Половина Луны

— Мама! — неожиданно услышала Дайма крик за своей спиной. Обернувшись, она увидела мчащегося к ней опрометью Бхадрасала со всклокоченными волосами и перекошенным лицом. — Мама!!!

Дайма недовольно нахмурилась.

— Что у тебя за вид, сын? И почему возле статуи нашего возлюбленного самраджа вдруг собралась такая толпа? — приглядевшись, Дайма заметила, что к пьедесталу золотой статуи, изображавшей Дхана Нанда в полный рост, подтягиваются слуги — по одному и парами. Гвалт собравшихся звучал с каждым мгновением всё громче и понять, что происходит, было уже решительно невозможно.

Среди удивлённых голосов звучали насмешливые, но слов разобрать Дайма не могла. Толпа вдруг на миг затихла, а потом взорвалась громким смехом. Сквозь хохот столпившихся слуг прорезался чей-то яростный вопль, и Дайме голос кричавшего мужчины показался знакомым:

— Выпустите меня!!! — орал неизвестный. — Выпустите меня отсюда!!!

Крики сопровождались клацанием металла о металл. Дайма перевела ошалевший взгляд на Бхадрасала.

— Что там происходит? — испуганно спросила она.

— Т-там э-эт-то, — заикаясь, заговорил Бхадрасал, — т-там, — и указал трясущимся пальцем в сторону статуи царя.

— Ну! — нетерпеливо встряхнула его за плечи мать. — Говори! Или лучше действуй. Ты генерал армии, а не мальчишка! Если это бунт, уйми тех, кто бунтует! Нечего бегать по площади. И без тебя проблем хватает. Как видишь, Мура объявилась.

Бхадрасал безумным взглядом посмотрел на царицу Пиппаливана, но совершенно не впечатлился.

— Т-там… в-всё ещ-щё х-хуже, — заметил он.

— Идиот! Что может быть хуже живой Муры, заявившейся в Паталипутру в полдень?

— Г-голый Чанакья в п-полдень, — выдавил Бхадрасал, но его признание заглушил новый взрыв хохота. Слуг на площади становилось всё больше. Они слетались, как мухи на мёд.

— ЧТО?! — Дайма во все глаза смотрела на сына. — Откуда здесь взяться Чанакье?

— Дэвами клянусь, мама! — затараторил Бхадрасал, размахивая руками. — Я искупал проклятого медведя в тёплой воде и…

— И? — Дайма трясла сына изо всех сил.

— Больше у нас нет медведя. Зато есть Чанакья. Голый, как дигамбара*!

Мура и Калки дальше не стали слушать. Ударив жеребцов пятками, они заставили своих скакунов подъехать ближе к золотой статуе, у подножия которой стояла железная клетка для панды. Внутри неё на коленях, держась руками за прутья и раскачивая клетку изо всех сил, стоял измождённый, мокрый и тощий брамин Вишнугупта Чанакья. Страшно выкатив глаза и разинув рот, он орал одно и то же, видимо, пребывая в шоке, и не в силах придумать что-то иное:

— Выпустите меня, выпустите меня отсюда!!!

Слуги указывали на него пальцами, помирая со смеху. На самом деле Чанакью уже никто из них не помнил. Тем более, что при дворе Дхана Нанда брамин появлялся очень давно и ненадолго. Слуги решили, будто кто-то решил подшутить над уснувшим на площади подвыпившим бродягой и посадил его внутрь, либо нищий сам залез в клетку и уснул, а поутру протрезвел и ужаснулся случившемуся с ним.

— Верни царю панду!!! — кричали Чанакье слуги, стуча палками по железным прутьям. — Куда панду дел, адхармик?!

Бхадрасал, единственный, знавший о том, куда пропала панда, ибо случилось это прямо на его глазах, трясся всем телом, умоляюще смотрел на мать и молчал. Представление продолжалось бы наверное долго, если бы из дверей дворца внезапно не явился царь. Он шёл привычной всем размашистой походкой, а в лице его светилась жажда мщения, ибо Величайший явно плохо выспался, судя по голубоватым кругам под глазами. При его появлении крики мгновенно стихли.

— Что происходит? — прищурившись и цепко оглядывая собравшихся, спросил Дхана Нанд. — Кого побрить, кого казнить? Видимо, придётся обрить и казнить всех, кто посмел нарушить покой моей махарани!

Слуги, умоляя их простить за устроенный шум, попадали ниц с рыданиями так же быстро, как падают в ливень с веток спелые плоды манго. Не склонили голов только Мура, Калки, Дайма, Бхадрасал. Чанакья при появлении самраджа гордо встал с колен и выпрямился. Теперь уже ничто не мешало царю обозревать окрестность и заметить, что его любимая плешивая панда преобразилась.

— Бхут тебя побери, — со вздохом пробормотал самрадж, почёсывая подбородок и оглядев совершенно голого пленника в клетке, но вопреки ожиданиям слуг, ничуть этому явлению не удивившись. — Вот угораздило же кого-то… А ведь я приказывал не греть воду! Меня окружают идиоты, — Бхадрасал содрогнулся всем телом, предчувствуя близкую смерть, но вопреки его ожиданиям царь почему-то не спешил искать виновного. — Принесите-ка холодной воды в сосуде, — и тут самрадж заметил Муру, пристально разглядывавшую его с высоты конской спины. — Моя любимая махарани! — Дхана Нанд с притворной улыбкой всплеснул руками. — И вы здесь? Какой подарок судьбы. Эй, раб! Принеси два сосуда с холодной водой, — распорядился царь в спину уходящему слуге. Тот, услышав про второй сосуд, помчался исполнять приказ ещё быстрее. Дайма не успела испугаться за судьбу сына и за собственную жизнь, как возле клетки с Чанакьей уже стояли два кувшина, полных свежей колодезной воды.

— Один выплесните сюда, — царь указал на презрительно молчащего ачарью. — Второй — туда, — и Дхана Нанд вытянул вторую руку в сторону Муры.

— Но так нельзя, самрадж! — неожиданно возмутилась дэви Калки. — Вы же не подвергнете махарани такому позору, облив её водой на глазах у всех? Тем более, она — ваша тёща.

— Хм, — Дхана Нанд задумался. — И верно. Но тёща не должна поносить зятя на чём свет стоит последними словами или пытаться его убить, разве не так? — и Дхана Нанд солнечно улыбнулся.

Мура стыдливо отвернулась. Калки тоже не нашлась с ответом.

— Ладно, всю воду вылейте на панду, зря что ли несли? — и самрадж снова указал на ачарью в клетке, — Впрочем, погодите, — ненадолго остановил он ретивых слуг. — Дайте-ка мне сказать этому неудачнику пару слов, — и, склонившись к решётке, царь с широчайшей улыбкой промолвил, понизив голос. — Помнишь, как заставлял Индру и Стхула поливать привязанного Чандру ледяной водой в лесу? Помнишь, как жрал его мозг, будто жук-древоточец, наполняя отравленными опилками своих гнилых идей о восстании? Считай, к тебе пришло воздаяние.

— Однажды ты сдохнешь, Нанда! — услышал он в ответ. — Я прокл…

Но договорить Чанакья не успел. На его голову со спутанными волосами, росшими какими-то свалявшимися клочьями, вылился поток колодезной воды из двух кувшинов разом. Чанакья булькнул, и его тело преобразилось. Оно раздулось, как шар, мгновенно покрылось бело-чёрной шерстью. И вот перед глазами ошеломлённых зрителей стояла на четырёх лапах прежняя плешивая панда.

— Видите, дубы вы мои гималайские, крепкие телами, но со скрипучей вершиной, что бывает, если чужеземное животное не соблюдает правильный режим купания? — спокойно подытожил Дхана Нанд, оглядывая слуг, застывших с приоткрытыми ртами. — Оно может превратиться в безумного ракшаса. Зарубите себе на носу и детям своим передайте: никогда больше не купайте эту панду в тёплой воде! А то этот медведь выломает прутья клетки, вылезет наружу и покусает вас и ваших родных. И вы все станете веталами, потому что его слюна ядовита. Понятно?

Слуги синхронно закивали, словно деревянные резные куклы, присланные из Чжунго вместе с приданым юной махарани.

— Возвращайтесь к работе.

Толпа начала быстро расходиться.

Мура всё ещё сидела верхом на спине коня и недоброжелательно разглядывала своего зятя и одновременно злейшего врага. Когда кроме Муры, Калки и самраджа возле клетки с отчаянно грызущим прутья решётки Чанакьей никого не осталось, Бхадрасал рискнул приблизиться к молочному брату, пал на колени и повинился в проступке. Пребывая в благодушном настроении, царь его тут же помиловал, как и Дайму, признавшуюся следом, что именно она посоветовала искупать панду в подогретой воде, поскольку Дургам Джала написал ей, будто так можно излечить животное от хвори.