Страница 5 из 7
– Ты что, спятил? Зачем?
– Им обидно, что Вергилия получила, а они нет.
– Ну и что?
– Ты мне поможешь или нет?
– Ты точно с ума сошёл.
И мы побежали к учительнице ИЗО, выпросили у неё несколько листов цветной бумаги, ножницы и пошли в туалет вырезать сердечки. Всего-то нужно было двенадцать штук. На первой перемене мы вырезáли, а на второй подписывали.
В туалет зашли мальчики из старших классов.
– Ишь какие романтичные! – указал на нас один из них.
– Зря смеётесь, – ответил я. – У нас бумага остаётся – сделайте для своих девочек: увидите, какие они будут счастливые.
– А урок короткий, – добавил Никитка.
Мальчики переглянулись и забрали у нас остатки бумаги. А мы побежали вниз и вывалили свои сердца в почтовый ящик.
На четвёртом уроке в класс бесцеремонно ворвался парнишка с бумажным венком на голове.
– С днём святого Валентина! – провозгласил он. – У меня есть письма для прекрасных дам.
И он начал выкрикивать имена девчонок, а они вскакивали как ошпаренные и бросались за нашими неумелыми сердцами.
– И последнее, для Н. С., – объявил почтальон.
– Нет у нас никаких Инесс, – отрезала Наталья Сергеевна таким голосом, что почтальон попятился к двери.
– Нет так нет, ошибочка, значит…
– Так это, наверное, вы, Наталья Сергеевна, – подсказал Никитка. И молодец, что подсказал.
Учительница смущённо улыбнулась, и почтальон торжественно вручил ей самое большое сердце.
Вот и закончился последний урок. Девочки бережно паковали свои валентинки, а я заметил, что Маруся как будто хочет мне что-то сказать, но не решается. Небось вычислила нас с Никиткой и хочет удостовериться. Я собрал рюкзак, попрощался. Спускаюсь по лестнице, а Маруся за мной. И вдруг такое вдохновение на меня нашло… Оторвался я от неё на один пролёт, выбросил пакет с конвертом прямо на лестницу, а сам за дверью в коридор спрятался и подглядываю в щёлочку. Маруся пакетик подняла, конверт достала, надпись «от тайного поклонника» прочла, понюхала и сморщила заборчик между бровей – соображает, значит. «Ну, – думаю, – такая задачка ей, конечно, раз плюнуть: что было в пустом конверте, кто тайный поклонник, ну… ну…» И тут она так улыбнулась, так улыбнулась – эту улыбку я уже никогда в жизни не забуду. И потихоньку пошла дальше, а я стрелой по коридору и в раздевалку, куртку со сменкой схватил и был таков.
Оделся на улице.
– Ты чего это? – удивился папа.
Я очень обрадовался, что сегодня он меня встречает. Я рассказал всё по порядку, папа весело смеялся.
– Папа, – сказал я в заключение, – сделай маме валентинку.
– Ну ты выдумал, – покачал он головой.
– Пап, ну пожалуйста. Увидишь, как она обрадуется.
Папа молчал.
– Вон магазин, купим конфеты, а из коробки вырежем сердце.
Папа вздохнул, но последовал за мной.
Мы нашли удачную коробку – с двойной крышкой. Одну мы сняли, сохранив приличный вид. Тут же купили ножницы и вырезали сердце. У папы оно тоже никак не выходило ровным, он кромсал и кромсал, пока я не остановил его, а то бы пришлось покупать ещё одну коробку.
– Напиши что-нибудь, – подсказал я, когда мы ехали в троллейбусе, и достал свой пенал.
Папа отвернулся и что-то написал. А я, между прочим, и не собирался подглядывать.
– Это тебе, – сказал папа маме, протягивая конфеты и сердце.
Мама сделала такие большие глаза. Но когда она открыла сердечную открытку, они стали ещё больше. Жаль, что папа в это время возился со шнурками.
– Ну, давайте скорей, – как обычно, поторопила мама, только не таким голосом, как обычно, – обед стынет.
К обеду прилагался большой вишнёвый пирог.
– Ой, а что за повод? – удивился папа.
Мама ничего не ответила, а я секретно показал папе на сердце. Папа шлёпнул себя по лбу. И я тоже себя шлёпнул: «Как же я мог забыть про бабаню! Готов спорить, она тоже мечтала о валентинке одиннадцать лет, а то и двадцать, или тридцать, или даже все семьдесят!»
Диспансеризация
Диспансеризацию мы всегда очень ждём. Мало того, что отменяются уроки, так ещё столько веселья! Прямо настоящий «Форт Боярд», только надо собрать не подсказки, а печатки разных докторов. Удачно занять очередь, рассчитать, проскочить, везде успеть… это ж целая наука. «А ты прошёл невролога? А ты уже был у ортопеда? А какой у тебя рост?» Разведал и бегом дальше по коридорам. А поликлиника длинная, два этажа – есть, где разогнаться.
Во втором классе самым страшным врачом оказался психиатр – дядечка в узких очках со стрижкой-ёжиком. Даже Наталья Сергеевна понижала голос, когда проходила мимо его кабинета. Вместо того чтоб выведывать про семью, возраст и день недели, он вдруг начал спрашивать смысл пословиц, причём задавал всем разные! И пока ты соображаешь, он делает такой пристальный взгляд, как будто хочет заглянуть тебе в мозг. Мне досталась поговорка «работа не волк – в лес не убежит», и я выдохнул с облегчением – папа часто её употребляет, когда мама его с чем-нибудь торопит.
– А-а, – говорю я, – это запросто. И в ту же секунду осознаю, что никогда не понимал её смысла. А психиатр уже буравит мне дырку во лбу.
– Это, – говорю, – значит, что работа не волк, в лес не убежит.
– Что значит «не волк»?
– Значит «не волк».
– Ну и что?
– Раз не волк, то не убежит. Вот если бы работа была волком, могла бы убежать. В лес, например.
– Как убежать? – прищуривается психиатр.
– Ножками.
– Ножками? – переспрашивает он. – Или лапками?
– Лапками, лапками, – скорее поправляюсь я.
– А чем отличаются ножки от лапок?
К этому моменту я уже порядочно взмок.
– Лапки мохнатые, – выдаю я первое, что приходит в голову.
– А у ящерицы, значит, ножки?
Тут меня такая злость взяла, что я не вытерпел.
– У ящерицы, – говорю, – копыта.
Дядя-психиатр сразу весь преобразился – глаза над очками округлились, тонкие губы вытянулись в улыбку, рука изготовилась за мной записывать.
– Да, – обрадовался я, – у ящерицы четыре копыта. Я лично слышал, как она цокает ими по камню.
И я зачем-то начал изображать гарцующую ящерицу, с трудом цокая пересохшим языком.
– Довольно паясничать, – остановил меня доктор. – Пригласите следующего.
– А вы не слышали? – поинтересовался я напоследок.
И зря. Что-то он мне там лишнего в карту начирикал, ну да ладно.
Никитке досталась поговорка «лучше синица в руках, чем журавль в небе». Так он принялся доказывать, что журавль в небе гораздо лучше, потому что красивее и свободнее. Дядя-психиатр возразить ничего не смог, и Никитка тоже огрёб от него какую-то заметку.
А у ЛОРа всё как обычно (почему, кстати, ЛОР, а не УГН?). Посовала в ухо-горло-нос холодные железяки и послала в другой конец кабинета слух проверять. И тут за дверью началась какая-то буча. Это Никитка прибежал от ортопеда (он ведь всегда за мной или я за ним), а девчонки его не пропускают. Да, я забыл их предупредить, но могли бы и сами догадаться. Стою я спиной к доктору, она уже числа шепчет, а я слушаю, как там Никитка отбивается.
– Тридцать восемь, – шепчет тётя настолько громко, что даже не интересно.
– Никита за мной! – кричу я девочкам через дверь.
– Пятьдесят шесть, – продолжает доктор ещё громче.
– И хватит шуметь! – злюсь я.
– Девяносто девять, – кричит мне тётя.
– Девяносто девять, – повторяю я шёпотом.
Ну, невролог с молоточком – это классика. (Почему, кстати, невролог, а не нерволог?) Мы с Никиткой поспорили: у кого нога не дёрнется, тот и выиграл.
Доктор за молоточек взялась, я ногу на ногу положил да как напрягу.
– Расслабь ножку, – просит тётя.