Джонсон

Который снова радостно бил его по щекам крупнокалиберной свежестью, пока он стоял на баке и уверенно смотрел вперед. За очередную попытку от него уйти! Пытаясь доказать Лёше, что он единственный его самый настоящий и беззаветно преданный ему друг!

Ведь Лёша привык всё делать исключительно «из-под палки», с детства не садясь за уроки, пока не получит ремнём по заднице. И между гулянием по улице и выполнением домашних заданий, если это было возможно, всегда выбирал гуляния. Хотя и чувствовал, что кара в виде ремня в руке матери уже висит над ним. Как только она придёт с работы. Постепенно понимая, что у ума – ременной привод. И что тело будет сильнее цепляться за ум только поняв, что одному ему уже ни выжить. Когда оно окончательно выживает из ума. Став торопливым делателем, одержимым своей жизнедеятельностью. Только таким вот образом тело может перестать жить исключительно ради жизненных удовольствий и начать жить по уму и развиваться, совершенствоваться. Вместо того, чтобы и дальше деградировать, как и все окружающие. Становясь всё угрюмей и брутальней.

И поскольку в тот кон ни о какой оседлости толком-то не было и речи, то и сам Банан, сублимируясь в диалогах с Т.Н. о высоком и прекрасном и пониманием прекрасного, сам всё более проникаясь его природой, постепенно превращался в Лёшу. Как его наглядным воплощением – прекрасного. Принца. Её Мечты! Поэтому она постепенно, по мере его трансформации на её изумленно-измененных глазах, и начала в него влюбляться. Непроизвольно подстраиваясь и мутируя вместе с ним в высокое. Чтобы хотя бы отчасти стать столь же совершенной, как и он сам.

– Проблема учёных и всей научной фантастики вообще в том, что умные, как они себя считают, люди переоценивают головной и недооценивают спинной мозг. Проблема экзистенции разрешается не тем, что ты там, себе на уме, думаешь: о том, что вокруг тебя происходит. А в том, что ты со всем этим реально делаешь, адекватно или же с меньшей пользой, чем мог бы, реагируя на происходящие вокруг тебя события. Не просто отвлечённо регистрируя происходящее, но активно вмешиваясь в процесс и внося в него коррективы. Адекватные или нет, это уже другой вопрос.

– Это подобно тому как пассивно смотреть фильм, тупо наслаждаясь картинкой, или же играть в шутер, активно изменяя происходящее своими действиями, – поняла Т.Н.

– Именно поэтому в играх я никогда и не следовал сюжету, а ходил туда, куда вздумается и делал то, что хотел. Головной мозг может лишь подсказывать нам идеи, тогда как спинной – их воплощать. Ну а то, что большинство людей никакими идеями и вовсе не пользуются, а просто реагируют на изменяющиеся вокруг них события, вообще делает их головной мозг избыточно дорогим украшением.

– Как заметил это ещё Маяковский, – усмехнулась Т.Н. – «Эх, к такому платью бы да ещё бы… голову».3

– Сильно развитый головной без не менее развитого спинного мозга это и есть Искусственный Интеллект, который наивно пытаются получить «головастики» при помощи своей вычислительной техники. Уже обладая им в полной мере. Так и не став полноценным организмом.

– Лягушкой? – усмехнулась Т.Н.

– Лягушкой-царевной. Начав реально жить в сказке! О самих себе.

И только после того, как Т.Н. притащила его к своей прабабке, которую все её родственники почему-то побаивались и считали колдуньей, и та пророчески открыто заявила, что они слишком разного поля ягоды, и рано или поздно он её всенепременно кинет, Т.Н. по дороге домой немного подумала, то и дело заставляя его рефлекторно оправдываться, и на следующий же вечер заявила, что им пора окончательно расстаться.

Лёша легко с ней согласился и облегченно вздохнул. Чтобы наконец-то выдохнуть из себя её затхлые представления о жизни и вдохнуть Джонсон полной грудью. Продолжив её оценку более скрупулёзно.

Пока та, подобно Боличу, предлагала ему обменять его изначальное одиночество, которое он столь тщательно в себе культивировал и углублял в последние годы, его свободу на взаимо-отношения. Устаревшая модель: ты – мне, я – тебе. Находя их обмен не равноценным.

Ведь Лёша мыслил логически, а не практически. Наивно пологая тогда, что, при хорошем раскладе, у него впереди могут быть тысячи таких девиц! И не желал фиксироваться лишь с одной из всего пространства степеней свободы выбора девиц. Совершенно непохожих друг на друга. Даже с такой неординарной личностью, как Джонсон.

Недопонимая ещё тогда, что все они – просто мясо. Поданное под разным соусом тех или иных событий. Возникающих только для того, чтобы столкнуть вас лбами. И завязать общение, перерастающее в чувства. Привязанность и одержимость. И отличаются лишь внешне и на вкус. Если он у них есть – уже присутствует. При самой сути их телесного существа!

В тот самый момент, когда Джонсон начала подводить Лёшу к тому, что пора объявить Т.Н., «что между вами всё кончено», Банан наконец-то понял (красноречиво молча дав это понять), что у него всерьёз решили отобрать его игрушку, наивный предмет его грязных манипуляций, которую он неспешно вовлекал в свои долгие брачные игры камышовых енотовидных собак. И возмутившись (тем, что Джонсон ещё так и не поняла, что они уже давно расстались), начал искать другое поле активности, всё чаще и чаще распаковываясь в чаще общения Лёши и Джонсон. Про-являясь, поначалу, в виде кратких за-явлений на сцену в устной мыслеформе о её внешних качествах. Постепенно погружая свой похотливый взгляд всё глубже и конкретнее в её телесность. На что Лёша неизменно отвечал ему: «Да, она прекрасна!» Непроизвольно втягиваясь в диалог и, через это, методом обратной тяги, затягивая в сферу общения с Джонсон и самого Банана. Всё более уплотняя в ней его образ.

Но сколько бы Банан ни врывался с саблей своего воздействия, сколько бы ни пытался покорить или обжить её открытое пространство, холодное в своей глянцевой открыткости, «ни мытьём, ни катаньем» на коньках Банану никак не удавалось заместить Лёшу. Джонсон неосознанно желала видеть в нём только и только Лёшу. А когда Банан пытался его браво заслонить, лишь недоумевала, проникая в него обострённым коготком внимания: куда же тот делся? И всем своим поведением настойчиво требовала вернуть ей её (мягкую) игрушку.

– У тебя есть девушка? – спросила Джонсон, глядя ему прямо в глаза.

– Есть, – гордо ответил Лёша, поняв что именно она хочет в них найти. Ведь, как будущий педагог, она наверняка проходила курс психологии и физиогномики. – И она предо мной!

– Я имела в виду другое.

– Другую? Есть, – печально вздохнул Лёша. Тому, что Т.Н. так и не успела стать его женщиной. И ушла от него, но ушла – в сферу возможного. То есть – не навсегда. К тому же, даже Банан отлично понимал, что никому ненужный парень не нужен никому. Не внося во взаимодействия соревновательного фактора, дух интриги. Поэтому-то и ответил на вопрос о наличии девушки положительно.

Тем более, что Т.Н. действительно так и продолжала оставаться для него чистой и невинной девушкой-ромашкой в венке его иллюзий. Которые он для неё сплел, заплетаясь в метафорах, периодически гуляя с ней по высокому лугу их общения. Заставляя её утопать в этом «Лукоморье» своих воспоминаний: «Там чудеса, там Леший бродит по подлокотнику, сидит с Русалкой Кот там песнь заводит, там Дуб, что даже не глядит…»4

И если Банан и возлежал с Т.Н. на ложе, то пока только на Авраамовом. В невинных (как принято (пока ещё) считать) поцелуях. Что тогда только ещё сильнее подстрекало его на продолжение попыток ею овладеть. Только и желая поскорее, высунув язык (как для поцелуя) и учащенно дыша, с собачьим пылом актуализировать эту до поры только возможную связь. Которой Т.Н. вовсю и пыталась Банана шантажировать, даже не помышляя о её актуализации. С этим социальным животным.

– Мне кажется, вы должны с ней расстаться, – давила Джонсон на Лёшу своей возможной связью с Бананом. Выдавливая из него его возможную связь с Т.Н.

3

В. Маяковский, «Красавицы».

4

См. «Слепое кино», глава «Фил».