Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 8 из 17



— Как допрашивали? — не отстал от усатого Сурдив.

— О! — тот даже палец воздел. — Эт я хорошо помню. Первачом — на штыках, вторым ходом — на мокряках растянули, затем…

— Как понимали, что он отвечает?

Усатый мог гордиться. Не каждому удавалось вывести главнокомандующего из себя. Тут тоже, конечно, сказались и усталость, и напряжение, и отрезвления, и промах адьютанта, но все же. Довести Сурдива до повышенных тонов — серьезное достижение. Еще большой вопрос, кому принадлежит заслуга в пятнистой красноте на генеральских щеках. Усач своих достижений не оценил, но приумножил, радостно отчитавшись:

— Так он не отвечал. Матерился и мычал. Мычал — эт потом, когда болтать уже не мог, — и, хлопнув себя по коленям, согнулся в новом приступе хохота, словно понял, наконец, чего от него генерал добивается. — Хлит! Так он же не бэсов тугдолашка был, нашенский, перебежчик. Чего его переводить-то?

Сурдив после этого будто потерял к нему всяческий интерес. Будто. Диникису распоряжение проверить усатого и сказанное им отдал. Что-то ему в этой истории не нравилось. Мне в ней не нравилось все.

Лошади личного выезда главнокомандующего на нашем фоне выглядели неприлично бодро, перебирали тонкими ногами, косились на мохнатых сородичей у костров, ржали. Те отвечали им. Беззвучно. У орочьих лошадей нет голосов, лишь рванные шрамы под густой шерстью, проросшие блеклыми побегами молчальника. Что сок его кратковременно парализует голосовые связки знали все, зеленокожие сумели продлить кратковременность до бесконечности — научились вживлять траву в плоть. Киллитенс время от времени задавался целью повторить их опыт, создать своих немых животных… и не животных. Не удавалось. Подопытные гибли на первых стадиях эксперимента, а орки секретами мастерства любого направления делиться отказывались.

Безмолвие лошадей сторицей восполняли орочьи женщины. Эти перекрикивались так, что куда там их мужчинам. Гомон их казался бессмысленным шумом, но в общем гвалте зеленокожие дамы прекрасно ориентировались, успевали и новостями обменяться, и наиважнейшие вопросы обсудить, и от разведенных перед таверной костров не отойти.

Своих традиций орки придерживались неукоснительно, за нарушение карали жестко, потому нарушали редко, до степени «никогда», нравились им обычаи или претили. А предписанная кем-то из предков «В дом войдешь — очаг его хранить станешь» женщинам их откровенно приходилась не по нраву. Именно женщинам. Послание это на Больших камнях было вытравлено соком чивиндры, и стало быть, к мужской части отношения не имело, касающееся их высекали топором. Так что ни в какие строения зеленокожие дамы не входили. Вдруг, там очаг обнаружится, что тогда делать? Не хотели вечные кочевницы себя к одному месту привязывать, а как иначе хранить нечто, как ни будучи с ним рядом?

Сопровождать орков в походах никакие послания их женской половине не предписывали, в набеги ходили они по собственной воле, в такие же, как сейчас, — по воле мужчин. Должен же кто-то обеспечить быт и скрасить время на привале. Путь у большинства посланников выдался неблизкий, орочьи племена бродили по всей Мелонте, иным до станций перехода дня три-четыре добираться лошадиным ходом. Как тут без женщин?

А вот чтобы с собой ребенка притащили, я первый раз видела. Особой нежности и трепета к детям орки не питали, лаской не баловали и в суровую жизнь из-под материнской опеки выставляли быстро. Окреп немного, с лошади не валится, оружие в руках удерживает — готов к самостоятельности. Различий по полу особых не делалось и послаблений для девочек никаких не было, как не было в орочьем языке отдельного слова для женщин. Орык и орык, все. Однако, к битвам и походам до определенного момента своих малолетних зеленокожие все же не допускали. Не из-за заботы — из-за неумелости и слабости, лишняя обуза им была не нужна. Сейчас же у одного костра сидела совсем девчонка, маленькая, едва ли выше пояса взрослым, но в полных доспехах и с топором не по росту. И с отчаянным вызовом в глазах.

Не то чтобы мне было дело до орочьих дел, мне бы со своими разобраться, но этот вызывающий взгляд зацепил.

Орки хоть и именовали себя то гордыми, то великими детьми степей, но ни гордости, ни величия в них не было. Этой до величия тоже далековато, а гордость в ней была. Злая, колючая, но гордость. Зацепила, в общем. Плохо, что принадлежность к племени внешне не определить, я бы про нее тихонько разузнала. Да и случай весьма неординарный. Как бы нечего ей здесь делать ни по каким параметрам.

Орочья девчонка, замеченная, не забытая, но отодвинутая в сторону первоочередными задачами, оказала мне неожиданную услугу, косвенно, сама того не зная, но я ей на счет это записала, отблагодарю, если шанс предоставится. За возможность на вопрос генерала:

— О чем задумались, иси Эргон? — ответить со всей приписанной задумчивостью:

— О наших союзниках, ис Сурдив. Одно из племен может не явиться. Вполне вероятно, что у них большие неприятности.



Подставить племя зацепившей меня зеленокожей малявки я не боялась. Портить отношения с орками Киллитенс не станет ни по какому поводу, пока не будет взят Чарандол.

— Сведения подобного рода следует доносить своевременно, майор Эргон. Обоснуйте.

Быстро он от штатского «иси» переключился на официальные звания. И тон соответствующий, у генерала их в запасе много, на любой случай найдется. Оспаривать замечание я не стала, заслуженно получила. Таверну мы покинули и удалились прилично, экипаж уже минут десять споро катил в расположение пятого гарнизона. Для прояснения обстановки, если мое наблюдение Сурдив сочтет стоящим внимания, кому-то придется возвращаться.

— Третий костер от ворот, орк непоходного возраста. Девочка. Если у племени нет проблем, какой смысл везти ее с собой? — обосновав, я повинно склонила голову. — Приношу извинения, генерал, не сразу соотнесла увиденное…

— Покорные извинения, иси Сурдив, не забывайте: покорные.

Пропущенное в стандартной формулировке слово удостоилось внимания большего, нежели все остальное. Не первый раз. Не последний. Мельчайшие промахи с моей стороны подвергались тщательному анализу. И не надоело же! И не надоест. Подозревал генерал всех и во всем, а уж меня — особенно, на всех прилагающихся к моей персоне основаниях и обоснованиях: тугдолантка, айша, перебежчик. И подтверждение своим подозрениям искал, соответственно, в каждой мелочи, с сопутствующими проверками и испытаниями. Но лучше вот так, сразу и лично, чем высматривать дополнительную прослушку в придачу к постоянно имеющейся и таскать за собой видимых и невидимых «нюхачей», добавленных к вроде как телохранителям. Хотя одно другого не отменяет.

— Приношу покорные извинения, генерал Сурдив, — я послушно исправилась и позволила себе легкий выход за рамки официального общения, добавила со слезами в голосе и вымученно-жалобной полуулыбкой: — Устала. Трудный день сегодня, — и вновь склонила голову.

Он еще несколько секунд буровил тяжелым взглядом мою макушку, затем покровительственно, чуть ли не отечески, похлопал по плечу:

— Служба, иси Эргон, служба. Всем трудно. Отдыхайте.

Ну, служба так служба. Служебное рвение я и проявила:

— А орки?

— Не Ваша забота. Отдыхайте, иси Эргон.

Судорожно вздохнув, я приняла приказ к исполнению и вернулась к рассеянному созерцанию улиц Старого Дола. По сценарию затянувшегося уже на восемь лет спектакля их можно было только рассеянно созерцать. И думать. Не о гордой дочери степей, естественно, вряд ли мы с ней когда-либо еще встретимся. Об усатом наемнике из «Воя». Кто бы он ни был, хорошего в этом не было.

Лучшим в этой ситуации выглядел вариант с правдивостью рассказа о неизвестном киллитенском перебежчике, пусть бы и оставался себе неизвестным, его судьба меня трогала мало. Только вариант этот был самым маловероятным. Сурдив не зря сделал стойку на необычное выражение, не отличались вояки Киллитенса буйной фантазией в изобретении ругательств. Комбинировать устоявшиеся — это да, это могли. А такие, по сути, ругательствами не являющиеся — не их стиль. На то, что затесался в ряды армии какой-то оригинал, полностью совпавший в оригинальности с моим другом, я отводила не больше одного шанса из ста.