Страница 13 из 17
тугим напряжением жил
гудит, как в ночи провода,
как Богу звонит Азраил.
А, значит, Абхазии зреть,
Китаю выращивать рис,
и в новой картине взлететь
мечтает художник Матисс.
Лимонное море песка
сжигает резину у кед.
Направо – варяжья тоска,
налево – терновник из бед.
Но верю, не спит Агроном,
в ком новая правда живёт,
и лама священное «ОМ»
в пустыне страданья поёт.
Однажды стальная змея
горячий песок просверлит –
с небес возвращаясь, струя
коснётся окалины плит.
Зелёный войдёт в голубой,
и золото в нашей крови
шепнёт: «И в пустыне нагой
вы были в объятьях любви».
Хочется небо держать у виска…
* * *
Кто-то закрыл тишину на замок,
в топку подбросил поленья.
Около Истины – лёгкий дымок
сплетен, живого сомненья.
Знают поля совещанья ворон,
щели и полосы пашни,
книзу идущей шестёркой борон,
кверху – тоскою вчерашней.
Хочется небо держать у виска –
милое, в птичьих веснушках,
чтобы сквозь синь проступала тоска,
словно перо у подушек.
Многое хочется глубже понять
в мире дождей и улиток…
Каркает ворон на чёрную гать,
пашне весенней в убыток.
Красный путь
девушке-монголке
Твой азиатский глаз блеснул, как сабля:
в лесу ресниц он, словно самурай!
Я красотой твоей слегка ограблен
и думаю с восторгом: «Не замай!»
И семь твоих доверчивых косичек
с утра стегают воздух, как коня…
Скажи, куда сквозь ржавчину привычек
несёт он удивлённого меня?
А степь встаёт столбами рыжей пыли
до облаков, и факельным огнём
времён Чингиза освещает были,
в которых мы по-прежнему живём.
Твои векам угодные призывы,
чтоб я семью сынами в юрту врос,
рождают серебро у листьев ивы
и в сердце – мельтешенье жёлтых ос.
Я оберну стрелу китайской лентой,
пущу – стрела укажет красный путь.
Поют цикады – верная примета,
что встретимся с тобой когда-нибудь.
Что скалы не смутят своим оскалом
и бег коня услышат там и тут…
Вон Шамбала – звенят её цимбалы,
знамёна в небе – облака плывут!
Звуки Азии
Скрябин ли тут или песня кузнечика
радуют слух муравью?
Розы поют про земное, конечное
нежную песню свою.
Азия – звук, исходящий из синего,
яркий, светящийся звук.
Вслед ему жёлтый, оттенка красивого,
светит песками разлук.
Взять этот звук бы для новой селекции,
сделать лекарство для ран,
да раздробил его ночью на секции
саблей-луной Чингисхан.
Звуки летят полукругом, по радуге,
нежно касаясь земли.
Азия звуком светящимся радует,
словно пески зацвели.
За горсть сухой травы коню...
* * *
О вздохи-выдохи апреля,
пернатые забавы лип!
И хорошо, что дудку Леля
зимой овраги сберегли.
По состоянью небосвода
и хлебной мякоти бугров
легко узнать, что есть свобода
и океан без берегов.
Весна – как пяльцы для узора,
весна – как пальцы в табаке!
И хариус стремится в гору,
и рысь полощется в реке.
Ещё крепка ночей прохлада,
но из могильников седых,
как призрак будущего сада,
исходит дух – весенний дых.
Тропою едем. Хвост лошадки
пугает не'жить по кустам,
и яркий месяц куропаткой
свой клюв протягивает нам.
Тебе, Алтай, я песню эту,
в горах ночуя, пропою
за сойки крик, за очерк света,
за горсть сухой травы коню.
Сон быка
Трудно, братцы, расставаться с летом…
Кто у дома, в зарослях пырея
мастерит зелёную карету,
чтоб уехать в осень поскорее?
«Динь-динь-динь» – щебечет наковальня,
«тук-тук-тук» – играют молоточки.
Хороша, светла у лета спальня –
весь Алтай в сиреневой сорочке!
Ну, а осень… сеять капли в землю
будет из серебряной посуды,
чтоб всходила на пригреве зелень
в октябре, не нужная по сути.
Белый бык, слегка голубоватый
от реки, под кожею текущей,
спит и видит светлые палаты,
городок, который в речку спущен.
Видит, как из улочки выходит
ход крестовый списанных трамваев –
мордою стеклянной в огороде
ищут электрическую сваю.
Не найти им, труженикам красным,
подворотню, из которой Каин
выходил, отрыгивая квасом,
грабить быт купеческих окраин!
Сон уходит в лабиринты лета
и щекочет розовые губы.
Спутаны караты и кареты,
музыка души и душегубы.
И плывут ладьи с Тьмутаракани
(путь царю московскому угоден!),
песнею удачу заарканив,
воевать сибирские угодья.
Беглым взглядом
Сосновые шурупы,
топор, пила и стих.
Кто сделал этот купол
из досок голубых?
Кто присягнул рассвету
с его молочным сном
летать весенним ветром
за лунный окоём?
Монгольская равнина
в колючках и песках
забавно чешет спину
руками черепах.
О сусликах, лисицах
и змеях с давних пор,
желая зарядиться,
заводит разговор.
А поле на рассвете,
когда пески метут,
застёгивает ветер
на пуговицы юрт.
Разговор с дождём
Утром с постели встану —
ты за окном идёшь
в бурке седой тумана,
широкоплечий дождь.
Вешаешь всюду бусы,
манишь идти с собой,
добрый, зеленоусый,
клумбовый, ледяной!
И озорник к тому же:
не покладая рук
обыкновенной луже
даришь тончайший звук!
Дёргаю колокольчик —
долог его шнурок…
Может быть, кто захочет
свидеться на часок?
Верю: за облаками
вся сойдётся родня,
станет плескать руками,
спрашивать про меня.
«Как ты сюда?.. Надолго?..
Где?.. На Алтае?.. Что ж...»
Ах, ты, в одежде волглой
старый мучитель — дождь!
Монолог аксакала