Страница 6 из 7
А я головой мотаю, говорить не могу от натуги.
Смотрю, она уже готовится что-то в карточку писать. «Ну, – думаю, – довольно с меня записки от психиатра, а то, чего доброго, лечиться отправят».
– Всё-всё, – говорю, – расслабил. Стучите как следует.
И она как стукнет, а нога как взбрыкнёт, тётя даже вскрикнула.
Никитка сразу за мной, и я не успел ему сказать, что затея вышла неудачная.
– Да что ж за дети у меня сегодня?! – слышу возмущение доктора.
Тоже мне, невролог и такая нервная.
Окулистка новых заданий не придумала.
Начала с цветных картинок в горошек. Я каждый раз забываю, в чём там подковырка. Смотрю во все глаза – девятка и девятка, больше ничего.
– Ну, что ты видишь? – торопит меня врач.
– Ничего особенного, – говорю.
– Цифру видишь?
– Вижу.
– Какую?
Я головой повертел, пощурился, но кроме девятки так ничего и не выплыло.
– Девять, – отвечаю сокрушённо.
А оказалось правильно. Странные задания.
И ещё удивительное дело – табличка с буквами у них каждый год одна и та же, кто угодно запомнить может. Я, к примеру, на всякий случай запомнил, чтобы мама не расстроилась – она ж за моё зрение переживает.
Как полагается, один глаз прикрыл, бодро всё называю.
– Отлично, – говорит тётя, – теперь закрой правый.
А там ещё две строчки в самом низу.
– Почему? – возмущаюсь я. – Я и дальше знаю.
– Ну давай, – соглашается доктор.
Я там буквы не различаю, но куда палочка показывает, вижу и по памяти называю. Тётя удивилась и перешла к другой таблице, для маленьких. Там не буквы, а картинки. И я их не учил.
– Ну? – говорит доктор.
Молчу.
– Видишь?
– Самолётик.
– Нет.
Вернулись к буквам, опять всё назвал. К картинкам – молчу.
Тётя уже и лампочки проверила, и свои очки протёрла, но ничего не поймёт. Раз пять она туда-сюда моталась, умаялась. Села у своих табличек и куда-то в стену глядит. Мне её жаль, но признаться-то страшно.
– Ты что, – осенило тётю, – буквы выучил?
Я кивнул.
Тётя вздохнула с облегчением и пошла мне карточку заполнять.
Вот я бегу на всех скоростях от окулиста к дерматологу, где мне Никитка очередь держит, смотрю – небольшое столпотворение. Заглядываю – а у стены сидит на корточках и горько плачет Вергилия Спицына.
– Что случилось? – спрашиваю я у Маруси Скворцовой.
– Боится сдавать кровь из пальца.
– А-а. И как быть?
– Не знаем.
– Вергилия, – говорю, – я там уже был. Ничего страшного. У них теперь новые пистолетики такие – чпок и всё.
Но от моих чпоков Вергилии стало ещё хуже.
– А хочешь, я вместо тебя сдам? – не растерялся я.
Вергилия подняла заплаканное лицо, и все обернулись на меня.
– Там же имя надо называть, а ты всё-таки мальчик, – верно подметила Маруся.
– Это поправимо, – ответил я.
И мы отправились всей толпой в туалет. Подоспел разгневанный моим опозданием Никита, я ему вкратце изложил план, и он согласился выступить посредником – помочь нам с Вергилией поменяться одеждой! Я надел голубую блузку и розовую в цветочек юбку, которая, к счастью, оказалась шортами. А туфли с бантиками мне оказались не малы, а велики. Маруся Скворцова сняла со своих косичек резинки и завязала мне два хвостика, какие обычно носят двухлетние девочки, у которых ещё волосики не отросли до настоящих хвостов. В таком невероятном виде я пошаркал сдавать кровь. А Вергилия осталась в туалете. Ведь Наталья Сергеевна тоже была в поликлинике и попасться ей на глаза не хотелось.
– Как тебя зовут? – спросила медсестра, смерив меня удивлённым взглядом.
– Вергилия Спицына, – постарался я сделать девчачий голос.
– А-а, – понимающе протянула она. – Ну, давай сюда ручку.
Я сначала дал уколотую, потом опомнился и поменял. Медсестра сделала чпок, нацедила и перелила мою кровь в колбочку.
«Ну вот, пролил кровь за друга, то есть за подругу», – подумал я не без гордости.
Я уже было поднялся, раскланялся, но тут за дверью послышался встревоженный голос Натальи Сергеевны.
– Где Куликов и Спицына? Они последние остались к дерматологу, врач ждёт.
В ответ тишина.
– Они, наверное, в туалете, – ответил Никита.
– Оба?
– Да, они съели один бутерброд и жаловались на живот.
– Сбегай, проверь, пожалуйста.
И снова тишина.
– Позови, пожалуйста, следующего, – попросила меня медсестра.
– За мной никого, я последний, то есть последняя.
Медсестра посмотрела с подозрением.
– Скажите, – я снова сделал высокий голос, – а что показывает анализ крови?
– Много чего: наличие инфекционных или воспалительных процессов, вирусных заболеваний, проблем с органами…
– Так-так, – очень заинтересованно сказал я, но продолжения не последовало.
– Вергилия, позови следующего, – повторила просьбу медсестра.
– Там никого нет.
– Да, они там, – услышал я за дверью сокрушённый голос Никиты.
– Что с ними?
– Уже всё в порядке, скоро придут.
Медсестра тем временем теряла терпение.
– Вергилия, ты ещё что-то хотела узнать?
Я уже приготовился спросить, показывает ли анализ крови пол человека, но тут…
– Да кто ж там так застрял? – воскликнула Наталья Сергеевна, и медсестра, кажется, тоже её услышала.
– До свидания, – взвизгнул я, сделал реверанс и пулей вылетел из кабинета.
– Это наша девочка? – донёсся мне вслед недоумённый вопрос Натальи Сергеевны.
Я почувствовал себя настоящей Золушкой, когда на повороте одна из туфелек соскочила. Я её подобрал и скрылся в туалете. «Готово», – объявил я несчастной Вергилии.
Когда Наталья Сергеевна пришла нас оттуда вызволять, мы уже успели переодеться. Единственное, я забыл про резиночки в волосах.
– Куликов! Что это значит?
– Расстройство желудка, – объяснил я.
– Что у тебя на голове, я спрашиваю?
– А-а, это? – И я сдёрнул свои резиночки. – Ничего особенного. Прикол такой.
– Нашёл место для приколов, Куликов! Ты бы ещё у психиатра резиночки нацепил. Вергилия, ты сдала кровь из пальца?
– Я? – задрожала Вергилия.
– Да-да, я сам видел, – вмешался я.
– Тогда марш оба к дерматологу.
И мы побежали.
– Благодарю, – сказала мне тихо Вергилия.
Дома, за ужином, я, как обычно, доложился родителям обо всех приключениях. Папа посмеялся, а мама, вполне ожидаемо, подлог крови не одобрила.
– Папа, – вспомнил я, – а что значит «работа не волк – в лес не убежит»?
– То и значит, – пожал плечами папа и повторил с расстановкой: – Работа не волк, значит в лес не убежит.
– А чем отличаются лапы от ног?
– Ноги у человека, лапы у зверей, – ответил папа.
– А у слона? – прищурился я.
Папа задумался, и подключилась мама:
– Лапы мягкие, ноги жёсткие, – говорит.
– А у гуся разве жёсткие?
А сам уже за вилку схватился диагноз им где-нибудь нацарапать.
– А у гуся котлета стынет, – выкрутилась мама.
И была права. Я решил в следующем году спросить у дяди-психиатра, чем отличаются лапы от ног, но потом передумал.
Английский и шпоры
Как я рассказывал, в первом классе началась моя война с математикой, которая продолжается до сих пор с переменным успехом. Умолчал я о том, что со второго класса вынужден вести войну на два фронта. Неожиданно для всех к математике примкнул английский. И если в случае с математикой мамино негодование удачно переадресовывалось «несчастному гуманитарию» в лице папы, то в трудностях с английским виновных найти не удавалось. Родители владеют двумя иностранными языками каждый. Собственно, мама у меня работает переводчиком. А папа долго объяснял мне, кем работает, но я то ли не понял, то ли не запомнил. Но он тоже много общается с иностранцами, в том числе по телефону.