Борьба за Рейн

Сначала до моего мозга доходят звуки: что-то пластиковое с грохотом падает на пол, ботинки шаркают по грязному полу. Затем слышу, как костяшки пальцев врезаются в зубы, а потом мелодичный звон этих зубов, падающих на плитку. А дальше начинают проявляться физические ощущения: прилив адреналина в крови, резкая боль в правой руке каждый раз, когда кулак соприкасается с его лицом, восхитительное напряжение мышц в левой руке, пока я удерживаю подонка в вертикальном положении у стены. Смутно отмечаю размахивающие руки и грязные пальцы, которыми он пытается дотянуться до меня, но ублюдок не может причинить мне боль.

Никто не может.

Больше нет.

Кровь стучит в ушах, но до меня доходит новый звук и возвращает к реальности, подобно ведру холодной воды.

Это тихий, дрожащий голос, неуверенно требующий, чтобы я отошел. Черт. Ребенок.

Я отпускаю его старика и отступаю с поднятыми руками, и обмякшее тело ублюдка сползает по стене.

– Назад, – снова говорит он, наставив дрожащими руками на меня 32 калибр.

Я делаю, как он сказал. Костяшки пальцев кричат от боли, а грудь высоко поднимается при каждом вздохе.

– Самое время, ты, кусок дерьма, – выплевывает старик сквозь разбитые в лохмотья губы.

Его глаза сильно опухли. Из сломанного носа кровь течет рекой по рту и подбородку. Он поворачивает голову к пацану и бормочет:

– Пристрели его, тупо... – Но он не получает возможности закончить приказ.

Пуля над правым глазом заставляет его замолчать навсегда.

Вздрагиваю, когда звук выстрела эхом разлетается по помещению. Поворачиваюсь, все еще держа руки поднятыми, и смотрю в лицо виновнику выстрела. Мальчишка стал выше ростом, его лицо выражает решимость, здоровый глаз прищурен.

Он не смотрит на меня, когда опускает пистолет, и обращается не ко мне, заявляя:

– Я не тупой.

Ярость и напряжение уходят – атмосфера становится тяжелой, удушающей.

Это мир, в котором мы теперь живем.

Никакие социальные работники не пришли на помощь этому ребенку.

Никакое Управление по делам семьи и детства.

Ни копы, ни судьи, ни семейные адвокаты не собирались бороться за него.

Так же никто не станет изучать это место преступления.

Это новая система правосудия.

И прямо сейчас я боюсь спросить себя, какая из них лучше.

Пацан наконец смотрит на меня – шок сменяется стыдом, пока он ждет слов от меня, но мне нечего ему сказать.

Вместо этого я хватаю свой рюкзак – боль пронзает почти каждую мышцу, сустав и ребро в моем теле – и направляюсь к мальчишке по дороге к выходу.

Я останавливаюсь перед ним, прежде чем уйти, нерешительно кладя руку на дрожащее плечо ребенка.

– Пусть идут нахер, – выплевываю я, не сводя глаз с пустого прохода за дверью и представляя пустую жизнь, ожидающую меня за ней. – Скажи: «Пошли они все…» и продолжай жить.

***

стрип центр* или стрип молл (strip shopping center or strip mall) – небольшой торговый центр, где магазины расположены в ряд; с отдельной парковкой.

ГЛАВА

X

25 апреля. Рейн

Я просыпаюсь от сна без сновидений только для того, чтобы обнаружить, что лежу в непроглядной кошмарной тьме.

Когда сажусь и моргаю в темноте, майка спадает с обнаженной груди на колени. Правое бедро чертовски болит от лежания на фанерном полу. Рассеянно потираю его, ожидая, пока мои глаза привыкнут к темноте. Должно быть, я проспала весь остаток дня и пол ночи. Из коридора больше не проникает ни крупинки дневного света.

Но мне не нужен свет, чтобы знать, что Уэса нет.

Я чувствую это.

Его тепло, запах, его скрытая внутренняя энергия – этого больше нет. Единственное доказательство того, что он вообще был здесь, – одежда, накинутая на мое обнаженное тело, и карманный нож, вложенный в руку.

Он мог заодно вонзить его мне в сердце.

Я сжимаю шероховатую рукоятку так сильно, как только могу. Сдавливаю до тех пор, пока мои ногти не вонзаются в ладонь, а бицепсы не начинают дрожать. И даже сильнее, чем зажимаю глаза, изо всех сил стараясь сдержать слезы.

Припасы. Укрытие. Самозащита.

Уэс оставил мне последнюю, недостающую для выживания, по его мнению, вещь и ушел.

Его нет.

Прекрати. Может быть, ему просто нужно было в туалет. Может быть, он пошел искать воду.

Я натягиваю толстовку через голову и пытаюсь нащупать свои джинсы.

О Боже. Может быть, у него неприятности.

Мое отчаяние поглощается беспокойством и заставляет меня карабкаться вниз по лестнице домика на дереве. Я спотыкаюсь о свои ботинки внизу и задерживаюсь ровно настолько, чтобы сунуть в них ноги.

Мое зрение приспосабливается к темноте, позволяя не задевать края и углы книжных полок, пока я пробираюсь мимо. Шаги звучат глухо и тяжело, как будто горе, которое несу, имеет реальный вес.

Пожалуйста, пусть с ним всё будет в порядке. Пожалуйста, Боже. Я сделаю все что угодно.

В коридоре тихо, если не считать одиноких сверчка или лягушку. Но я нарушаю эту тишину: шлепая по лужам, в которые случайно попадаю, и задевая разбитую плитку, которая потом разлетается по грязному полу.

Мой мозг обманывает меня: я вижу гавайские принты и незабываемые глаза в каждом отражении и тени, пока иду. Наконец, замечаю фонтан и ахаю, когда рядом с ним вырастает силуэт мужчины. Надежда наполняет мое сердце и затем вырывается со свежей слезинкой, когда фигура вскидывает винтовку к плечу.

– Не стреляй. – Я поднимаю руки вверх. – Это Рейн.

– Черт возьми, Рейн! Ты еще здесь? – Голос Картера эхом разносится по атриуму, когда он опускает оружие и бежит ко мне.

Мой бывший парень притягивает меня к своей груди длинными руками, и я переживаю уже второе déjà vu с прошлой ночи. Картер обнимал меня вот так, прежде чем узнал, что мы с Уэсом вместе. Когда он все еще думал, что я принадлежу ему.

Единственная причина, по которой Картер обнял бы меня так сейчас, это если…

– Он ушел, да?

Тело Картера напрягается. Затем он кивает, опуская подбородок мне на макушку.

– Никто не видел его со вчерашнего дня. Или тебя. – Картер опускает руки и делает шаг назад, чтобы посмотреть мне в лицо. – Но ты здесь.

Я не вижу его лица, но по тону голоса знаю, что он улыбается.

Уэса нет, и Картер улыбается.

Я тоже делаю шаг назад.

– Кто-нибудь знает, куда он пошел? Мы должны найти его, Картер. Что, если Уэс ранен?

– Он, блять, не ранен, – бросает Картер, направляясь к фонтану.

Парень наклоняется и поднимает что-то с земли. Это размером и формой примерно с небольшой валун.

– Я нашел это сегодня вечером, когда делал обход. – Он указывает пальцем на южный коридор. – Сразу перед дверями внутри главного входа.

Картер протягивает большой сверток. Он тяжелый, и ткань грубая на ощупь, но не осязание подсказывает мне, что я держу свой собственный рюкзак, а запах. Тонкий аромат папиных сигарет и маминого кофе с фундуком, который обычно задерживался на всем, до чего только мог дотянуться. Он поражает ошеломляющим ударом, от которого у меня перехватывает дыхание и начинают гореть глаза.

– Там полно припасов, – тон Картера самодовольный и обвиняющий. – Я понял, что это твое, из-за брелока, висящего на молнии. Сначала подумал, что ты, должно быть, оставила его для Квинта перед отъездом, но раз ты все еще здесь...

– Он оставил это для меня.

У Картера хватает порядочности закрыть рот, когда я прижимаю плотно набитую сумку к груди.

Такой размер как раз то, что нужно. Будто все, что я потеряла, втиснули внутрь.

Родителей, дом, мою прежнюю жизнь.

Моего Уэса.

Я чувствую их запах на холщовой ткани, чувствую их вес в своих руках.

Но они не здесь.

Они ушли и никогда не вернутся обратно.

Дохожу до фонтана, прежде чем мои колени подгибаются. Обвив своим телом рюкзак и держась за него изо всех сил, я соскальзываю на пол и раскачиваюсь вперед и назад.