Синие погоны

Друзей у меня не было, мне не с кем было поделиться своими успехами с женщинами и девочками, зато было много подруг. Очень много, телефон никогда не оставался без сообщений или звонков от девочек, им почему-то было интересно со мной, я особо много не говорил, больше слушал каждую и даже кивал, им это нравилось, я давал им возможность выговориться по полной, поддакивать им на их жалобы про мужей, про учебу, про их парней, неразделенную их любовь. Я был их мимолетным увлечением, мне хотелось оставаться в таком состоянии постоянно. В Саратове не было работы, да черт с ними, женщины могли бы накормить, пригласить к себе, дать немного денег, купить ненужную мне вещь, возможностей было много, а та что со мной жила, да я мог легко ее бросить и тут же найти и ей замену, но почему-то ее оставил у себя, почему не знаю, любить я вряд ли умел и умею, но играл эту роль хорошо.

Вскоре я сдал государственные экзамены, защитил диплом и очередным жизненным шагом была служба в армии. Как и все подростки моего возраста, я боялся отдавать год жизни неизвестно чему, но на решении я опирался лишь на то, что подумает обо мне мой ребенок, зная что отец не служил-не мужик, но с другой стороны были все знакомые, которые хорошенько косили от службы, благо родители их поддержали в этом нелегком выборе не отдавать долг Родине. Спортивная страсть и желание познать все перевесили и я уехал с кокардой на голове на грузовом камазе, загруженном донельзя новобранцами. Девушка обещала ждать, ждать обещали и разведенки и еще парочка молоденьких жертв, веденные на мою внешность и умение красноречиво ласкать слух. С тем и поехал, подстригшись уже заранее на лысо, да так, что на макушке с тех пор уже не растут волосы, а лысина, говорящая о явно завышенном возрасте остается и сейчас очередным из моих минусов.

Армия

Нелегкая будущая жизнь в начале армейской службы показала себя уже на подступах к сборному пункту, куда ты приезжаешь еще в своей «гражданской одежде», а уезжаешь уже по форме. При входе в сборный пункт лично меня, как и всех других, встретили какие-то солдаты, которые надменно и уверенно требовали сдать все запрещенное. А запрещенным оказалось все, включая даже и рюкзак. Прошел через пропускной попросту без ничего, имея на руках лишь тысячу рублей, да туалетную бумагу с кое-какими продуктами на первое время ожидания. Бывалые солдатики, которых оставляли на дежурства в сборном пункте, были явно польщены тем, что на их участь пришлось обучать вчерашних «городских», таких как я, основам военной службы. Эти самые солдатики, у которых на погонах красовались лычки и чей срок службы считался на дни до окончания, учили нас стоять «строем», начинать движение с левой ноги, водя всех нас в туалет и обратно, в столовую и обратно… под крики «давай пидарас», «сука я кому сказал» и так далее. Я замечал, как тот самый солдатик получал удовольствие от каждого своего оскорбления в наш адрес. Два дня я пробыл в сборном пункте, куда собирали новобранцев из всей области, все были разными, с высшим образованием и совершенно без него (отсутствие каких-либо извилин у человека даже почему-то было видно и на лице), подростки и совсем взрослые мужчины близкие к тридцатилетнему возрасту. От того стресса что я получил уже в первые дни и того впечатления, я пристрастился к курению. Когда нас строем каждый час водили в туалет, половина уходила опорожняться в сортир, а другая останавливалась неподалеку, смачно закуривая. Лишь раз я зашел в тот туалет и резь в глазах от запаха оставила дикий шлейф зловония, который сопровождался стараниями под вздохи новобранцев, пускающими в позе орла артиллерийскими выстрелами свои фекалии. Перебить тот запах даже выкуренной пачкой сигарет не удавалось и после впечатленного я больше туда не заходил. Словом, даже после отправления в воинскую часть из-за перенесенного от всего увиденного и услышанного я не ходил в туалет порядка недели. Впечатлило даже то, что некоторые мальчишки в сборном пункте, при жизни не видя в своих деревнях писсуары, смогли каким-то образом наложить и туда, а при вечернем построении в линию всех «слушателей» после переклички полусотни человек, начальник высказал по этому поводу претензию и наказание за молчание того кто в ответе – перемывать всем составом оставленные следы преступника в писсуаре.

После отправления в воинскую часть меня ждало потрясение, и касалось оно ограничения во всем. У всех забрали телефоны, до ночи заставляли шить себе подшивы на воротнике кителя, у кого имелась форма старого образца с погоном на груди – перешивать ее на плечо, расстилать постельное кровати по нитке, ходить строем. Вот здесь я и почувствовал что такое берцы. Оказалось, что плоскостопие сказывается на хождении. Подавая документы в военкомат до службы, где мне поставили негативную группу по плоскостопию, я слезно просил от принимающего решение врача выставить мне годную для службы группу. Носить обувь было легко, но сложно было ей вытаптывать. В один прекрасный день ноги настолько заныли, что носить обувь я больше не мог, мало того, лежать было нельзя, лечиться тоже, потому что при поступлении в лазарет меня бы прозвали отлынивающим. В итоге, я ходил в строю в зеленых тапках.

Воинская часть находилась в пределах города Саратова и так вышло, что проходя у стен части, мы слышали и рев машин, и трекот трамвая по путям, и даже могли услышать диалоги из «гражданки» за стеной. А от того что воинская часть находилась в городе еще больше манило обратно. Здесь я понял, для чего нужна армия, чтобы полюбить гражданку и свободную жизнь. Получая наряды на пропускном пункте, где вынужденно стоял «наряженным» в бронежилете с каской на кепке и небольшим вещмешком, я наблюдал за теми же трамвайчиками, за машинами, проезжающими мимо, за людьми, что идут в магазин и выходят оттуда с продуктами, что заставляло мой желудок с завистью урчать, за девчонками, что проходили мимо, оставляя после себя запоминающийся запах, причем не важно какой, любой запах «гражданки» становился тем более чувствительным, чем больше времени я находился внутри части со своими постоянными и унылыми запахами, в большей части пота и вонючих ног, оставленными самими солдатами, такими же как и я, но запах проходящей мимо девушки возбуждал все нутро и заставляли невольно покинуть место службы и наряда для удовлетворения похоти в грубой форме и присылать в мозг сигналы в виде ярко-красочных эротических событий во время недолгого сна. О девушках и еде я мечтал каждый день. Мог даже успокоиться по поводу нехватки сна, работать я и без армии привык и особо не уставал, но от привычного мне образа жизни с всегда заполненным холодильником, наличием продуктового магазина при выходе из дома, ну и разумеется, девочек, что были такими же частыми гостями, что и пища в желудке, мне отказаться было тяжело.

Первые три недели службы были шоковой терапией, это курс молодого бойца. Здесь и стали ныть ноги, здесь от жары, а призывали меня летом, сильно исхудал, постоянно чувствовал нехватку воды и потреблял ее холодной из крана в умывальнике. Здесь сержант сказал забыть на целый год о гражданке и ее прелестях. Но я справился и с голодом, организм привык к ежедневным нагрузкам с утра-пораньше, постоянным стояниям на плацу утром и вечером. Словом, спустя три недели я попросту привык служить.

После прохождения курса молодого бойца была присяга, на эту присягу приезжали родственники солдат, с которыми я служил, эти же родственники своих детей снимали на камеру, фотографировались с ними, общались и давали пакеты с продуктами. Ко мне не приехал никто, я никого и не звал. Мне дали возможность поехать в город на целые сутки. Вернули телефон и отпустили. Я поехал домой, а по пути к дому я написал всем кто был в городе и не уехал на море, трое отозвались и одну из них я выбрал. Пришла мамочка, лет тридцати. У нее восьмилетний ребенок, но он был дома, жила она недалеко, ростом с меня, худосочная фигура, темные волосы, черное платье, загар, аккуратный маникюр, длинные пальцы, подкаченные губы ну и как ведется, муж-танкист. Это зависимость что ли такая, я думал, и почему я не попал ни под игровую зависимость, ни под иглу, все это прошло мимо меня. Она пришла и накинулась на меня, так она по мне скучала, отметила мое исхудалое тело, но при этом сказала, что главное мое достоинство не потеряло в весе и в цене, на чем взяла мой член и жадно сосала, затем оголила грудь, пришла без лифчика и водила им по губам, била им себя по лицу, слюнявила, попадая на грудь, а встав с колен, вытолкнула меня на кровать и накинулась сверху. Взяла меня за руки и откинула их за голову. Она кричала так, словно сама была в армии и была голодна. После первого раза болели яйца. Когда я кончил в нее она не отпустила меня в душ, взяла армейскую кепку, надела на себя, убрав волосы и оставив локоны страсти и затащила снова на второй раунд, который остался за мной. К третьему раунду она хотела взять свое и лежа на спине зацарапала мне всю спину, повредив четыре ногтя, один ноготь остался в спине. Она его выковыривала пинцетом, так он въелся. Пятый и шестой круг уже был адовым. За четыре часа мы оба кончили шесть раз. А потом она ушла в душ, быстро собралась, надела трусы, взяла платье, вызвала такси, поцеловала в лоб и убежала. Она сказала мне «спасибо». Я спал всю ночь, не поднимаясь ни разу после нее. Я до сих пор не побил этот рекорд. Но после нее служить хотелось дальше, только не думая, что предстоит топтать без трех недель год. Очутившись в казарме, на вечер следующего дня был телесный осмотр. На мне отметили множество царапин и шрамов, командир засмеялся и приказал пассии больше не царапать спину и дать ее номер телефона, и если он снова заметит на спине царапки к увольнению меня больше не допустит. Хотя я и пытался сказать, что царапины оставлены мной, когда комары искусали, все поняли от кого, когда и в какой момент времени повреждения такого рода были причинены.