Страница 19 из 142
- Вот, походатайствуй, батюшка перед государем, чтобы нам разрешение дали на чугунную дорогу!
- Железную дорогу, борода, железную! Сейчас так уже говорят. – Потёмкин устало потянулся, — Прошение где?
- Вот, батюшка! – купец протянул ему красивый кожаный бумажник с шелковыми завязками.
- Не сомневался, что ты, Еремеич, дело знаешь. – усмехнулся Потёмкин, внимательно изучая документы, — Я тотчас напишу государю. А пока я сам попрошу Саранского, пусть проектирует!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
Никольский был в крайне расстроенных чувствах. Откровенно говоря, ему совсем плохо было – перед глазами всё плыло, хотелось умереть, заснуть, забыться… Машенька Злобина, в которую молодой человек был влюблён, за которой он ухаживал почти полгода, отказала ему!
Да ещё и не сама, а через своего отца, Ивана Фёдоровича! Пусть он человек был хороший, добрый, и долго уговаривал Аникиту, убеждая, что «Эта вертихвостка, тебе, душа моя, совсем не нужна! Всё книжки романтические читает, да моряка себе ищет. А ты, господин инженер, человек самим государем ценимый, в небесах пари́шь – найдёшь себе ещё невесту! Не обижайся только — сам молодым был, знаю, как тяжко. Хочешь вина́ испить?».
Вот, вроде и человек неплохой, и помочь желал искренне, но на душе всё одно так тяжко, что мочи нет. Аникита никак не мог успокоиться. Горе и обида жгли его нестерпимо. Молодой человек не нашёл ничего лучшего, чем отдаться любимому делу – подняться над Петербургом на своём воздушном шаре, может быть в Кронштадт слетать или Стрельну.
Никольский пришёл на площадку, где всегда стояли несколько привязанных никосфер, на которых проводили обучение новиков и развлекали любопытствующих. Увидев молодого мастерового, Ваську Букреева, инженер распорядился немедленно начать подготовку к подъёму.
Тот заметил ему, что ветер очень сильный и сегодня не стоило бы подниматься – опасно, а уж лететь без привязи так точно нельзя. Однако Аникита совсем не был готов сейчас слушать и просто прикрикнул на слишком самостоятельного служку. Васька обиженно замолчал и указал на крайний шар ярко-синего цвета, который уже был полностью снаряжён для полёта.
Свежий воздух пьянил и успокаивал, опустившаяся пелена облаков, которые сегодня стояли очень низко, наводила на мысли о вечном. Ему было хорошо – не зря он всё-таки поднялся сегодня в небо, настроение улучшалось. Но теперь воздухоплаватель понял, что, действительно, предупреждения Букреева имели под собой все основания. Сильные порывы ветра дёргали канат никосферы так, что даже зубы клацали. На каком дальнем полёте без привязи и речи не шло.
Никольский начал было спуск, однако у ветра уже были свои намерения в его отношении. Резкий порыв заставил воздухоплавателя упасть на дно корзины, раздался звонкий дзынь и начало мотать так, что Аникита едва не выпал в бездну – привязь оборвалась и его несло в неизвестность. Молодой человек просто молился – спасти его могло только чудо.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
- Государь! Никольский разбился! – Вейде нарушил все мои мысли, которые приходили мне на послеобеденной прогулке. День был пасмурный, дождь шёл мелкий, противный, ветер кидал его мне в лицо, но эта влага освежала мою усталую голову, и я обдумывал следующее совещание.
- Что? Миша, как разбился? Ты уверен? – молодой учёный мне нравился, человек он был очень неглупый и инициативный, у него было множество идей, и я делал на него определённую ставку.
- Точно! Он сегодня летал, его ветром сорвало с каната и ударило о стену Петропавловской крепости. Градоначальник Шувалов доложил, что Никольского унесло, а комендант укрепления — что шар с учёным разбился и упал в Неву.
- Он жив?
- Без сознания был…
- Так, давай-ка, братец, коня и конвой мне, в крепость поеду.
Комендант Петропавловской крепости встретил меня сообщением, что пострадавший пришёл в себя, однако плох – переломы, ушибы. Я направился к Никольскому, вид у него был ужасный – лицо синее, нос набок, один глаз совершенно закрыт огромным кровоподтёком. С ним были и крепостной врач и доктор Сычёв, один из лучших военных хирургов. Они крепко бинтовали его грудь, видимо, были сломаны рёбра, обе ноги и левая рука воздухоплавателя уже были заключены в гипсовые повязки, которые широко применялись в наше медицине.
- Как он, господа врачи? – моё появление вызвало скорее раздражение занятых людей, они даже не поняли, кто вошёл в комнату.
- Да всё хорошо! – отмахнулся Сычёв, — Будет он жить, лёгкие целы, кости вправили! Не мешайте!
Я тихо присел в уголке, ожидая, когда и увлечённые помощью больному врачи и опоенный маковым составом пострадавший молодой человек станут доступны для общения. Уже вскоре, закончив затягивать Никольского в тугие повязки, лекари оттёрли пот и оглянулись.
- Ваше Величество! – крепостной врач даже покачнулся от удивления, я успел вскочить и подхватить готового упасть в обморок уставшего человека под руку.
- Спокойно! Вы спасли человека, к чему волноваться? И называйте меня Павлом Петровичем, вам можно.
Тому явно стало лучше, когда он понял, что наказания за непочтение не последует. Сычёв же пережил удивление значительно лучше, но он уже был знаком со мной:
- Государь, я прогнал Вас, но…
- Забудьте, Вы спасали жизнь человека. Что с ним?
- Больной сильно ударился, однако переломы вполне удачные, мы их вправили и закрепили. Больше всего опасений вызывает голова – удар бы сильный, состояние черепа неплохое, но что с мозгом… К тому же пришлось его опоить – несчастный испытывал сильную боль и проверить в себе ли он мы не в состоянии. Нужен ещё день-два, и возможно будет понять, всё ли у него нормально.
- Перевозить его, конечно, нельзя?
- Конечно, государь. Он будет лежать здесь. – твёрдо ответил мне врач.
- Хорошо, я приеду завтра. – я откланялся, сидеть у ложа больного дальше было глупо.
На следующий вечер я снова приехал к Никольскому. Тот уже пришёл в себя, и, к счастью, мог говорить и вполне здраво мыслить. Пусть ему всё ещё было больно, но от макового молочка он отказался и был готов к общению. В его комнате стояли цветы, которые привозили во всей столицы – первого воздухоплавателя у нас любили. Ароматы цветов перебивал тяжёлый запах лекарств и боли.
- Как Вы себя чувствуете, Аникита Васильевич? – я заглянул в единственный открытый газ Никольского.
- Спасибо, государь, уже лучше. – прохрипел тот.
- Я слышал, что Вы поднялись в воздух несмотря на плохую погоду и запреты?