Не ставший героем

«Дорогой дневник» – пишет мальчик. «Сделаем вид, что я пишу сюда что-то значимое. И долгое. И много». Остальная часть листа без особого старания заполняется каракулями. Просто синие волны на строчках. Нажим ручки такой слабый, что она фактически болтается у парня в руке. Отложив её в сторону, он медленно, как будто бы очень бережно отгибает уголок листа, но захватывает не один лист, а сразу два. Поначалу ему удаётся. Они сминаются как одно целое. Затем он бережно отрывает их как один, затаив даже дыхание, хотя никто в Комнате на него не смотрит. Ни похититель, ни игуана. И вот, вырвав из тетради два листа, с большим усердием Саша принимается складывать верхний лист в оригами, а второй – простыми линиями, чтобы просто сложить его несколько раз. Но руки его не слушаются, листы разделаются на два, отстают друг от друга и разваливаются. Ещё долю попытки мальчик пытается это исправить. Удерживает, прижимает. Но когда наличие на столе двух разных оторванных листков становится очевидным, он сминает их в комок и тут же принимается рвать его в клочья. За каждым таким движением открываются силы на новое, более злое и резкое, и вот его уже несёт на волнах гнева без тормозов.

Он срывается и мнёт всю тетрадь, он кричит. Кричит, что есть силы. Когда на глазах проступает краснота, он швыряет тетрадь об стену. Хватается за волосы, которые за этот месяц отросли и стали уже закрывать ему глаза полностью, и теперь они раздражают его. Всё его тело пропитано насилием. Эти волосы – продукт насилия, и он сжимает их, будто хочет их оторвать. Он кричит на стены, орёт, срывая голос. Из глаз брызжут слёзы, а он всё кричит и кричит, и, кажется, совсем не собирается останавливаться. Он ненавидит. Он сам – одна сплошная ненависть. Он кидается на игуану и кричит ей в аквариум. Этот крик превращается в вой. Ещё долю минуты продолжается его ярость, пока не вытесняется признанием бессилия. Тогда уже парень сползает по стене на пол и плачет. Тело его беззащитно сворачивается в клубок.

– Помогите. – Это он произносит шепотом, отчего почти не слышно, что его голос охрип. – Пожалуйста. Пожалуйста, я больше не могу. Пожалуйста… Помогите… Пожалуйста.

В очки его било жаркое солнце и отстреливало прямо в монитор ноутбука. Скамейку окружали люди, что пришли в этот парк погулять. Дети и их взрослые, подростки, такие же трудяги, как и он, что обосновались на скамейках с ноутбуком в душной рубашке и галстуке. Правда, в рубашке Костя не был. На нём висела простая чёрная футболка и недовольное вкусом гамбургера лицо. В паре метров от него, на смежной скамейке веселились школьники. Девочка и два мальчика. С виду, неформалы. Похожи были на фанатов сатанизма, которые ещё не до конца разобрались в выбранном стиле. На снежно-белых волосах девушки было около двух десятков заколок, то с черепами, то с крестами, а некоторые с довольно крупными розами. Один из её друзей, довольно тощий, имел похожую причёску. Та же длина, спадающая на уши, и неприветливая чёлка. Только заколок на нём не было, и волосы были чёрные. Если бы не его чуть сиповатый, но всё же мужской голос, можно было бы предположить, что в группе две девочки. Третий от них отличался. Одежду носил мешковатую. Кажется, она была размеров на пять его больше. От разглядывания детей Костю отвлекала программа видеосвязи, на которой повисло изображение ассистентки, из-за чего её голос превратился в заевший на одной ноте будильник.

– Ну, конечно! – всплеснул руками её собеседник. – Оль, ты зависла, если что.

Пока программа обновляла сама себя, на ноутбук сбежал соус, и Костя окончательно вышел из равновесия. С экрана помощник ещё пыталась прорваться через залипание изображения и звука, но получалось не очень убедительно. Тогда Костя уже решил закрыть программу, как вдруг она заработала снова.

– В следующую среду. – Услышал он остаток речи ассистентки.

– Что в среду? У меня программа тупила.

– Старт проекта предлагаю в среду. Они одобрили, Кость! Поддержка наша.

На её реплике парень только закончил убирать соус. Полученную новость он решил встретить более собранным, и гамбургер отложил.

– Не может быть. – Он и правда не верил. – Ты не могла этого сделать.

– Спасибо, за веру в меня, конечно… Но вообще-то мы все это сделали.

– Чёрт возьми, как тебе удалось? – тремя большими глотками он осушил стаканчик кофе и довольно откинулся под летнее солнце парка. – Мы же опоздали по всем срокам, презентация не доделана, да и результаты окончательные будут только в четверг! Я вообще не пришёл! Как они могли нас одобрить?

– Я сказала, что ты в Москве на награждении. – Изображение девушки махнуло рукой. – Всё равно я три года вела этот проект, и уж мне рассказывать о тонкостях не нужно. А им тем более! – Она задорно рассмеялась. – Забудь ты про эту презентацию, и про сроки забудь. Им не нужны результаты прямо сейчас, я же сказала. Главное видеть, что мы работаем, что прогресс есть и самое важное, видеть, что без финансирования проект не закончить. Так что я обыграла это нам на руку. Ну что, золотой у тебя помощник, а?

– Олечка! – он тянулся к монитору обеими руками. – Ты просто сокровище! Боже мой… Наконец-то у нас будет целый отдел. Не жалкий уголок в лаборатории! – они оба от этого рассмеялись. – А мы успеем к среде? – аппетит в нём проснулся с удвоенной силой, и кажется, он даже не замечал, как поглощал свой обед.

На радостях он вновь обернулся к подросткам, будто бы их давно знал. Ещё секунда и он точно поделился бы с ними радостью, но только одарил их покровительственной улыбкой, как сделал бы отец или хороший учитель.

– На двадцати процентах сотрудников мы далеко не уедем, ты же понимаешь. – Услышал он через вновь проявившиеся помехи. – Открой ночную смену, будем доплачивать, но Кость, нам теперь отвечать перед серьёзными людьми, и этот карантин совершенно не к месту.

– Да, я понимаю… Хорошо, я это обдумаю до среды. Сделаем что-нибудь.

– Можем оформить некоторых как программный отдел удалённо, а сами пусть в лабораторию выходят. – Комментировала Ольга, перекладывая уже на своём столе готовые документы. – Больше будут получать, они не против. А нам рук хватать будет, по графику уложимся.

– Я смотрю, ты уже всё решила… – голос его в момент стал металлическим, почти таким же, каким его делает звукоисказитель в подвале.

– Я ничего не решаю, решаешь ты. Я могу только предложить тебе, ты же знаешь. Если тебе понравится, то бумаги уже готовы. Ждём только твоей подписи. – Девушка знала, как вести переговоры, и эти ей тоже сегодня удались.

– Сегодня я не приеду. Может, завтра. Посмотрим.

Когда видеоконференция его закончилась, ноутбук он сложил, не глядя. Всё его внимание было в открытую приковано к тройке ребят. Те курили и не стеснялись. Далеко разносился их смех и бескультурные фразы, от которых они даже не улыбались, а просто не обращали в своей речи внимания.

– Ты бы не мечтал быть рабом своей девушки, верно? – заговорил Костя с одним из них со своей скамейки.

Школьники, конечно, его не услышали. Ведь слова вылетели только под его нос. На нём не было ни парика, ни маски, совершенно свободно, таким как есть, он сидел на скамейке в нескольких метрах и наблюдал за друзьями. Таким, какой есть. За своими друзьями.

– И не обращался бы ко мне три недели на «вы»… – в его стаканчике закончился кофе, пока он проводил время с детьми.

Весь мусор за собой он выкинул в урну, забрал ноутбук и пошёл до машины. Друзья остались гулять без него. Прощаться не стали.

В самом извилистом, колком пути,

Там, где зрячим кроме теней не найти,

Там, где толпой не удастся пройти,

Я с тобой – лети.

Саша напевал строчки тихо, с большими паузами между слов. Он лежал на ковре в центре Комнаты и гладил игуану как кошку у себя на груди. Поза звезды. Так сказали бы те, кто мог бы его увидеть. Поза «нет сил, нет желания их искать». Поза «мне всё равно». Светильник, лимонный диван, нетронутая гитара и боксерский мешок. В Комнате ничего не менялось.