Страница 11 из 142
- Дорого́й мой, позволь мне само́й решать, что мне делать! – возмущённо пискнула в ответ его явно беременная жена. Увидев очевидное огорчение мужа, она смягчилась, — Алекси, я провела без тебя столько времени, пока вынашивала Грегуара. Я не хочу больше оставаться без тебя надолго! Я скучаю! Я желаю видеть тебя!
- Я тоже очень скучал без тебя, девочка моя! Но такова доля человеческая – мужчина должен сражаться, а женщина должна ожидать его дома!
- Я так не хочу! – Полин снова начала заводится, — Я уже много раз повторяла тебе, что такие слова ты мог говорить своим прежним женщинам, но я не просто какая-то девка! Мои предки много поколений своей кровью заслуживали высших постов Франции!
- Дорогая-дорогая успокойся, прошу тебя! – тон Орлова был настолько умоляющим, а его лицо в окне так умильно сморщилось, что молодая супруга снова сменила гнев на милость:
- Дорого́й, посмотри, как прекрасен наш Грегуар!
Первенец четы Орловых, получивший имя Григорий, забавно задремал в карете. Четырёхлетнему малышу долгая дорога в Бретань[23] давалась тяжело, но его мама была непреклонна, и вся семья путешествовала вместе, останавливаясь на отдых только по ночам. Алексей Григорьевич не смог отказать беременной супруге в праве сопровождать его в Брест[24], в который всё прибывали и прибывали беженцы из несчастной Ирландии, горевшей в огне восстания, вызванного желанием англичан освободить пахотные земли для уже своих беглецов из Северной Америки.
Супругу свою он очень любил, а та отвечала ему полной взаимностью, но Полин была особой весьма яркой и резкой, и просто мечтала вертеть супругом так, как считала нужным. А уж после рождения первенца, русский посланник вообще ни в чём отказать умной и хитрой возлюбленной не мог. Однако, подобная поездка на пятом месяце беременности жены была одобрена им не столько из-за нежелания ссориться с любимой Полин, сколько в связи с необходимостью получить эмоциональную поддержку парижского общества.
Орлову требовалось больше аргументов на переговорах с Калонном и Верженном по условиям новых поставок оружия и продовольствия, те слишком упирались, не желая открывать рынок Франции для России. Русский посланник решился на поездку со всей семьёй, рассчитывая, что эмоциональная реакция Полин вызовет больше доверия, чем все его рациональные аргументы.
Для безопасности беременной супруги и маленького сына с ними ехали два отличных русских врача и двенадцать гайдуков, обеспечивающих безопасность. Но Орлов всё равно волновался и не находил себе места. Долго сидеть в карете у него уже не было сил, а жена волновалась. Он то садился в карету, то вскакивал на коня и объезжал кортеж по кругу.
Брест был уже рядом, и на дороге начали появляться признаки приближения к месту, где по докладам творилось нечто страшное. Брели, едва переставая ноги, изнеможённые люди. Женщины останавливались и протягивали истощённых детей к карете, вымаливая милостыню. Иногда на обочине обнаруживались потерявшие сознания или, возможно, даже умершие. Эта картина становилась всё более и более яркой – вскоре невозможно было не заметить толп доведённых до отчаяния путников.
От такого Полин перестала говорить, только глаза её расширялись, да сына она прижимала к себе всё сильнее. Орлов метался ещё больше, гайдуки нависали вокруг семьи посланника и врачей, которые пытались помочь всем. Дальше стало ещё страшнее: похожие на скелеты люди заглядывали в окна, уже ничего не прося, множество не только ирландцев, но и французов, впавших в безумие от увиденных ужасов, оглашали просторы Бретани истошными криками и бессвязными проповедями. Убитые и умершие иногда перекрывали дорогу так, что гайдукам приходилось их оттаскивать, да и оборона от безумных наскоков голодающих и откровенных бандитов стала делом насущным. Две раза пришлось ночевать просто в лесу.
Наконец они приблизились к военному порту Бреста, который охраняли моряки. Орлов, совершенно обессиливший, сел рядом с женой, а та смогла разжать спазматически сжатую ладонь и выпустить из рук подарок мужа – новейший русский многозарядный пистолет. Алексей бережно вынул из побелевших любимых пальчиков тяжёлую смертоносную игрушку, работы тульского императорского завода, украшенную серебром, золотом и изумрудами. Один из первых образцов пятизарядного револьвера, как он назывался за вращающийся барабан, русский посланник получил от самого́ царя по личной просьбе – Орлов хотел дополнительно обеспечить безопасность супруги.
Он аккуратно положил револьвер в специальный карман на внутренней части двери кареты, стараясь не повредить воск, которыми были залиты каморы[25] барабана, чтобы избежать отсыревания пороха. Медленно Алексей повернулся к жене и сыну, заглянул в затопленные ужасом глаза Полин, и здесь его прорвало, он резко обнял любимых, и из-под его сомкнутых век потекли слёзы. Супруга его зарыдала, испуганный сын заревел.
- Господи, Алекси, что это за кошмар? – Полин была в глубоком шоке.
- Прости, дорогая! Я и сам не догадывался, что дела здесь настолько плохи. – Орлов никогда не видел подобного. Масштаб голода он себе не представлял, а в России такого очень давно не было. Сотни умирающих от голода людей, в основном женщин и детей, обезумившие от кошмара крестьяне и горожане, банды, правящие в беззаконии… Только дюжина отлично вооружённых гайдуков, вышколенных самим Белошапкой, позволила Орловым прорваться в оазис спокойствия и порядка, туда, где царил великий Сюффрен.
Сам адмирал принял их в своём доме. Он плохо выглядел, серое лицо, повисшая кожа, сиплый голос. Герой прошедшей войны остро переживал ужас, царивший на улицах Бреста и быстро расползавшийся на всю Бретань. Беженцев высаживали с кораблей прямо на пирсы торгового порта, суда тут же уходили обратно в Белфаст, Дублин[26], Корк[27] и прочие города Ирландии за новой порцией несчастных, готовых отдать последнее просто за шанс выжить.
Брошенные на чужой земле ирландцы, в большинстве своём женщины и дети, не знавшие местности и языка, оказывались предоставлены самим себе. Городские власти давно оставили попытки навести среди беглецов порядок, как-то организовать и даже накормить и просто исчезли из кошмарного места. Моряки вынуждены были запереться в своём уголке и ждать приказов из столицы. Попытка поделиться продовольствием с гражданскими закончилась вспышкой голодного бунта, и обезумившие ирландцы едва не прорвались к кораблям, складам и казармам.