Интербеллум

Лицо осветила одна из обворожительных улыбок. Все присутствующие дамы оттаяли и угодили в расставленные сети.

Елизавета молчала. Не в её характере говорить на публике или же быть в центре внимания. Она вертела в руках стакан с шампанским и мельком, пока никто не смотрел, по чуть-чуть отпивала, и так подошла очередь третьего.

Когда Евгений хотел понравиться — он нравился. Ему не составляло труда втереться в доверие. От отца он перенял манеру общения — он прекрасно перевоплощался в радушного, отзывчивого собеседника, усыплял жертву улыбками и сияющими глазами, мастерски поддерживая любую тему от ядерной физики до осенней коллекции женских платьев. Но никогда его не интересовала беседа, и уже к ночи он не помнил имени чародея, с которым проговорил пару часов. Таланты к манипулированию, закулисной игре и, возможно, накопительству пылились на дальних полках его холодного разума. От отца достались плохие, но сильные качества.

За ужином Евгений шутил, и у Охотникова проскользнула мысль, что с ним нужно быть начеку. Дамы от мало до велика окончательны им покорены. Губернатор расточал комплименты Елизавете, но та иногда улыбалась и все больше выпивала, что начинало бросаться некоторым в глаза — не позволительно девушке её положения пить больше двух бокалов. Какая-то мысль неотлучно её преследует, не позволяя расслабиться.

Евгений поддерживал разговор столь непринужденно и легко, будто собрались старые друзья. Вот он засмеялся шутке какого-то преподавателя, а здесь сделал комплименты жене губернатора и жене начальника охранной полиции, при этом, не переставая играть роль заботливого жениха. И ты уже не знаешь, где настоящий Демонов — тот, что сорвал помолвку, насмехаясь над отцом и гостями, или тот, что сидит за одним столом с так называемым высшим обществом Камчатки? И, может, те улыбки, которыми он одаривал собравшихся, олицетворение насмешки? Ведь его аквамариновые глаза так предательски холодны… С другой стороны, не может юноша ангельской внешности быть тем жестоким эгоистом, оскорбившем невесту, потребовав отменить помолвку. Где-то должна быть середина.

Часы пробили полночь, и гости начали расходиться. Чародеи убеждены — из столицы к ним летели сплошные сплетни о наследнике. Как он внимателен к невесте, как предупредителен с мужчинами и обходителен с дамами. И хоть вечер затянулся, а Евгений Владиславович еще не привык к смене часовых поясов, и усталость осела на лице, он продолжал оставаться почтительно-любезным. И каждая женщина подумала: «Боже, до чего хорош! И повезло же девице!» А мужчины им вторили: «Какой у нас смышлёный и открытый наследник!»

И когда все покидали зал, прощались в последний раз, Евгений улыбался и раскланивался.

— Елизавета Григорьевна, позвольте вас проводить.

— Что вы, Семён Афанасьевич, не утруждайтесь. Я сам, — напирал Демонов, и они пожелали друг другу приятной ночи.

Он под руку вышел в холл, направляясь к спальне Ангеловой.

— Мне нужно поговорить. У вас.

Евгений нахмурился впервые за вечер. Они одни, их никто не видел, разве что слуги-шаманы.

— Хорошо, — бросил он и бесцеремонно дернул за руку к лестнице.

Хозяин шел быстро, в какой-то момент Елизавета отстала, но нагнала. Он повернул ключом и толкнул дверь, скинул пиджак на постель и закатал рубашку до локтей, сел в кресло.

Мгновение Елизавета замялась у двери, обведя взглядом комнату.

— Ну? Говори, что тебе нужно. Я устал. — Лоб нахмурился, он закинул ногу на ногу.

— У меня есть предложение, — сказала вдруг она и подошла к нему.

Евгений посмотрел на неё снизу вверх без любопытства, губы искривились в усмешке.

— Что ты можешь мне предложить?

— Я рожу тебе трёх наследников и затем ты дашь мне развод, и не будешь претендовать на мое семейное имение.

Евгений рассмеялся и откинулся на спинку кресла. В отличие от невесты он не заглядывал так далеко, да и вообще не рассматривал наличие детей, а здесь сразу три наследника. Но идея с разводом заманчиво прокралась в голову.

— Три наследника, — задумчиво повторил он, проведя пальцем по лбу, — уверена, что будут одни сыновья?

Кажется, его вопрос застал врасплох. Действительно, может родиться дочь или даже три. Она совсем забыла учесть возможных девочек.

— Три сына. Неважно, сколько будет детей. Мы разведемся после третьего сына.

— Ты пьяна и несёшь чушь. Зачем мне столько сыновей? Что я их, солить буду? Рановато о них думать. Я дальше брачной ночи не заходил.

— Думаешь, отец женит тебя для галочки? Он потребует сыновей.

Елизавета подошла к Евгению и, раздвинув его ноги, коленом уперлась в пах. От выпитого она вела себя развязно и смело, от былой скромницы остался лишь цвет волос. Впервые за весь вечер на его лице промелькнули удивление и интерес. Он обвёл взглядом её ноги, сокрытые платье, поддался вперёд и, задрав подол чуть ли не до трусиков, прошёлся пальцами по белоснежной коже. Елизавета вздрогнула, хозяин поднял глаза и, не переставая на неё смотреть, коснулся губами внутренней стороны бедра. Она задрожала от смущения, дёрнулась от неожиданности. Евгений опустил платье и встал.

— По рукам, — лениво согласился Демонов-младший. — Ты мне так сильно не нравишься, что я готов сделать тебе трёх сыновей.

— А моё имение?

— Мне нет дела до твоей жилплощади.

Ангелова кивнула самой себе, так как хозяин стоял спиной.

— У тебя нет никаких встречных предложений?

— Иди к себе. Хитоми проводит.

— Спасибо.

— Не ожидала получить согласие? — Евгений развернулся и оперся спиной на окно.

— Как-то так.

— Ты мне не нравишься. Совсем. Мне выдался шанс избавиться от тебя. Я бы согласился даже на одного наследника, но раз ты так хочешь от меня рожать, не смею отказывать.

— Тебе действительно безразлично, будешь ли ты править?

Ответом служило немое пожатие плечами.

— Уведи, — приказал он мне.

Елизавета выглядела удовлетворённой, покачивающейся походкой преодолевая каждый метр, отчего мне пришлось взять под руку.

— Он был…другим…настоящим…

Я не хотела рушить надежды, поэтому промолчала. Он никогда не будет с ней настоящим, по крайней мере, до свадьбы, а там, возможно, спустя несколько лет впервые прижмёт к себе по зову сердца.

Дверь с номером 57 открылась, впуская тусклый коридорный свет внутрь. Её соседка по комнате давно спала.

— Добрых снов, Елизавета Григорьевна.

Когда я вернулась, Евгений давно спал. Сон давался ему легко — он мог заснуть как на перине, так и на продавленном диване одинаково быстро.

Я опустилась на софу. Весь замок был погружен во мрак, какая-то зловещая тишина гуляла по коридорам, не было слышно ни звука, даже скрипа кушеток. Все спали, поддавшись усталости, которая дымкой бродила по этажам, проникая в каждую дырочку. Даже паук и тот повис на своей паутине, беспомощно свесив лохматые лапки. Ученики ложились спать в десять часов вечера, а просыпались в семь утра.

Наконец-то и мне выпала возможность принять душ. Впервые за день я сняла кобуру и ножны. Повесила рубашку на крючок, и устало посмотрела в зеркало. Перелет, смена часовых поясов сказались и на мне, но, может быть, это уже отголоски старости. Мне почти тридцать. При лучшем раскладе я прослужу еще лет пятнадцать, а потом буду либо подавать тарелки, как тот слуга, что уносил съеденного у Евгения ягненка, либо открывать двери гостям какого-нибудь ресторана.

Во мне не было ничего примечательного — брюнетка с раскосыми темными глазами, обычной фигурой и пристрастием к оружию. Справа под ребрами две татуировки — они сделаны чернилами, заговоренными магией. Такие невозможно подделать или стереть. Одна подтверждает мою квалификацию, вторая проливает немного света на мое происхождение. Первая татуировка — топор как символ Перуна. Небесное оружие, карающее неверных. Вторая же повторяет мое родимое пятно — мы называем это Световид. Наши предки считали Световид символом неразрывной связи между Земными Водами и Небесным Огнем. Шаманы — Земные воды, а чародеи — Небесный Огонь. Соединившись, они приносят в мир дитя — чистую душу для борьбы со злом. Нам с детства вбивали в головы, что мы, шаманы, призваны спасать и мирить, но на деле же прививают рабское преклонение перед магами и чародеями, нами помыкают, нас стравливают и калечат. Мы прислуживаем, а не спасаем.