Интербеллум

— Бери, бери. Отпразднуем мою помолвку. Вчера я забыл предложить тебе выпить, — он снова рассмеялся и осушил стакан.

— Куда же мы едем? — сделав два глотка, спросила я.

— В Петропавловск-Камчатский. Пусть соберут чемодана три-четыре. Неизвестно, сколько мы там пробудем.

— Но там же…

— Да, — он нахмурился. — Отец, наверное, решил, что если я буду видеть Ангелову каждый день, то воспылаю любовью.

— Так вы все же помолвлены?

Евгений усмехнулся и кинул в меня газетой.

Свежий выпуск начинался с заголовка: «Она сказала — да!» и на весь разворот фотография вальсирующих Евгения и Ангеловой. Елизавета выглядела счастливой, а сам Евгений был взят в профиль. Скорее всего, из всех фотографий эта была самой удачной — публика не увидит, с каким скучающим видом танцевал жених. Дальше я прочла: «Вчера на званом ужине во дворце, численностью в четыреста персон, было объявлено о помолвке Евгения Владиславовича Демонова и Елизаветы Григорьевны Ангеловой. Пусть союз будет нерушимым и принесёт счастье».

— Помолвка бы и так состоялась, — дождавшись, когда я оторву взгляд от номера, прокомментировал хозяин. — Но нужно уметь проигрывать достойно. И красиво, — добавил он, помолчав.

— Когда же самолет?

— Сегодня вечером.

— Елизавета Григорьевна так скоро покидает столицу?

Евгений пожал плечами.

— Она летит завтра или послезавтра. Мне все равно. Я просто не хочу быть с ней в одном самолете.

— Тогда сейчас же пришлю прислугу.

Я собирала сумку, когда парадные ворота отворились перед въезжающей машиной. Затонированная и лоснящаяся иномарка подъехала к крыльцу. Я хорошо видела, как вышел губернатор Матвеев со своей женой и, сутулясь, маленькими шажочками засеменил в дом.

— Скажи, что хозяин сейчас спустится, — распорядилась я.

— Да, Хитоми. Он в кабинете.

Меньше чем за минуту я добралась до кабинета. Евгений сидел в кресле, положив ноги на стол, и изучал статью из медицинского журнала. У нас была подписка на все ведущие научные журналы — Евгений очень любил постигать все новое и сложное.

На мой приход он никак не отреагировал — ни позой, ни взглядом.

— Евгений Владиславович, — его указательный палец, недовольно дёрнувшийся, заставил меня замолчать.

Я стояла, пригвожденная к двери, не вправе заговорить. Дневной свет падал на половину его лица, золотистые ресницы подрагивали и отбрасывали тень на скулы. Он изогнул бровь и машинально прошелся рукой по волосам. Даже не знаю, как долго он спал этой ночью. Он никогда никого не подпускал к себе настолько близко, чтобы можно было спросить: «О чем ты переживаешь? И переживаешь ли вообще?». Я говорю «никого», но на ум приходил дядя. С ним он делился своими мыслями, но никогда не открывался полностью. Возможно, его натуре просто не свойственно доверять.

Евгений перелистнул страницу и продолжил читать.

— Говори.

— Евгений Владиславович, губернатор с женой приехали.

Хозяин неторопливо оторвался от журнала, взглянул на меня и, убедившись в правдивости слов, тяжело вздохнул.

— Зачем он только приехал, — проворчал Евгений.

Двери в главную гостиную распахнулись, и мой хозяин со сдержанной улыбкой поприветствовал гостей. Матвеев крепко пожал руку.

— Не здоровится тебе? — по-лисьи улыбаясь, спросил губернатор. — Какие твои годы!

— Как вам вчерашний вечер? — И сразу перевел внимание на служанку: — Где же чай? Почему ничего не принесли? Дорогие гости были вынуждены сидеть и смотреть в одну точку! Покорнейше прошу прощения, — склонив голову, словно для удара, обратился к Матвееву Евгений.

Он не выносил эти учтивые визиты знати друг другу, но еще больше не терпел губернатора.

— Я хотел обсудить твою выходку — все мы очень разочарованы и обеспокоены. Знаю, ты уезжаешь на Камчатку с Лизой. Вот и правильно, все верно. Вам следует получше узнать друг друга! — Матвеев подмигнул и ухмыльнулся. — Не подобает сыну архонта так себя вести в приличном обществе. Ты согласен со мной? Конечно, согласен, я знаю.

Молодая девушка-шаманка принесла чай и кофе. Все слуги — это шаманы без духов, которые слишком слабы, чтобы их призывать. Как правило, это дети от других шаманов. Шаманы рождаются от союзов с чародеями, магами и себе подобными. Но самые сильные — это рожденные от чародеев, но такие дети редкость, потому что связь чародея и слуги — все же недопустима.

— Одну ложку сахара, без горки, — следя за служанкой, напутствовал ее Матвеев и, получив свой чай, обратился к Евгению: — На чем же я остановился? Ах, да! Ну да, ну да. Ты хороший мальчик, но твоя жизнь тебе не принадлежит. Ты обязан жениться. В конце концов, Лиза — богатая и образованная девочка. Тебе нужно свыкнуться с этой мыслью, привыкнуть, что ты женишься.

Евгений смотрел с прищуром на Матвеева и внезапно рассмеялся тому в лицо, затем взял со стола чашку чая и медленно отпил. Губернатор не спускал с него глаз, видимо, не зная, как поступить из-за такой наглости. Его сухопарая жена, страдающая нервным тиком, принялась разглаживать невидимые складки на юбке. Назревал скандал. Евгений спокойно промокнул губы салфеткой, тогда как красный Матвеев раздувался, словно жаба.

— Ваш почтенный дядюшка слишком вас избаловал, — процедил губернатор. — Чародей с такой фамилией обязан соблюдать хотя бы элементарные правила приличия. Позор!

Евгений все с той же усмешкой покосился на него.

— Давайте кое-что проясним, — лениво заговорил он, — любое притворство мне претит, и я заявляю, что ваше общество мне неприятно. Что касается свадьбы — пусть этим занимается отец. Он получает странное наслаждение, смакуя изо дня в день предстоящий брак. — Евгений пожал плечами. — А что до дяди, то у него хватает такта, чтобы не замечать таких выскочек из низов, вроде вас.

Жена, до этого неторопливо пережёвывающая пирожное, замерла.

Матвеев открыл было рот, но Евгенией бесцеремонно перебил:

— Без нравоучений, пожалуйста. Навестите Ангелову. Она прекрасный собеседник, особенно, если речь идет о погоде.

Евгений направился к выходу, по дороге бросив, что будет ждать меня в машине.

— Непростительно! Грубый и самонадеянный мальчишка! Я скажу его отцу, — закричал губернатор, когда за нами закрылись двери.

Дядя занимал особое место в сердце моего хозяина. Он был не только самым дорогим ему человеком, но и наставником. В его доме Евгений чувствовал себя свободным — никто не следил, никто не пытался учить. Именно Артемьев поддержал его начинания в спорте и медицине, когда тот был совсем мальчишкой. Дядя привозил ему научные книги, вместе они собирали организмы, подвергшиеся мутации и за десять лет накопилась приличная коллекция. Евгений любил сушить бабочек, гусениц, пауков, в сосудах хранились лягушки, птицы, летучие мыши, даже олень и много чего еще. Все перечисленное находилось в комнате, специально отведённой под кабинет.

В доме Артемьева у Евгения была своя спальня — все было расставлено так, как хотел он. Никто из посторонних не смел туда входить. Ему не нужно было спрашивать позволения приехать — двери дома всегда были открыты для племянника. Он воспитал Евгения как собственного сына, он и любил его как свое дитя.

— Я не мог не проститься перед отъездом, дядюшка.

Тихий, умиротворённый голос растекался по кабинету. Волосы блестят в лучах заходящего солнца, губы изогнуты в доброй улыбке, а поза лишена напряженности. От Евгения веяло спокойствием и душевным равновесием.

Кабинет очень большой и светлый. Александр Андреевич любил простор во всем. Справа висел портрет Ксении Андреевны — матери Евгения. С портрета на меня смотрела самая красивая девушка, которую я когда-либо видела. Даже Дариа была не столь хороша, а ведь ради нее мужчины шли на безумства. Но все зависело от подачи. Я видела, как действовала Дариа — она не только преподносила свое общество как высшую награду, но и умело использовала красоту и очарование. Тут она похвалит, здесь упрекнёт, а там звонко рассмеется и даст надежду на свою благосклонность. Дариа была падшей женщиной и вела себя соответствующе, более того, она этим гордилась. Говорила, что лишь проститутки по-настоящему свободны — им приходится служить только покровителю.