Танец на цыпочках

Он замолчал, вспоминая, как тяжело и болезненно проходили Праздники Плодородия. Жрец раз в год был с хранительницей мудрости. Ни девочка, ни девушка, ни женщина, ни старуха, — Мев не была ни одной из них и была одновременно всеми ими. На фоне всеобщего ликования и опьянения гимном самой жизни, Мев тихо приходила, словно ключ к вратам Вселенской Пустоты. Неумолимо. Неспешно. Она приближалась, сбрасывая одежды, шальная от приветственного Молока, а у него, Наивысочайшего, тряслись руки от страха и наворачивались слёзы от неизбежности встречи. Да, Винбарр боялся Мев. Ему казалось, сотни когтистых лап бегут по его натянутым нервам. Она улыбалась, а он смотрел в глаза гибели всей жизни, где смерть не очищала, а лишь уводила в глубины страдания. Впервые он узнал её такой в далёком детстве, когда хранительница мудрости пришла спасти его от неведомой хвори renaigse. И тогда же он понял, как опасна и подлинно страшна Мев. На Празднике из него выходил Хранитель, а в ней просыпалось нечто — сила, не успевшая оформиться в Хранителя, словно чудовищный свёрнутый потенциал нерождённого ребёнка, тропа в грозный лабиринт Небытия. И раз за разом она губила жреца, счищая с него человека и скармливая его его же Хранителю. Наживо. До хруста костей, до треска всех жил. От полного уничтожения Винбарра спасал лишь его собственный Хранитель, закрывая собой жреца. Каждый раз он хотел бежать прочь и не мог. Каждый раз над ним открывалась пасть ревущей голодной Бездны, осеняющая его отчаянием Рассоздания, в котором тают, словно сахар в Молоке, и он сам, и его en on míl frichtimen. Мев возвышалась над ним, черноглазая, окостеневшая, раздвигая его ребра, вынимая из груди оба его сердца, разминая их в кровавую кашу. Её глухие уши не слышали криков жреца, мёртвые глаза не видели мучений и открывающихся ран, они смотрели вглубь Винбарра, в поиске нитей его души. Ничего не найдя, Мев распадалась клубками змей и падальщиков, оставляя его в мучительном эхе пережитого кошмара.

У Винбарра защипало в глазах.

— Мев — стихийное бедствие. Канал чистой Силы. Она редко понимает, что видит. Она не знает своей судьбы и будущего, зато знает чужие. Возможно потому и живёт так долго… Мев ненавидит мужчин. Ненавидит renaigse. Ненавидит всё, что вредит Тир-Фради и его детям. Мев — орудие возмездия, сестра Хранителям и наставница Тир-Фради. Она — могила и смертное ложе. Если она и стала твоей Чашей, то только потому, что сама выбрала тебя инструментом своего служения. Больше не ищи смысла! Ты не найдёшь его.

— Да это ничего, пусть будет той, кем должна, не глупому Катасаху судить о ней. Мев такая славная. Мне бы очень хотелось, чтобы она чаще улыбалась… — партия была окончена, и Наивысочайший, поджав губы, протянул костистую ладонь для рукопожатия.

А потом спросил, понизив голос:

— Тебе чего неймется? Броди себе по острову, помогай живым… Не трогай Мев, она не для тебя. Катасах, брат мой, ты волен поступать как считаешь правильным. Не приходи потом к Винбарру и не спрашивай, почему хранительница мудрости пьёт чай из его черепа и играет на флейте из его костей.

— Пусть земля будет мягкой под твоими ногами, — Катасах обнял Наивысочайшего и вышел из хижины.

Задумавшись, он столкнулся с Диной. Она злобно ругнулась и выронила корзину. Целитель рассеянно извинился и помог собрать грибы.

Винбарр сидел и разбирал ошибки проигранной партии, шевеля губами.

— Наивысочайший, ты разгромил сегодня целителя, — промурлыкала Дина, — он уходил поверженным.

— Дина, деточка, сегодня старый Винбарр не дал целителю разгромить своё сердце. И душу.

========== 5. Шахты ==========

Комментарий к 5. Шахты

Трек: Агата Кристи — Кондуктор

По многочисленным просьбам лексика островитян возвращается в текст.

¹ Renaigse — чужак

² En on míl frichtimen — Тысячеликий бог

Слухи быстро распространялись по Тир-Фради.

Когда Квенварская шахта вновь обрушилась, Катасах с Данкасом были готовы. Они оценили хлипкость подпорок в прошлый раз и спрогнозировали примерное время повтора вызова. Поэтому с тех пор у Данкаса стоял неприкосновенный запас Молока и обеззараживающих средств. Которыми иногда Данкас обезболивал свою ненасытную, а потому регулярно страдающую, душу.

Представитель управляющего послал за ними лошадей и стоял у шахты, сложив руки козырьком навстречу уходящему солнцу, со стороны которого показались всадники. Только тёплые жёлтые глаза выдавали в нём земляка, но уже нельзя было понять, из какого он клана: Касар носил выцветшую тунику renaigse¹, на поясе — их оружие, а лицо он вовсе не красил, будто стыдясь своего происхождения.

— Приветствую вас, лекари! — прокричал он, щурясь. — Я решил облегчить вам труд и вытащил из-под завалов кого смог.

— Имбецил, — тихо прошипел Данкас. — Если бедняги выживут после грубых лап renaigse, то останутся калеками!

Айден только закатил глаза:

— Вытащил он, как же. Руками рабочих.

— Да будут скалы мирными вокруг тебя! — громко ответил Катасах и торопливо спешился.

У входа в штольню лежал ряд помятых тел. Кто-то ещё стонал. Возможно, люди из утренней или даже вечерней смены. Те, кому посчастливилось избежать смерти, раскинули руки в стороны. Лекари побежали к раненым, на бегу очищая ладони и шепча слова призыва en on míl frichtimen².

Катасах сосредоточенно водил руками над чумазым островитянином с раздавленной ногой. Бедняга корчился в судорогах, но сжимал слабые кулаки и не сводил гаснущего взгляда с целителя.

Айден подскочил и начал давать ему Молоко.

— Сколько у тебя? — спросил Катасах.

— Четверо, из них смогут не больше двоих, — Айден выругался. — А у тебя?

— Они все, — бросил целитель, вынимая резцы и палочки. — Значит, смотри, ты режь сейчас вот здесь и досюда, а я буду сосуды вязать.

У раненого нити жизни крепко сидели в теле и не собирались его покидать. Катасах исполнился мрачным оптимизмом.

— Эй, Данкас, как дела?

— Как с Винбарром — весело и страшно!

Айден заржал:

— Значит, это правда? Вы бываете вместе? И как он?

— Завали хлебало и шей, — буркнул Данкас.

— Ля какой, а? — Айден повернулся к Катасаху с намерением втянуть наставника в обсуждение пикантных деталей личной жизни близких.

Но целитель уже сидел над следующим шахтёром и рассматривал его нити жизни. Перед ними лежал совсем молодой юноша, чумазый и, по всему, очень истощённый.

— Данкас, посмотри.

Тот подошёл и непонимающе уставился на тело. Нити жизни еле держались, готовые вот-вот его покинуть, хотя видимых травм и повреждений не было видно.

— Внутреннее кровотечение? — Данкас склонился над ним и принюхался к прерывистому дыханию. — Оу, — он грустно посмотрел на Катасаха. — Брат мой, не нужно. Парень не хочет, чтобы ему помогали.