Страница 50 из 90
Ещё более резко высказался о поведении знати в битве при Пуатье бенедиктинский монах Франциско де Монтебеллуна в своём трактате «Трагическая повесть о жалком состоянии королевства Французского»:
«Теперь из-за вас, вырождающиеся французские солдаты, мы выставлены на посмешище перед всеми, и пересуды звучат о нас ежедневно. Ибо как не посмеяться над французами, которые за время долгого мира привыкли быть столь сильными, насмехающимися надо всеми, и которые теперь пали столь низко, что в самом центре королевства позволили пленить своего короля, храбро сражавшегося за мир и свободу своего королевства? Как же не издеваться над французами, позволившими небольшой горстке врагов увести короля из самого сердца королевства в плен на край света?»65
Уж если поражение так проняло смиренного монаха, то можно себе представить, что творилось на душе у остального населения Франции.
Французам было нанесено тяжелейшее и унизительнейшее поражение. Ничего сверхъестественного в этом не было — побеждает тот, кто делает меньше ошибок. В данном случае в полном соответствии с этим правилом победителем оказался Эдуард Вудстокский. Безрассудные атаки д’Одреема и де Клермона привели к нарушению генерального плана и к потере двух отрядов кавалерии и двух маршалов в самом начале сражения. Численное преимущество французов было практически сведено на нет тем, что в атаках каждый раз участвовала лишь небольшая часть их войска. У англо-гасконской армии было время, чтобы укрепить позиции, а французам пришлось атаковать с ходу, хотя лучники оказались не столь эффективны против спешенных латников, как против конных. Сыграла свою роль и более высокая дисциплинированность оборонявшихся. Так, имея в ближайшем тылу осёдланных коней, они раз за разом удерживались от преследования отступающего врага, что наверняка погубило бы их.
Королю Жану II не удалось наладить эффективную координацию действий и обеспечить надёжную связь между частями армии. На это наложилась неготовность дворян беспрекословно подчиняться приказам. Вступление в бой первой баталии без подтверждения успешного завершения первого этапа было бессмысленным и опасным. А уход с поля сражения второй баталии, какими бы причинами он не объяснялся, замечателен с любой точки зрения — как дисциплины, так и рыцарской чести.
Оперативное управление большими отрядами в бою представляло собой большую проблему в средние века. Приказы передавались сигналами труб, гонцами, или же криком. И то, и другое и третье расслышать в пылу схватки, да ещё через шлем было непросто. Столь же затруднительным для воина в бою могла стать расшифровка сигналов, подаваемых штандартами. Тем не менее, Эдуарду Вудстокскому и его командирам удалось справиться с этой задачей. Они находились в чуть более выгодном положении, поскольку большую часть времени стояли на месте, но сохранили способность импровизировать в разгар сражения и добиться понимания приказов, порой неожиданных, своими войсками.
Конечно, весомый вклад в победу помимо принца внесли его советники. Однако и у французского короля не было недостатка в опытных командирах — тем не менее для них всё обернулось весьма печально. Так что нет никаких оснований умалять заслуги Эдуарда Вудстокского в победе, которой увенчалось первое крупное сражение, где он в полном объёме нёс бремя главнокомандующего.
Впрочем, сам принц имел право скромничать сколько душе угодно. Так, почти всё письмо, написанное им 22 октября 1356 года мэру, олдерменам и горожанам Лондона, он заполнил подробным отчётом о действиях армии в дни, предшествовавшие битве, а также описаниями долгих и бесплодных переговоров с кардиналом де Талейраном-Перигором. Самому сражению он уделил всего несколько строк: «Битва состоялась в канун дня святого Матфея, и враг, хвала Господу, был разбит, а король и его сын были взяты в плен, как и множество прочих взяты в плен или убиты. И когда наш возлюбленный друг бакалавр сэр Нил Лоринг, наш камергер, доставит вам эти письма, то, будучи полностью в курсе всех событий, он расскажет более полно обо всём, что мы тут написать не смогли, но вы хотели бы узнать»66.
Другими словами, Эдуард намекал, что победу над превосходящими по численности силами неприятеля ему удалось одержать благодаря Божьей помощи. Ещё более прямо он высказал эту мысль в письме Реджинальду Брайану епископу Вустерскому: «Ваше преосвященство и возлюбленный наш друг! Мы благодарим вас за то, что вы, как мы слышали, неустанно молились Господу за наш успех и за успех наших дел. И мы все уверены, что благодаря вашему благочестию и молитвам Господь поддерживал нас во всех наших начинаниях»67.
На следующий день после битвы принц приказал перенести лагерь к деревне Рош-Премари-Андилье, расположенной в пяти километрах к юго-западу от поля битвы. Здесь армия выстроилась для марша, огромная добыча из разграбленного французского стана была погружена в обозные телеги, к пленникам приставлена надёжная охрана. Эдуард Вудстокский отправил гонцов: Томаса Реда с изложением своих дальнейших планов к герцогу Ланкастерскому, а Джеффри Хеймлина с накидкой и шлемом короля Жана II в качестве убедительного свидетельства одержанной победы — в Лондон.
Получив послание сына, Эдуард III постарался, чтобы добрые новости распространились по стране как можно шире. Он писал представителям высшего духовенства с тем, чтобы они распространили его слова по приходам:
«Девятнадцатого дня минувшего месяца сентября около города Пуатье встретил его [принца Уэльского] Жан де Валуа, не по праву захвативший то королевство, с очень большой армией. И там обе армии вступили в сражение, и началась упорная битва. Но небесное правосудие не попустило случиться несправедливости, и упомянутый Жан попал в руки нашего упомянутого сына, и был пленён, как и множество других знатных и могущественных мужей с ним, а также латников и простых солдат. А нашим людям ущерб нанесён был невеликий»68.
Армия направилась в Бордо достаточно бодрым темпом, проходя примерно по 30 километров в день. Принц повёл её через Куе и Рюффек. Форсировав Шаранту у Вертея 24 сентября и обойдя Ангулем через Мутон и Ла-Рошфуко, она продолжила движение на юго-запад к Вильбуа-Лавалетту, Сен-Олею и Сен-Антуан-сюр-Л’Илю. 30 сентября войска вошли в Сен-Эмильон, а 2 октября — в Бордо. Правда, Эдуард Вудстокский и король Жан II задержались в Либурне, где ожидали, когда в городе для них будет подготовлена достойная резиденция. И две недели спустя они торжественно вступили в столицу Аквитании. Толпы горожан собрались посмотреть на доблестного принца и его высокородного пленника.
Эдуард Вудстокский и пленённый им Жан II провели зиму в Бордо. Они жили в надёжно охраняемом дворце архиепископа — огромном обветшалом особняке, зажатом между нефом нового собора и древней городской стеной. С пленником обращались соответственно его высочайшему статусу, и заключение было совсем не строгим. Короля повсюду сопровождали личные слуги, его бывшие министры, советники и товарищи по оружию, также попавшие в плен при Пуатье. Такой блестящей свиты, пожалуй, у него не было и в Париже. Граф д’Арманьяк, которому въезд в Бордо был по понятным причинам заказан, тем не менее получил разрешение прислать мебель для обустройства королевских апартаментов и серебряное блюдо для монаршей трапезы. Таким образом, у Жана II фактически сформировался собственный двор, хотя управлять Францией из дворца архиепископа Бордоского он, естественно, не мог.
Военных действий в ближайшее время Эдуард вести не собирался, поскольку у него было по горло проблем с высокородным пленником. Пока участники кампании Пуатье развлекались, тратили добытое ими добро и предвкушали скорое возвращение домой, принц погряз в дипломатической переписке. Гонцы беспрерывно сновали из Бордо в Лондон и обратно, доставляя в столицу отчёты о тяжелейших дебатах по поводу перемирия, и возвращаясь в Аквитанию с инструкциями. Переговорщики постоянно сталкивались с серьёзными противоречиями, которые надо было оперативно разрешать. Например, неясно было, в каком статусе следовало рассматривать французского короля — по большому счёту, в глазах англичан он был лишь де-факто правителем Франции, а не её монархом. С другой стороны, как мы помним, принц не получал полномочий иметь дело с главнокомандующим вражеской армии. Эдуарду III пришлось срочно присылать ему грамоту с дополнительными разъяснениями: