Борьба за Рейн

Камера двигается вправо, захватывая в объектив потрясенного репортера и здание Капитолия штата Джорджия с золотым куполом, и поворачивается к зеленой лужайке, окруженной людьми.

– С этого момента, – продолжает губернатор, появляясь на экране, – Плаза-парк станет местом последнего упокоения тех, кто решит бросить вызов закону естественного отбора в великом штате Джорджия!

Из толпы доносятся одобрительные возгласы.

Они, блять, действительно радуются.

– Поскольку эти преступники предпочли нарушить законы природы, их тела будут возвращены природе, как искупление.

По жесту губернатора камера наклоняется вниз, показывая выкопанную в земле яму размером четыре на четыре фута и рядом с ней молодое деревце, корни которого завернуты в мешковину.

– Южный виргинский дуб, величественный символ штата Джорджия будет стоять там, где падут эти предатели, как напоминание о том, что Мать Природа теперь является истинным законотворцем, и, если мы снова ослушаемся ее, она поглотит всех нас.

Он делает паузу для драматического эффекта, а затем рявкает:

– Пристав, выведите обвиняемого (the accused).

Высокий худой мужик в форме полицейского раздвигает толпу, таща за собой пожилого седовласого мужчину. Он одет в тюремную робу, которая выглядит так, словно сделана из той же мешковины, в которую завернуты корни саженца. Его руки связаны за спиной, на глазах повязка, а рот заткнут кляпом. Он несколько раз оступается, пока они плетутся по плохо выровненному участку газона, но, похоже, идет добровольно.

Меня мутит, когда я смотрю, как судебный пристав ставит его прямо перед ямой, лицом к губернатору.

Нет. Нет, нет, нет, нет…

– Доктор Макэвой, вы были арестованы 29 апреля в Мемориальной больнице Грейди за то, что, предположительно, продолжали проводить мероприятия по реанимации после того, как ваше начальство приказало прекратить работу отделению интенсивной терапии. В ходе судебного разбирательства, 30 апреля вы были признаны виновным в этом преступлении, вследствие чего были приговорены к смерти. Если вы желаете произнести последнее слово, вы можете сделать это сейчас или навеки сохранить молчание.

Помощник вынимает тряпку изо рта доктора Макэвоя.

Тот сглатывает. Его губы дрожат. И слабым голосом он говорит:

– Элизабет Энн, я... я буду любить тебя вечно. Позаботься о девочках. Скажи им, чтобы они не грустили. Скажи им... – он шмыгает носом. – Скажи им, что всякий раз, когда дует ветер, это я обнимаю их.

К тому времени, как раздается выстрел, я уже на полпути вверх по лестнице.

***

славные парни* – типичные белые мужчины из маленьких городов или сельских районов Южных штатов США

ГЛАВА

XVII

Рейн

Я успеваю плотно закрыть глаза и заткнуть уши. Но все равно слышу выстрел и звук, с которым тело падает в яму. Образ мужчины в комбинезоне из холстины все еще стоит перед глазами. Только теперь это двое мужчин. Они оба в красных банданах и направляют пистолеты на Уэса возле «Хаккаби Фудз». Я смотрю, как пули прошивают их тела. Снова слышу хрипы и судорожные вдохи, когда они падают на ложе из битого стекла. Я ощущаю тяжесть оружия в руке и груз вины на своей совести. Внезапно начинаю сомневаться, кого жалеть больше, – казненного или палача.

Когда наконец открываю глаза и убираю руки от ушей – ямы нет. На том месте уже растет молодой дуб, который даже выше человека, стоявшего там до него. И рядом с ним губернатор Стил позирует с золотой лопатой в руках, блестящей поверхности которой никогда не касалась грязь. С каждой вспышкой камеры его оскал становится шире, а поза все более героической и величественной. Камера поворачивается к репортеру для заключительного комментария, но ей нечего сказать. Она просто смотрит в объектив, и пустое выражение ее лица является отражением моего собственного. Я не отвожу глаз от экрана, пока он не становится черным.

Стою с отвисшей челюстью и молчу, осмысливая весь ужас произошедшего. Но, кажется, я одна переживаю потрясение. Через несколько секунд в ресторане снова поднимается шум. Они продолжают с того момента, на котором прервались, воспринимая трансляцию так, как будто это было просто очередное паршивое реалити-шоу, шокирующее в момент показа, но забытое, как только закончилось.

Кью продолжает бросать в толпу съестные припасы из моего рюкзака, доводя людей до безумия в подражание губернатору Стилу.

– Я верну вас природе, грязные преступники! Бах! Ты дерево! Пиу, пиу! Теперь ты тоже дерево! Эй! Прекрати двигаться, ублюдок! Я сказала, ты дерево!

Спотыкаясь, бреду назад через мош-пит*, в котором беснуются беглецы, пока не натыкаюсь на бочку, в которой пылает огонь. Вынужденно разворачиваюсь и направляюсь прямо в коридор. Я прохожу мимо семьи Картера. Четыре человека сидят за столиком и жмутся друг к другу. Они зовут меня, но я не останавливаюсь. Не хочу останавливаться. Только сейчас я наконец понимаю, что, должно быть, Уэс чувствовал тогда.

И мне тоже хочется уйти. Впервые с тех пор.

Я пытаюсь набраться смелости, чтобы поднять голову и посмотреть в разбитые окна. Но продолжаю глядеть на свои ноги и наблюдаю, как они поворачиваются и заходят в магазин смокингов.

Потому что я совсем не такая, как Уэс Паркер. Как бы сильно мне этого не хотелось.

Я не храбрая.

Я не сильная.

Я слабая, напуганная и, возможно, схожу с ума.

Наверное, поэтому он и ушел. Потому что Уэс носит свое прошлое, как броню, в то время как я ношу свое, как цепи.

Я поднимаю манекен и ставлю его обратно на белый куб в центре магазина. Затем закрываю дверцы шкафа и задвигаю ящики кассы, устраняя беспорядок, устроенный Кью. Я даже на идеально ровном расстоянии, симметрично устанавливаю манекены на подставке по обеим сторонам помещения. И продолжаю прибираться, пока не чувствую, что мое давление возвращается к норме, а желание кричать и рвать на себе волосы проходит, и пока не возвращается ощущение, что у меня есть хоть капля контроля в этом гребаном новом мире.

Когда парни возвращаются, наше жилище выглядит, как конфетка. Квинт тоже… ну почти.

Я забираюсь на стойку, и Ламар вываливает повязки, таблетки и мази на чистую поверхность рядом со мной.

– Ну и ну, вы поглядите, мой больной встал и ходит. Ты съел что-нибудь?

– Съел ли я что-нибудь? – Квинт морщится от боли и касается кончиками пальцев своей повязки.

– Тебя только что оттаскала за волосы Королева Песцов, – заканчивает за него Ламар. – И ты хочешь знать, ел ли он?

Я закрываю Ламару рот ладонями, заставляя его замолчать, и пытаюсь устрашить взглядом.

Квинт ищет глазами скрытые устройства наблюдения.

– Хренасе, вы чё, серьезно? – возмущается Ламар, прежде чем оттолкнуть мои руки. – Я даже не могу назвать ее...

– Тсссс! – мы с Квинтом реагируем одновременно и машем руками у него перед лицом.

Но уже слишком поздно. Оскорбление Ламара, должно быть, имело силу вызвать сатану собственной персоной, потому что в тот же момент на пороге возникает Кью.

Я соскальзываю со стойки, и мы с Квинтом встаем по обе стороны от Ламара, как будто в самом деле способны его защитить.

Ее змеиные глазки пробегают по нам. Затем останавливаются на мальчике посередине.

– Видела, как ты и твой братец лопали завтрак этим утром. Короче, я была очень терпелива с вами всеми, но теперь, когда знаю, что ваша сестричка скрывала от меня, ну… – она широко разводит руки, а затем делает громкий хлопок, – моё терпение нахер лопнуло.

– Нет! – меня охватывает паника, и желчь подступает к горлу. – Пожалуйста, не выгоняй нас. Пожалуйста. Я… я не могу вернуться обратно. Я… мы… – мои глаза перебегают с Квинта на Ламара. – Нам больше некуда идти!

– Оу… разве не сучка виновата? Может быть следовало подумать об этом прежде, чем пытаться наебать своего домовладельца? – выражение лица Кью становится кровожадным. – Убирайтесь к чертовой матери.