Шишкин лес

— Пятьдесят тысяч долларов — раз. Пятьдесят тысяч — два. Пятьдесят тысяч — три!

Удар молотка. Невзрачный мужичок выигрывает очередной лот.

— Деда, я знаю этого человека! — шепчет Степе на ухо стоящая рядом с ним Маша. — Это знакомый Сорокина! Это КГБ. Он был на нашей с Сорокиным свадьбе!

— Тихо, деточка.

Степа отводит Машу от дверей аукционного зала подальше, в глубину фойе.

Машу буквально трясет от злобы. Они стоят у абстрактного портрета Вари Черновой, написанного Полонским «по внутреннему видению» в день, когда они решили стать мужем и женой, в день, когда убежал из дому побитый ремнем мальчик Вася.

— Ну, был он на вашей свадьбе, ну и что? — морщится Степа.

— Там было много этих ужасных людей, но этого я запомнила, — говорит Маша. — Он сказал этот чудовищно пошлый тост.

— Какой, деточка, тост?

— Он сказал: «Разрешите уподобить данное торжество отправлению в плавание большого океанского парохода и пожелать, чтобы на этот пароход все время подсаживались маленькие пассажирчики!»

Степа, жуя губами, улыбается и гладит Машу по голове:

— А может быть, он был п-п-прав?

— Что?!

— Может быть, это ошибка, что у вас нет этих п-п-пассажирчиков. Но еще не поздно, деточка, еще все впереди...

— Деда, что ты говоришь?! Ты понимаешь, что я тебе говорю? Ты понимаешь, кто покупает наши вещи?

— Аукцион открыт для всех. Успокойся, — говорит Степа. — П-п-пока все идет нормально.

Степа надеется, что требуемую сумму Сорокин из публики вытянет. Но Степа хочет не только отдать девять миллионов и оградить семью от беды. Он хочет еще и наказать.

Поздно вечером лимузин Ивана Филипповича останавливается у закрытого клуба в переулке на Чистых прудах. Сперва из лимузина выходит охранник, оглядывается и, убедившись в том, что переулок безлюден, звонит в медный звонок под узорчатым чугунным навесом. И только когда дверь открывается, из лимузина выходят и, пригнувшись, шмыгают в подъезд Иван Филиппович и молодой блондин.

В пятидесяти метрах от крыльца — автостоянка. Степа сидит в машине с потушенными фарами. Мокрые стекла окон облеплены осенними листьями. Степа смотрит в сторону особняка. Рядом с ним Марина, его сокамерница из КПЗ.

— Деточка, ты даже не п-п-представляешь себе, как я тебе благодарен, — говорит он ей.

— А шо я такого сделала? Показала вам места. Но то, шо вы, оказывается, голубой... Это для меня такой удар.

— Это от меня не зависит, милая. Уж т-т-такой я родился. И скрывал это всю жизнь. И открылся вам только потому, что вдруг почувствовал к вам это особенное доверие...

Чтоб получить у нее адреса мест, где встречаются геи, Степе пришлось поднаврать насчет своей сексуальной ориентации, и теперь эта добрая душа утешает его:

— Степан Сергеевич! Перестаньте! То, шо вы такой, — это нормально! Это часто бывает. Вот шо вы всю жизнь так промучались и скрывали — вот это кошмар. Я только за это переживаю. Я представляю этот ад, в котором вы жили! Вы же были женаты? Ой, шо я говорю. Конечно были...

— Сорок семь лет, — подтверждает Степа. Истинную причину своего интереса к этому клубу

Степа раскрыть не может. Люди, которых он хочет наказать, сами его накажут, и не просто убьют, а, пожалуй, будут перед этим мучить, истязать его, Степину, восьмидесятипятилетнюю, но такую живую плоть. И так у него всегда, всю жизнь в нем непонятным образом уживается и трусость, жалкая, до дрожания рук трусость, и дикая, безотчетная храбрость. Все в моем папе соединяется, и все перемешано, и где кончается одно и начинается другое — понять я не могу.

— Ну, теперь такое время, шо голубым быть можно, — утешает его Марина. — Ну, скажем так, почти можно. И тут вам будет хорошо. И вы нашли такого хорошего мальчика. Не нервничайте.

На заднем сиденье нахохлился Котя. Глаза и губы подкрашены.

— Но я не хотел бы, чтоб кто-то это узнал, — просит ее Степа.

— Ой, расслабьтесь. Я ж профессионал. И тут работают не люди, а могила, — заверяет его Марина. — Вы даже не представляете себе, кто сюда к ним ходит. Но если вам эта сауна не нравится, я вам другие покажу...

— Нет. Мы п-п-пойдем сюда. Здесь как-то м-м-мило, как-то не на виду, да? — поворачивается он к Коте. — Тебе тут нравится?

Котя скорбно молчит.

— Так я вам дам сюда телефон, и вы договоритесь, и все будет хоккей, — говорит Марина.

Атлетически сложенный массажист улыбается Степе и Коте понимающей улыбкой, вводит в мраморный зал сауны с бассейном, баром и тропическими растениями в кадках, выходит и закрывает за собой дверь.

Котя оглядывается с омерзением. Степа — с живым любопытством.

Котя сразу начинает распаковывать свою сумку, достает из нее миниатюрные камеры, микрофоны и мотки проводов.

Степа обходит зал, пальцем пробует воду в бассейне и начинает раздевается.

— Дед! Что ты делаешь?! — вскрикивает Котя.

— За такие сумасшедшие д-д-деньги можно заодно п-п-помыться, — говорит Степа.

— Ну, с тобой не соскучишься.

Степа прыгает на одной ноге, путаясь в подштанниках.

Котя прикрепляет крошечную камеру в листве пышного цветущего куста.

Голый, завернутый в простыню Степа заглядывает в парную.

Внимательно изучает бутылки на стойке бара:

— Тут такой выбор, — говорит он. — Не хочешь со мной выпить?

— Если я тут выпью, меня вырвет, — угрюмо отвечает Котя.

— А я выпью, — решает Степа. — Чтоб д-д-добро не пропадало.

Он наливает коньяк в рюмку и пьет. Берет из ящика сигару. Откусывает кончик.

— Ты ведь не куришь? — удивляется Котя.

— А я в виде исключения.

Котя прикрепляет вторую камеру. Степа с сигарой в зубах влезает в бассейн. Лежа в воде, пускает кольца дыма.

Котя, ругаясь сквозь зубы, прикрепляет микрофон.

— Да, деточка, — говорит Степа, — то, что мы сейчас делаем, не очень красиво. Но мы знаем, что это сделал Левко, и он хоть как-то должен быть наказан.

— Если это точно он.

— А кто же еще? Устроить эту диверсию мог только тот, кто знал, что Леша в тот день полетит. Никто из посторонних этого не знал, Леша поехал туда неожиданно. А Левко звонил Леше, когда Лешенька был в аэроклубе. Он знал, что Леша там.

— Что бы мы ни сделали, это его не оживит, — говорит Котя.