Джонсон

– Ты права, – печально ответил Лёша, делая вид, что отношения с Т.Н. все ещё имеют место быть (пусть и лишь – в сфере возможного). – Тебе кажется.

– Кажется? – оторопела она.

– Но почему я должен с ней расстаться? С какой стати? Ведь ты до сих пор так и не стала для меня моей женщиной. И тем более – женщиной моей мечты!

– Но нам ещё рано делать это, – только и ответила Джонсон, погрозив ему пальчиком.

И хотя он и не понимал, как можно расстаться с тем, с кем у тебя ничего так и не началось, но всё равно закончилось, немного поломавшись (в уголках губ), дал ей уговорить себя действительно с ней расстаться.

– Ну, если ты так на этом настаиваешь, – улыбнулся Лёша, сделав вид, что отхлебнул её настойки. И захмелел в предвкушении.

Вышел на улицу и немного погуляв по городу, окончательно вычеркнул Т.Н. из своего воображения. Решив, что хватит уже даже надеяться в её сторону. Со вздохом осознав, что Т.Н., по факту, появилась в его жизни лишь для мобилизации скрытых уже было в нём, пока он находился в море, резервов и, так сказать, артподготовкой для наступления на Джонсон по всем фронтам.

О чём он Джонсон на следующий же день и доложил, сделав многозначительный вид, что там у него всё, в чём она ему пока что отказывает, уже было. Возможно, даже серьезно. Кто знает? И для него это большая жертва. Которую он (ради Неё!) сжигает на алтаре их пламенной любви!

Но было ли там с Т.Н. хоть что-либо, кроме общения, пусть и с пристрастием, кроме полу- открытого развода (то – давя на жалость, то – намёками) на фоне этого общения, подпуская его то чуть ближе, то – прогоняя вон. С которого Виталий вовремя сорвал маску «полу-», оставив публике голый развод, застигнутый врасплох! Заставив Банана и всех других, включая и самого Виталия («Я могу кинуть тебя, а ты, сам того не желая, сдать или кинуть меня, – не раз повторял Виталий, – так что всегда держи ухо в остро!») наблюдать сквозь призму возможного развода. Хотят они этого «в случае чего» у себя в воображении или пока ещё даже и не догадываются. Что данная вероятность не только есть – всегда, но и весьма возможна.

Поэтому Лёша на следующий же день спросил у Джонсон:

– А где именно ты собираешься работать?

– Ты что? – отшатнулась она от работы. – Я никогда и не собиралась работать педагогом. Там слишком мало платят.

– Так а при чём тут деньги? – не понял Лёша. – Работа это не более, чем возможность не только проявить свои навыки, но и показать себя другим. Установив для этого прочные социальные связи.

– Но я учусь на воспитателей детей-сирот совсем не для того, чтобы им работать, – улыбнулась Джонсон, – а только лишь для того, чтобы получить высшее образование.

– И кем же ты хочешь работать? – не понял Лёша.

– Пока не знаю, – призналась Джонсон. – Просто там был самый лёгкий конкурс на бюджетное место. И чтобы бесплатно отучиться, я буквально вынуждена была поступить на педагога.

– Что за бред? Ради чего?

– Ради красного диплома! – гордо ответила она.

– Ради красного словца?

– Ты просто мне завидуешь!

– Что-то пока что выходит как-то наоборот, – задумчиво усмехнулся Лёша.

– Это просто пока… я ещё учусь, – самодовольно улыбнулась Джонсон. – А потом, с красным дипломом, я легко смогу найти себе любую работу. Ведь теперь даже в уборщицы на высокооплачиваемую работу без высшего образования не берут, – усмехнулась она над тем, как легко она положила его «на лопатки». Легко и непринужденно уйдя от ответа на его немой вопрос, который он уже начал было себе задавать.

– Я бы тоже мог отучиться на механика, – вздохнул он. – Заочно. Раз уж очно поступить на него у меня ещё до армии не получилось.

– А почему? – удивилась Джонсон.

– Как только училка обнаружила в моём сочинении то, как я изменяю привычные ей слова, чтобы наделить их неожиданным для неё смыслом за ошибки, она нашла пять «ошибок» и тут же поставила мне двойку. А когда я ей возразил, почему же она не дочитала моё сочинение до конца, она лишь рассмеялась мне в лицо и ответила, что «все вы, по сравнению со мной, дебилы!» И поэтому и не заслуживаем того, чтобы отнимать у неё её драгоценнейшее время.

– И почему же ты до сих пор не докажешь ей обратное?

– Да только потому, – признался Лёша, – что не хочу уже больше работать в море. Там у меня постоянно срывает башню. Замкнутое пространство и всё такое. Превращая работу в сущий ад.

– Так с этим дипломом ты мог бы легко устроиться работать и на берегу, – улыбнулась Джонсон.

– А это Тема, – задумался Лёша. – Значит, надо бросать это море и поступать.

– А на что же мы жить будем? – удивилась Джонсон выводу, к которому сама же его и подтолкнула.

– Пока я буду учиться? Что-нибудь придумаем, – вздохнул Лёша.

Прекрасно понимая, в отличии от неё, что море будет оставить не так-то просто. Ведь вначале нужно будет пару рейсов походить мотористом. Для того чтобы наработать необходимый для поступления заочно плавценз. Но сказал лишь:

– Живут же люди.

– Да, кстати, – заметила их заминку её маман, – ты знаешь, что Джонсон уже не девственница? И что до тебя у неё уже был парень?

– Парень? – удивился он. «Так и чего же это ты тогда тут крутишь передо мной задом?» – пробурчал в нём Банан в сторону.

– Его мама держала рынок «Южный». И когда Джонсон была уже беременна, она заявила что ничего и слышать не хочет о ребёнке! – и чистота стекла стекла, сверкая, из её глаз.

– Мама, прекрати! – произнесла Джонсон изменившимся голосом. – А то я сейчас и сама заплачу!

– И ей на пятом месяце беременности пришлось делать вызывающие роды! – с трудом, сквозь слезы и накативший ком к горлу, закончила её маман.

– Мама, перестань! – властно крикнула на неё Джонсон. Но вместо того чтобы начать уже с ней ссору, с театральной поспешностью кинулась в материнские объятья.

Чтобы вновь окунуться в море слёз, кругосветку по которому на белой яхте воспоминаний ещё недавно считала для себя уже давно оконченной. Но в лице Джонсон было столько боли, будто бы её снова заставили окунуться, насильно затащили (несмотря на её визги о том, что она уже давно разучилась плавать!) слайды, которые она сделала за время своего путешествия. И которые навсегда вцепились в её память!

– Но ведь я люблю тебя, – признался Лёша, которому надавили на «кнопку», окончательно раздавив в нём Банана. – Теперь всё будет хорошо. Честно-честно, – попытался он ветхо улыбнуться, протягивая полотенце фразы.

Это было необходимо, поверь мне. Ведь всему происходящему в нашей жизни мы должны быть только благодарны.

Глава 3

Так что их отношения так и продолжали бы топтаться на месте – под шатёр более глубокой взаимности, если бы любившая выпить Джонсон одним угарным вечером сама не перевела их из общения в менее поверхностную фазу. Короновав вечер тем, что вытащила из Лёша быка за рога. Придав ему (этому быку – Банану, этому homo sa'penis) статус официального соприсутствия в их взаимоотношениях. Что, в свою очередь, потребовало от неё завести на него (на это социальное животное) отдельную учётную карточку. Так что в другой раз, при попытке сбросить его со счетов, он поначалу долго фыркал и тёр рогом о стену, пока поняв, что его снова как бы нет, публично не попросил отметить в его учетной карточке простой оборудования, выставив её несанкционированное поведение на всеобщее смущение в кругу её семьи.

Но в тот куражный вечер…

Счастье советского человека – в руках государства. Но совок умер. И счастье вывалилось у него из рук и куда-то затерялось.

Но Лёша, Джонсон и Анна (её одноклассница, являвшая себя прекрасным воплощением образа страдания, радости которой, казалось, были «от противного» бесконечности своего страдания и, подобно розовым цветам лотоса, как бы всплывали на поверхности его океана) и ещё одна соседская молодая чета решили отыскать его у их общего друга, который жил недалеко от Мореходного училища в частном коттедже.