Борьба за Рейн

Я киваю, чувствуя, как ускоряется мое сердцебиение.

– Ну, это первый шаг, детка. Сними повязку с глаз.

Делаю глубокий вдох, черпая в нем силы. Я потеряла своих маму и папу. Уэс потерял маму и сестру. Меня бросил парень. Уэса отвергли тринадцать разных приемных семей. Мне приходилось иметь дело со злобными девицами в школе. Уэс был новичком в полудюжине школ. Если он может стоять здесь и быть готовым ко всему, что произойдет дальше, то, возможно, я тоже смогу.

Стянув с головы майку в рубчик, подношу ее к носу и вдыхаю.

Запах Уэса подавляет все остальные чувства, наполняя меня счастьем.

Придает мне храбрости.

Я приоткрываю веки, позволяя себе увидеть крошечный кусочек окружающего пространства, прежде чем открыть их полностью от изумления. Мы стоим в двух футах перед выцветшим зеленым знаком съезда: «"Притчард Парк Молл"» рядом с шоссе.

Уэс крепко обхватывает мою челюсть, удерживая ее прямо.

– Смотри только сюда, хорошо?

– Хорошо, – отвечаю я, испытывая любопытство, а не страх.

Я снова слышу металлический стук и улыбаюсь, когда он становится громче и быстрее.

– На днях я заметил этот баллончик с краской на земле и вспомнил о тебе, – смеется Уэс, встряхивая баллончик.

– Почему? – улыбаюсь я.

– Ой, ну я даже не знаю. Может быть, из-за приветственного знака: «Добро пожаловать в Гребаные Источники» перед твоим домом?

Я широко улыбаюсь:

– Шатвелл-парк – мое лучшее творение.

– Значит, ты признаешь, что ты вандал?

– Предпочитаю термин «художник слова». – Я улыбаюсь, принимая баллончик неоново-оранжевой краски из протянутой руки.

– Смотри, вот возьмём этот знак. – Привычным движением большого пальца я удаляю колпачок. – Вандал просто нарисовал бы на нем пару членов и пошел бы дальше. – Я вычеркиваю букву «Р» в Pritchard и легко превращаю букву «R» в букву «B».

Чувствую, что Уэс ухмыляется, но я слишком нервничаю, чтобы посмотреть на него. Вместо этого фокусирую все свое внимание на бело-зеленом, а теперь и неоново-оранжевом знаке передо мной.

– Но не я. – Я встряхиваю краску еще несколько раз и заменяю «RD» двумя большими жирными буквами «S».

– Bitchass Park Mall, – с гордостью читает Уэс вслух. – Мне даже не приходило в голову добавить двойное «S» в конце. Изысканно.

Я поворачиваюсь и делаю небольшой реверанс, но, когда открываю глаза, вижу не только Уэса; я вижу кучу искореженного металла позади него.

Бульдозер папаши Квинта и Ламара превратился в обгоревший кусок металла. Асфальт вокруг него обгорел и почернел. Тягач с прицепом, лежащий на боку выглядит так, как будто Тирекс откусил от него кусок, а вокруг, прижатые к обочинам, стоят не подлежащие ремонту и брошенные машины. Их убрал с центра дороги Квинт, пытаясь расчистить нам путь через завал. Я представляю своего друга лежащим на дороге с осколком стекла, торчащим из шеи. Представляю Ламара, оглушенного и шокированного, и кровь, текущую по глазу из поврежденной брови. Я вспоминаю звук взрыва и то, как покореженный металл и битое стекло сыпались на нас дождем.

И потом я вспоминаю аромат, который ощущала внутри маминого шлема.

Кофе с фундуком.

Её аромат.

Всё расплывается у меня перед глазами, когда воспоминания выстраиваются на границе моего разума, готовые маршировать одно за другим, чтобы уничтожить меня. Первое бросается вперед, и это что-то безумное.

Рождественское утро.

В последнее Рождество перед 23 апреля я спустилась вниз и обнаружила папу спящим рядом с лужей собственной рвоты на полу перед рождественской елкой. Мы с мамой оставили его там, пока открывали подарки. В то утро она сварила свой особо крепкий кофе. Сделала и мне немного. Я не знаю, что еще она добавила, но от этого мне стало тепло и хорошо. Мы легли рядышком под пледом на диване и смотрели «Рождественские каникулы» снова и снова, пока папа не пришел в себя. После этого было уже не так весело.

– Эй, – говорит Уэс, закрывая мое лицо ладонями, как шорами. – Оставайся со мной.

Я моргаю и вырываюсь из своих мыслей; перед глазами вижу его красивое лицо.

– Ты сделала это, – улыбается он и от гордости, которую я вижу в его глазах, у меня появляются слезы. – Ты снаружи, портишь имущество, как маленький преступник.

Уэс указывает большим пальцем в направлении знака. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на указатель, и два теплых ручейка сбегают по моим щекам. Не от страха.

А потому что я так невероятно счастлива быть здесь.

– Я люблю тебя, – шепчу я, переводя взгляд обратно на мужчину, которого, как я вчера еще думала, никогда больше не увижу. – Я так люблю тебя…

Прежде чем успеваю закончить свое признание, Уэс заставляет меня замолчать своим ртом. Обхватив мое лицо руками и закрыв мои уши, крепко целует, отгораживая меня от мира. Он прогоняет воспоминания прочь своим языком, губами, бедрами и запахом. И я снова оказываюсь в своем любимом месте.

Там, где мы с Уэсом наедине.

Автомобильный гудок вторгается в сознание, заставляя меня напрячься в объятиях Уэса. Я не поворачиваюсь, боясь того, что могу увидеть, но Уэс смотрит, и то, что он видит, вызывает у него улыбку, которую я чувствую на своих губах. Он отпускает меня, чтобы махнуть чему-то за моей спиной, и я поддаюсь своему любопытству и оглядываюсь.

– Маленький белый почтовый грузовичок медленно подъезжает к нам, и Эдди, который работает у нас почтальоном с тех пор, как я была еще ребенком, слегка машет нам рукой, прежде чем сделать разворот и направиться обратно по шоссе в сторону Франклин-Спрингс.

– Почта работает? – спрашиваю я в шоке.

– Вроде того, – Уэс посмеивается, поднимая свою майку, чтобы снова прикрыть мне глаза. – Давай. Пошли обратно. Я очень голодный.

– Но Кью не кормит нас сегодня, – напоминаю я ему, когда он завязывает белую хлопковую ткань узлом у меня на затылке, радуясь тому, что мой похититель не собирается заставлять меня идти весь обратный путь без повязки.

– Я же сказал тебе, у меня много еды. – Уэс внезапно прижимается поцелуем к моим губам, и я ахаю, когда его рука проскальзывает у меня между ног. – И голоден я по иному.

На обратном пути я чувствую себя намного лучше. Смелее. Храбрее. Я переплетаю свои пальцы с пальцами Уэса и размахиваю нашими руками назад и вперед, пока мы спускаемся по съезду. Яркое майское солнце согревает макушку, и внезапно у меня возникает желание, чтобы оно коснулось моих щек и плеч. Я жажду этого, как кислорода.

Когда мы оказываемся у подножия рампы, я останавливаю Уэса рядом с сетчатым забором, окружающим торговый центр, и стаскиваю толстовку через голову. Его импровизированная повязка на глазах снимается в процессе, и я замираю оттого, что внезапно ощущаю восхитительное тепло на своей коже, а также из-за того, что в моей голове происходит мысленная война.

– Рейн?

Я думаю, что могу это сделать. Думаю, что могу открыть глаза и со мной всё будет в порядке. Когда Уэс рядом, а солнышко ласкает лицо, у меня такое чувство, что я могла бы взять и взлететь, если бы захотела.

Прислушиваюсь, нет ли звуков, которые… не знаю… могут вызвать реакцию, но всё, что слышу, – это слабый рокот двигателя вдали.

Нет, нескольких двигателей.

– Черт, – выплевывает Уэс, крепче сжимая мою руку.

– Уэс?

– «Бонис».

Мои глаза резко открываются и устремляются на дыру в заборе, а затем обратно – на металлический съезд, по которому мы спустились.

– Мы должны бежать отсюда, – резко говорит Уэс.

– Слишком далеко!

– Сейчас же, Рейн!

– Нет! Просто… просто … просто надень это! – Я беру баллончик с краской из его руки и отдаю ему свою большую толстовку с названием моей школы.

Уэс бросает взгляд в сторону, откуда раздается гул, но не спорит. Он натягивает толстовку через голову за то время, которое нужно, чтобы сделать еще один успокаивающий вдох. Она идеально подходит ему, облегая его широкую грудь и плечи, и я принимаюсь за работу, рисуя неоново-оранжевые ребра спереди и сзади. Уэс набрасывает капюшон на голову и низко натягивает его, чтобы прикрыть глаза.