Время перемен

Глава 18

Жизнь в мире шла своим чередом, грохоча пушечными выстрелами, истончаясь кровавыми слезами и страданиями. В Европе сошлись в сражении огромные силы, в Азии воевали все и со всеми, даже в Америке убийство стало привычным занятием для большинства. Но мне не хотелось думать только о войне, пусть она и отнимала много сил. Основное своё время я посвящал решению хозяйственных, экономических и научных вопросов – мне они казались не менее важными, чем военные.

Одно снабжение армии в Китае требовало огромного и постоянного внимания. Мне даже пришлось отправить своего брата, человека, которому я мог доверять без оглядки, отвечать за этот участок. Алексей непрерывно носился от Урала до Амура, умудряясь в среднем проезжать в день до восьмидесяти вёрст, проверяя, проталкивая, убеждая… На Амуре пришлось срочно построить флот, который смог отбросить речные силы маньчжур и обеспечить устойчивые поставки всего и вся огромной армии Суворова. Акулинин справился. Александр Васильевич называл его «отцом победы», а это дорогого стоило.

А ведь, кроме этого, мы запустили проекты освоения Гаваев и устроения стоянок на Маркизских[1] и Мальвинских[2] островах, понимая необходимость этого в свете быстрорастущей навигации через Атлантический и Великий океаны, что требовало серьёзных затрат и огромных усилий. А ещё мы вели грандиозные строительные работы по всей империи, продвигали всё новые и новые товары…

Всё это порождало совершенно фантастические рассказы о нашем богатстве. Но не только о богатстве, не меньше легенд ходило и о моём безумии и проистекающей из этого наше слабости, ибо я категорически отказывался вмешиваться в большую европейскую войну. Кстати, подобное же поведение Испании вызывало ровно такие же толки – нас считали стремительно слабевшими из-за излишнего интереса к экспансии в совершенно бесполезных регионах странами. Европа не понимала, что наше прорастание в Азии и Северной Америке даст нам мощь, которую они уже вскоре будут уважать.

Летом я по обычаю гостил у мамы, в Царьграде, где, опять-таки, занимался делами – уж там-то такой клубок проблем свернулся… Правда, мои ребята смогли подготовить разрешение большей части сложностей. В частности, уход в монастырь патриарха Неофита прошёл тихо, без каких-либо затруднений. Как же мне понравилось выражение лица бывшего предстоятеля Константинопольской церкви, когда он узнал от меня, что Свято-Троицкий монастырь, где он будет проживать, вовсе не на острове Халки[3], на что хитрый грек рассчитывал, а, совсем напротив, на границе с нихонскими княжествами.

Вместе с отставным патриархом на переселение на острова Великого океана отправлялась почти тысяча самых богатых и влиятельных фанариотских семей, причём этот переезд они воспринимали как манну небесную, ибо он заменял им путешествие на каторгу. Все эти мероприятия прошли так легко в том числе благодаря тому, что я лично в этом участвовал – авторитет императора придавливал даже самых неистовых.

Потом мы мамой отбыли в Екатеринодар, где нас ждали мои сёстры и датский принц-регент. Катя добавила мне забот, после замужества сестры она стала ещё более взбалмошной и подвижной. Мне пришлось очень аккуратно удалить из её окружения нескольких молодых людей из Европы, которые явно поставили себе целью вскружить ей голову. Маша тоже, приглядевшись к свите супруга, сделала выводы и помогла мне в этом. Младшей сестрёнке было явно пора было определяться со своим будущим – в следующем году ей предстояло уже выйти из стен монастыря, а что делать дальше она пока не знала.

О политическом замужестве для неё и речи не шло – она категорически была против этого, а, зная её характер, я не собирался на неё давить. Найти же супруга по любви для Великой княжны было очень сложно. Она просто разрывалась, пытаясь найти, что же ей делать дальше. Я и мама её успокаивали, но очень яркая и активная Катя не желала жить просто принцессой, а хотела быть фигурой. Пришлось мне пообещать сестре, что в следующем году она отправится в путешествие по Европе и России, чтобы попытаться найти себя, это её слегка успокоило.

В начале осени я отправился с юга в Москву, чтобы провести немного времени в обществе своей невесты, которая была крещена под именем Анастасия. Юная принцесса уже много узнала о России и, как казалось её учителям, начала любить нашу страну. Мы гуляли с ней, катались на лошадях и лодках, разговаривали… Но всего-то через четыре дня мои планы были сорваны – мне принесли сообщение, переданное с помощью совершенно передового устройства – электрического телеграфа.

Пока линия новой связи от Москвы доходила только до Харькова, но эффект резкого ускорения передачи информации был оценён в полной мере. Нам даже не пришлось изыскивать средства для дальнейшего строительства – купцы были готовы брать в долг только ради возможности получать без задержки и искажения различные све́дения, в том числе и личного характера. К тому же денег для прокладки проводов требовалось существенно меньше, чем, например, для строительства железных дорог, а перспектива новых технологий была уже очевидна очень и очень многим.

А ещё, к моей радости, при поиске достаточно надёжного изоляционного материала было сделано множество открытий. В частности, наши химики далеко продвинулись в исследовании каучуков и асфальтов – появилась непромокаемая ткань, названная в честь первооткрывателя свиринкой, был открыт процесс сульфуризации[4], в результате чего удалось получить резину, получившую название кориум[5], изобретены водонепроницаемый картон и бумага. Все эти материалы легко находили себе место в современном мире, но требовали вложений в изготовление сырья и дальнейшую переработку.

Уже в следующем году в Костромской губернии предполагалось открыть опытовую станцию по выращиванию одуванчиков, из корней которых получали каучук, а на Цейлоне должны были начать сажать бразильскую гевею. На Прядуновские нефтяные промыслы[6] на реку Ухту в Архангельской губернии нанимались новые люди, глава службы горной разведки Чернов активно отправлял экспедиции в Поволжье и на Кавказ с целью поиска месторождений земляного масла, да и медные рудники обустраивались весьма активно.