Страница 5 из 17
Во всех и сразу влюблена
её сияющая четверть.
Катуни
Ужели ты лазурная верёвка,
в ушко Алтайских гор продёрнутая ловко?
Ты рыбьим сердцем гонишь кровь свою
на радость декабрю и январю.
В твоём крупноголовом рыбьем теле
желудочные камни запотели,
и гонкою за призраком любви
полны пороги бурные твои.
Зато Садко на дне твоём играет
на гуслях красоту родного края,
и пузыри пуская из ноздрей,
щекочет брюхо сонных карасей.
Катунь, дари из своего именья
мне лишь одно – живое вдохновенье!
Тебя в стихах я звонких воспою
на радость январю и февралю.
Пальцами циньских богов
Дождь ли отеческий в мае
сыплет горохом в окно?
Небо усмешку Китая
прячет в своё кимоно.
Эти таёжные страхи,
словно в жару ребятня,
скинув порты и рубахи,
прыгают в речку – в меня!
Я же теку на излуку
в сердце любимой Руси.
Изобразят мою руку
щуки, язи, караси.
Весь, от истока до устья
полон любви берегов,
трогаю русские прутья
пальцами циньских богов!
Лунные тени
(соната)
Проснулись тени у берёзы,
сорокой лёгкою вспорхнули
и ну рассказывать морозу
в какие тайны заглянули.
О золотистой снежной плоти,
о снах, о санках, о телеге,
о лошадях в простой заботе,
что рады утреннему бегу.
Терять себя в сугробах пышных
не каждый труженик решится.
И зимняя Европа дышит
и думает сердечной мышцей.
И рада слушать небылицы
о том, как сумрак у дороги
оглоблей прочной шевелится,
как запрягают горы Боги.
Луна латунною подковой
на сказочных Богов смотрела,
и с ними мчать была готова
своё морщинистое тело.
И Чуйским трактом занесённым,
совместно щёлкая вожжою,
нестись по облачному склону –
знать, к неземному водопою.
Яблоня Иова
О сад грозы, огнём палящий,
в тебе и жутко, и светло!
Ты помещён в воздушный ящик
и хрупок телом, как стекло.
Пугая звуком жизнелюба,
твоя электрика искрит,
перемещая в тело дуба
взрывной опасный динамит.
Иной материи жилище,
ты языком огня поёшь
и горний свет, и пепелище,
и в теле – чувственную дрожь.
И только глянец фотографий
тебя украсит, отделив
от миллионов эпитафий
и красоты прибрежных ив.
О сад, ты – яблоня Иова,
с которой птицы и жуки
поют рождественское слово
набору правил вопреки!
Фейляндия
Полоска вечера погасла
над одинокой резедою.
Летают феи на пегасах
под фонарём ночным – луною.
Одна – в стеклянных шароварах,
другая – в розовом капоте,
и нет нигде кривых и старых,
не приспособленных к работе.
Кадит душистым цветом вишня
сполна в алтайские угодья,
и не найти подружек лишних,
кто этой ночи не угоден.
Все – как алтайские царевны,
прибывшие на бал цветенья.
И ярко светятся деревьев
душа зелёная и тело.
Рассвет приходит незаметно
в страну весёлую, иную,
и ставит лучшие отметки
всему, что тайною волнует.
Сон охотничьей собаки
Собака спит и видит хвост,
он – небоскрёб для блох!
Недостаёт слегка до звёзд,
но всё-таки – неплох.
Канат охотничьего дня
блестит в ночной росе.
Во сне он кружится, звеня,
как белка в колесе!
Вот зашуршали камыши,
до селезня – прыжок…
И страсть печёнку тормошит
ступнями рыжих ног.
Живой пернатый гардероб
мелькнул в зубах на миг,
и скатан туго небоскрёб,
как в доме – половик.
Творчество
Помнится, полями
думал я о стуже,
думал тополями
и звездою в луже.
Образ собирался
в узел откровенья,
освещая часа
лучшие мгновенья.
Думал я лесами,
горною вершиной,
к мысли не взывая,
но молясь о Сыне.
Как легко и просто,
не кончая курсы,
по рассветным звёздам
изучать искусство!
И врастая в тему
лучшего дуэта,
выражать затею
дуновеньем света.
Поэзия разговора
Бывало, лишь дунет ветер
сентябрьский, сухой, колючий,
и гриб в золотом берете
вам скажет: «Собой побудьте!
Чего вы сидите дома
за пыльной решёткой окон?
Вы были страницей тома,
вы били небесным током!»
Ему не ответишь кратко,
ему не ответишь скоро.
И снова живёт тетрадка
поэзией разговора.
Уймонская долина
(феерия)
Уймонская долина в платье белом –
белее сдобы, слаще молока, –
чуть посветлело в мире, зазвенела
заботливою пчёлкой у цветка.
Она тропою шла, ведущей к лету
и к трём любимым братьям-близнецам.
Июнь, июль и август, разогретый
дыханием полынного венца,
её встречали, стоя на пригорке,
ковыль-трава стелила свой ковёр,
и было слышно, как открыла створки
на небе Мать Мария, и в простор,
омытый светом, бросила улыбку –
живой комок нездешнего тепла…
«Играйте, дети! В вашем мире зыбком
и я играла в мяч, когда жила».
Стихи, посвящённые Уймонской долине
Широкие светлые ситцы
рассвет над долиной пронёс.
Здесь Марфа могла бы родиться,
и мог бы явиться Христос.
В долине ветра-горностаи
листают страницы годов,
и ягоды птиц вырастают
на ветках маральих рогов.
Уводят тропинки в сказанья,
в зелёный ветвистый рассказ,
где можно увидеть глазами
всё то, что сокрыто от нас.
Апостолы стелют дорожки
апрельской прохладной весне,
и клубни проросшей картошки
читают молитвы во сне.
И ясно становится взору:
долина явилась на стук
души молодой, беспризорной,
в твои ожиданья, мой друг.