Борьба за Рейн

Звук покашливания заставляет нас обоих резко повернуть головы в сторону дверного проема. Я приподнимаюсь на коленях ровно настолько, чтобы увидеть, как Картер входит в магазин, а за ним следует несчастный на вид мужчина, похожий на медведя гризли, с очень выраженной хромотой.

– Поскольку ты не покидаешь свой пост, я решил привести тебе нового пациента на лечение, – улыбается Картер.

– Так вот почему ты привел меня сюда? Паршивец! – мистер Реншоу поворачивается, чтобы уйти, но его ведет в сторону, и он вынужден схватить руку Картера для устойчивости.

– Мистер Реншоу! Оставайтесь там! – Я бегу в заднюю часть помещения.

Хватаю стул на колесиках из того места, что использовалось как офис, и выкатываю его в центр магазина, где стоит отец Картера, тяжело дыша и вытирая лоб тыльной стороной ладони. Он улыбается мне страдальческой улыбкой из-под густой, заросшей седой бороды, а затем с ворчанием плюхается на заплесневелое виниловое сиденье.

– Ё-мое. Я уже сказал вам всем, я в порядке, – тяжело дыша возмущается мистер Реншоу.

– Ой, да хватит, батя. Рейн нужен новый пациент. Тот, что у нее – зануда.

Картер указывает подбородком в сторону Квинта, затем наклоняется и шепчет на ухо своему отцу, достаточно громко, чтобы все слышали:

– И от него начинает вонять.

Картер внезапно пригибается, когда моток медицинского пластыря со свистом проносится рядом с его головой.

– Я услышал, мудак, – кашляя, говорит Квинт, со своего места.

Они все взрываются хохотом, когда Картер встает и посылает Квинтону другую улыбку, которую я слишком хорошо знаю. Так он улыбался Софи после того, как дразнил ее до такой степени, что она нападала на него с кулаками.

Выражение братской любви.

– Рад, что ты чувствуешь себя лучше, чувак, – говорит Картер более серьезно, подходя к стойке и тянет руку к Квинту для чего-то вроде рукопожатия или брофиста*.

Мы трое учились в одном классе во Франклин-Спрингс, и, хотя Картер и Квинт не так уж много общались, они знают друг друга с детства.

– Я тоже, – слова Квинта звучат сдавленно от боли, но его голос становится крепче с каждым днем.

– Не мог бы ты убраться отсюда? – недовольно говорю я. – Ты расстраиваешь моих пациентов.

Картер усмехается, направляясь к двери. Я закрываю глаза, когда он проходит мимо, улавливая его тонкий мужской аромат.

– Эй, Картер? – выпаливаю я как раз перед тем, как он уходит.

Он оборачивается и посылает мне голливудскую улыбку, направляя на меня воображаемый пистолет.

– Я так и знал. Знал, что ты предпочтешь тусоваться со мной, а не оставаться здесь с калекой и злобным стариком.

Я слабо улыбаюсь – впервые за несколько дней. Не знаю, как у него это получается, но Картеру всегда удавалось рассмешить меня, как бы сильно я этого не хотела.

– Оу, нет, – я закатываю глаза. – Мне просто интересно, куда ты направляешься.

– Расслабься, Рейнбоу Брайт*, – ослепительно улыбается Картер.

И мое сердце опускается, как «Титаник». Эту улыбку тоже знаю. Её я видела все чаще к концу наших отношений.

У Картера есть секрет.

– Ты даже не успеешь… сильно соскучиться по мне, – подмигнув, он исчезает в коридоре, а я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на своего нового пациента.

– Знаете, он унаследовал это от вас.

Мистер Реншоу посмеивается и вытирает несколько капель пота со лба. Должно быть, прогулка действительно отняла у него все силы. Как только смех затихает, я почти чувствую, как его настороженность возрастает.

– Не волнуйтесь, – говорю я, присаживаясь на край стола в нескольких футах от него. – Я не собираюсь заставлять вас показывать мне ногу.

Мистер Реншоу расслабляется в кресле.

– Нет?

– Я уже знаю, что она сломана.

Его ноздри раздуваются.

– Почему ты так считаешь?

– Из-за вашей хромоты. Та автомобильная авария произошла больше месяца назад. Если вы все еще так сильно хромаете, это означает, что что-то сломано, и оно не заживет, пока вам не вправят кость, и вы не перестанете ходить, травмируя поврежденную ногу.

Розовые щеки мистера Реншоу бледнеют, подтверждая мои подозрения.

Дерьмо. Она действительно сломана.

– Я… я не думал, что это имеет значение, учитывая грядущий конец света и все прочее, – бормочет мистер Реншоу из-под жесткой седой бороды. Его некогда яркие глаза потухли, сузились в уголках от боли и покраснели после бесчисленных бессонных ночей.

– Вот почему вы никому не позволяли взглянуть на ногу?

Он пожимает плечами и неловко ерзает на стуле.

– Не хотел беспокоить их еще больше.

Мы с Квинтом обмениваемся быстрыми сочувствующими взглядами, прежде чем я спрыгиваю с прилавка и прохожу по помещению.

Положив руку на плечо мистера Реншоу, я говорю:

– Ну, мир все же не подходит к концу, так что вы скажете, если мы вас приведем в порядок?

Он качает головой, пряча больную ногу чуть дальше под стул.

– Нет?

– Я ценю, что ты пытаешься заботиться обо мне, Рейнбоу. Ценю. Но думаю, что лучше просто оставить всё как есть.

– Почему бы вам не позволить мне самой судить об этом?

Не то чтобы я имела представление о том, что делаю.

Я смотрю вниз на его ногу и даже не прикасаюсь к ней. А нервный старый осел поворачивается на стуле спиной ко мне с громким:

– Нет! – опускает глаза и смущенно посмеивается. – Я хочу сказать… Я в порядке. В любом случае, спасибо, юная леди.

Я выдыхаю достаточно шумно, чтобы он меня слышал.

Мама часто говорила, что самые здоровенные мужики всегда были самыми большими детьми, когда дело доходило до бо-бо.

Мама.

В ту секунду, когда на ум приходит ее красивое, усталое, напряженное лицо, я отчаянно хватаюсь за пустоту, натягивая ее, как защитный костюм, до того, как печаль накроет меня с головой.

Как только оказываюсь в безопасности пустотного тумана, снова смотрю на мистера Реншоу. Его лицо такое же настороженное, как и мое.

– Думаю, тогда мы здесь закончили, да?

Его кустистые брови удивленно приподнимаются.

– Ты не собираешься спорить со мной?

Я качаю головой и поворачиваю его кресло к двери. Используя стул как инвалидное кресло, выкатываю мужчину в коридор.

– Я знаю, что лучше не спорить с Реншоу. Вы все почти так же упрямы, как и самоуверенны.

– Эй, – рявкает мистер Реншоу, – если бы бог не хотел, чтобы я хвастался, ему не следовало создавать меня таким чертовски красивым.

Я качаю головой, пока везу старика домой.

Когда мы добираемся до обувного магазина, меня встречают сносящие с места, восторженные объятия Софи. А после сочувствующий взгляд и объятия миссис Реншоу, говорящие «сожалею о твоих родителях». И после обоих мне хочется плакать.

Это также напоминает мне, почему уходить из магазина смокингов – столь плохая идея.

Чтобы растянуть губы в улыбке, мне требуются все мои силы. Я не могу вспомнить, когда в последний раз ела… или даже стояла так долго. Пятна начинают танцевать перед глазами.

– Он весь ваш, – говорю я, пятясь из магазина, когда помещение начинает крениться. – Я, э-э… Я должна вернуться к Квинту. Увидимся…

Как только оказываюсь в коридоре, отвожу взгляд от их разочарованных лиц и возвращаюсь в «Савви» так быстро, что практически бегу. Не отрываю взгляда от пола и считаю шаги по пути, чтобы мои глаза и разум не блуждали в опасных местах.

Девяносто один, девяносто два, девяносто…

Лишь переступив через порог своего нового дома, наконец поднимаю глаза.

И обнаруживаю, что Кью смотрит на меня.

Она облокотилась на стойку, скрестив руки на груди, и выражение ее лица говорит о том, что она пришла не поздороваться.

– Как оно, док? – невозмутимо спрашивает она.

– Привет, Кью, как дела? – я морщусь от фальшивой жизнерадостности в своем голосе.

Как будто снова в старшей школе, включаю свой южный акцент и пытаюсь быть милой со злыми девчонками, которые только и ждут, чтобы украсть моего парня или отхватить пряди с моего хвостика, когда я не вижу. Что ж, увы для Кью: парня и волос больше нет.