Керенский. Конец партии.

Глава 3. Евреи

"Революцию делают Троцкие, а расплачиваются за это Бронштейны. Главный раввин Российской империи"

Я. Мазе

"Мудрый еврейский народ говорит, что самые ярые антисемиты, как правило, евреи."

С. Лавров

Керенский стоял возле зеркала, поправляя на себе френч и пряча во внутренний карман небольшой браунинг. Всего лишь небольшая, но необходимая предосторожность, не более того.

Смотрясь в зеркало, Керенский думал о себе немного с пафосом и немного с сарказмом. Мир по-прежнему существует, жизнь идёт, земля крутится вокруг солнца, а Керенский вокруг России. Не будет Керенского, все по-прежнему будет крутится, а если не будет России, то мир изменится до неузнаваемости. Такие вот дела. Вздохнув, Керенский отошёл от зеркала, пора было ехать в Смольный, там его ждали. На сегодня была запланирована встреча со специально приглашённым главным раввином Российской империи. Можно сказать, что это будет если не судьбоносная, то очень важная встреча.

Приехав в Мариинский дворец, Керенскому пришлось подождать Якова Исаевича Мазе, тот опоздал на полчаса. Ну, что же, бывает… Керенский втянулся в работу и потому, когда ему доложили, что приехал главный раввин, он продолжал перебирать документы, сказав адъютанту, чтобы прибывший подождал, пока он освободится. Примерно через час, когда Мазе уже весь извёлся ожиданием и собирался уйти, его пригласили.

Главный раввин был человеком небольшого роста и весьма благообразного вида, с аккуратно подстриженными бородой и усами, имевшими изрядную долю проседи, без всяких ортодоксальных пейсов. Весьма колоритный человек. Войдя в кабинет, он придирчиво огляделся,

— Прошу вас, присаживайтесь вот здесь, — Керенский радушно повёл рукой, указав на ближайший к нему стул за большим столом.

— Господин министр, меня уведомили, что вы вызвали меня для серьёзного разговора.

— Да, это так. Я просил, чтобы вы приехали. Рад, что вы выполнили мою просьбу, нам предстоит обсудить очень многое, для чего потребуется ваша помощь.

— Несомненно, я не мог никак отказаться и всегда готов оказать любую помощь, — слегка наклонил голову главный раввин.

— Это радует, ведь это целиком в ваших интересах.

— Да? Весьма удивлён. Чем же вам не угодили евреи?

Несмотря на серьёзность ситуации, Керенский расхохотался во всё горло, поставив в недоумение Якова Мазе.

— Чем? Да, собственно, ничем. У нас в России даже председателем Временного правительства стал чистокровный еврей, представляете?

— Да, конечно, я это знаю, но вы ведь пригласили меня не для этого? К тому же, я прекрасно понимаю, почему и каким образом он попал на эту должность.

— Вот как? Ммм, Моссад не дремлет!

— Прошу прощения?

— Да это я так, не обращайте внимания. Воспоминания прошлой жизни.

— Прошлой жизни?

— Да, это уже вторая моя жизнь, которую я проживаю.

Раввин молча смотрел на Керенского как на сумасшедшего. На мгновенье в его глазах промелькнула опаска, что он разговаривает с умалишённым. Но видимо эта мысль не пришлась ему по вкусу, и он откинул её, как весьма глупую. Этот человек, сидящий сейчас напротив, может быть и был сумасшедшим, но никак не дураком. А значит, ему так нравилось говорить или, высказываясь так, он преследовал какую-то цель. Поэтому Мазе откинул лишние мысли и спросил:

— Вам тяжело, я понимаю. Революция разделила наш мир на период до свержения царя и после его свержения, но вы от этого только выиграли, стоит это признать. И всё же, зачем вы меня пригласили к себе?

— Мне нужно поговорить с вами о вас.

— Обо мне?

— Нет, не конкретно о вас, а о вас всех остальных.

— То есть, о всех евреях, — догадался Мазе.

— Да. Вы же были на процессе Бейлиса?

— Да, я там был, но какое это имеет отношение к вашему вопросу? — насторожился Мазе.

— Никакое, это я так, просто спросил.

— Вы очень много задаёте простых вопросов. Зачем?

— Послушайте, уважаемый раввин, — несколько жёстко ответил ему Керенский, — Это я здесь задаю вопросы, а не вы! — и уже более мягко добавил, — Разве это непонятно?

— Вы мне угрожаете, господин министр? — внешне мягко спросил Мазе, но в его кротких глазах промелькнуло выражение ничем не прикрытой ненависти.

— Нет, я вас предупреждаю.

— Но мы же не в полицейском государстве, как при царе?

— Нет, конечно. Мы живём при революционном режиме, что гораздо хуже, чем при царе. У нас нет больше полиции, у нас нет жандармов и почти нет армии. Всё, как вы и хотели.

— Я этого не хотел.

— Вы, возможно, что и нет, но не кажется ли вам, что четыре процента населения Российской империи чересчур рьяно взялись за свержения самодержавия и всё никак не успокоятся на достигнутом. Вас становится уже слишком много. И это неправильно.

— Я не могу отвечать за всех.

— Согласен, но как только в Киеве инициировали дело Бейлиса, то процесс получил международную огласку. Лучшие адвокаты считали долгом чести работать по нему. Все газеты были переполнены материалов о чудовищной клевете на бедный еврейский народ, который по факту давно уже стал одним из самых богатых. Надеюсь, вы не будете этого отрицать?

— Не буду, но какое это имеет значение сейчас? Или вы антисемит?

Керенский снова от души расхохотался. Закончив смеяться, он улыбнулся неприятной улыбкой, подумав про себя, что как только у евреев появляется возможность обвинить кого-нибудь в антисемитизме, то тут же следуют крайне агрессивные нападки. Странно, что больше всего этим отличались «русские» евреи. Может потому, что их никогда серьёзно и не преследовали? В Германии или Испании с ними особо не церемонились, сразу ограничивая в определённых рамках, из которых те боялись выходить.

— А вы можете при разговоре не вешать сразу ярлыки, ребе? Или вы считаете, что евреев обижать грешно, а русских — не зазорно, их ведь много? Они разобщены, каждый живёт своим домой или общиной и поэтому с ними можно по отдельности делать всё, что угодно?

— Нет, я так не считаю, но ваши высказывания…

— Мои высказывания, — перебил Керенский Мазе, — лишь отражают степень заинтересованности в революции части еврейского народа. Но революция уже свершилась, вы получили долгожданную, по вашим словам, свободу. И что же? Я не вижу, чтобы накал страстей уменьшился, он только продолжает увеличиваться. Почему?

— Я не могу вам ответить на этот вопрос.

— Понятно, так почему столько много революционеров являются выходцами из вашей среды, вы не знаете?

— Нет.