Страница 3 из 8
Однажды случилось быть свидетелем некоторой суматохи в связи со смертью одной соседки, которая жила в другой половине коридора, считавшейся согласно традиции некой запретной для детей из другой половины территорией. Звали ее Сара Израилевна и она занималась частной зубоврачебной практикой. Видел я ее всего раза два по зубным же делам ( в детстве они были у меня в полном порядке). К нам в комнату вбежала соседская девочка Наташа Плешакова, отец которой незадолго до этого был отправлен на лесоповал за хищения на мясокомбинате, где вскорости и помер, и дала мне посмотреть пачку открыток из комнаты умершей. Открытки все относились к эпохе первой мировой войны. Одна, помню, была из Каменец – Подольского с изображением крепости и в ней помимо теплых слов к невесте ли, к жене ли (этого узнать уже не довелось), были и слова надежды на скорую встречу. Я к этому времени читать уже умел. Среди открыток были и несколько явно черносотенного содержания, по-моему, даже с откровенным призывом « Бей жидов, спасай Россию». Наверное они были отправлены молодой Саре в знак предупреждения о грядущих событиях, которые не замедлили вскоре произойти. Семейство Плешаковых по-деревенски бесцеремонно перерыло все у умершей в шкафах и, может быть, ему даже повезло в материальном плане. Меня это уже тогда не могло не смутить и явно покоробило, но открытки были интересные, они мне рассказали о времени, которое вроде было совсем недавно, но его как-бы и не было совсем. Какая первая мировая война, какое она ко всем нам имеет отношение, о чем это? Был 1905 год, был 1917 год, была революция и победили большевики во главе с Владимиром Ильичом Лениным, который очень любил детей.
Нет, как нынче говорят – тут что-то пошло не так. В памяти случился сбой. В моем возрасте такое бывае. Приношу извинения. Беру передышку. Вот тут я все-таки заврался – умерла вовсе не Сара Израилевна, зубной врач, а некая гражданка Циглер, которую я зрительно совершенно не помню. Она поселилась в коридоре на совсем недолгое время. Мне рассказали, что она прибыла из мест не столь отдаленных, как и многие в то время возвращающиеся из ссылок представители чуждых элементов. Пожила она после возвращения столь мало, что я ее так как следует и не разглядел. С трудом припоминается маленькая старушка на костылях. Видел я ее очень редко и всегда издалека.Виной тут вероятно территориальная отдаленность другого конца коридора. Для ребенка это была другая планета. Отсюда наверное и поздняя путаница.
Когда нашей семье дали вторую комнату с противоположной стороны коридора за ее освобождением одинокой соседкой, попавшей под машину прямо напротив дома, я под руководством бабушки по красным дням календаря стал изучать портреты членов Политбюро на здании Гознака через дорогу. Интересно было сравнивать состав портретов от праздника к празднику – кто из прежних пропал, а кто появился впервые.
Да, была раньше такая традиция вывешивать портреты вождей страны по всенародным праздникам и их можно было запоминать, таким образом они должны были становиться доступней народным массам, да и советский народ вроде становился к ним как-то ближе.
Описываемый мной коридор и его обитатели – все это было так давно и вместе с тем совсем недавно – каких-то 60 лет назад. Ничтожное время по историческим меркам, однако, уже в нашем веке такой временной отрезок очень плотен и насыщен существенными событиями. А тогда мир жил гораздо медленней. Или мне это только так кажется из сегодняшнего дня? Это было время открытых проводок с витыми шнурами в комнатах, репродукторов с одной программой и четким расписанием вещания ( «Пионерская зорька» в 7-40, детские передачи в 16-00, «Театр у микрофона» по вторникам в 19-30 и т.д. ), молочниц с огромными бидонами, газировщиц с тележками, постовых милиционеров на перекрестках, гужевого транспорта и борьбы с комнатными насекомыми (применение дуста только что запретили). Стало общим местом вспоминать о точильщиках ножей у магазинов или татарах-старьевщиках, выкрикивающих с запряженных лошадками телег: « Старье берем!». Но по-моему никто пока не вспоминал о такой черте времени, как похоронные процессии с оркестром. Эти оркестры, исполняющие один и тот же музыкальный шлягер, были почти обязательным атрибутом похорон любого мало-мальски значительного покойника. Летом, окна были открыты настежь, траурный марш оглашал все закоулки большого двора своими печальными звуками. Малышня реагировала на эти звуки должным образом – бежала посмотреть на покойника и процессию. Я же по этим звукам просто констатировал, что кто-то из соседей по большому дому помер. Теперь траурные марши раздаются только на похоронах государственных мужей, в повседневной жизни их не слышно. А жаль Без громкой траурной музыки нам стало трудно узнавать, что кто-то рядом с нами оказывается тоже проживал еще не так давно.. Разве случайно встретишь кого-то в дверях внизу у лифта и недоуменно посмотришь на него – мол, мы с вами где-то встречались? А может и нет, может мы видимся с ним впервые, и это был единственный в жизни раз. Счастливый шанс !
Народ тогда уже в основном перебрался из подвалов и поселился в коммунальных, а иногда и в отдельных квартирах. Хрущевки и дальнейшее улучшение условий жизни советских людей стремительно воплощались в жизнь. Никита Хрущев, которого я имел счастье лично видеть в маленьком зеркальце, направленном бабушкой на трибуну под углом таким образом, чтобы я рассмотрел его получше, когда он выступал с речью перед собравшимся народом. Это великое событие (я говорю об этом без иронии, так как именно тогда Никита провозгласил, что через 20 лет в стране будет построен коммунизм) имело место в конце 50-х или в самом начале 60-х (точную дату мне уже не вспомнить) на сцене за главным павильоном ВДНХ.
Моя фантазия ( в отличие от некоторых более полезных для жизни качеств) развивалась правильно – когда я засыпал, то на потолке рассматривал узоры, создаваемые светом фар проезжавших во двор автомашин – комната была над воротами во двор, и в голове конструировались многообразные построения, лица и абстрактные орнаменты. Все причудливые очертания ложились на потолок и на стены, оклеенные обоями с турецкими огурцами или геометрическими фигурами. Фантазии было где разгуляться. Она и разгуливалась. А для самовыражения очень подходил платяной шкаф с зеркалом в полный рост. Этот шкаф был достопримечательностью комнаты – он переехал сюда вместе с бабушкой из гостиничных номеров Делового двора на Варварской площади (Четвертый Дом Советов), где она жила и работала. Шкаф был сделан на варшавской фабрике. Самовыражение состояло в моем кривлянии перед зеркалом. Я строил рожи сам себе, подражая неизвестно кому. Предполагаю, что мне было просто интересно узнать до какой степени я могу изменить свою внешность. Вот где зарождалось артистическое начало, которое, как это часто бывает, родители так и не углядели. Задним числом могу сказать, что это было скорее хорошо, чем плохо, так как натура артистической не стала. Однако полностью скрывать на лице свои эмоции я так и не научился.
Первая моя школа была рядом. Она тоже, как наш дом, была построена до войны. Место, где она стояла, называлось «Церковная горка», а в центре собственно горки, которая была небольшим холмиком над речкой Копытовкой возвышалась церковь Тихвинской божьей матери. Рядом с ней когда-то был путевой дворец царя Алексея Михаловича. Речку очень долго загоняли в трубу, и в овраге, где она текла продолжительное время, стояли озерца, в которых плавали лягушки и водились караси. Я, юный дурак, отчего-то испытывавший от этого первобытный восторг, наученный кем-то (разве я мог додуматься до этого сам? ) бросал в лягушек и головастиков камни, смотрел как они либо прячутся, ныряя вглубь, либо всплывают брюхом вверх, притворившись убитыми мною. В какой-то оцепенелой очумелости мне это было интересно наблюдать. Алексеевская церковь стоит там и сейчас, как и несколько столетий назад, но деревянная «воронья слободка» вокруг нее уже исчезла безвозвратно. В этой деревянной слободке жили некоторые из моих одноклассников. Когда я там появлялся по некоторым школьным делам, суть которых теперь от меня уже ускользает, было ощущение, что я внезапно очутился где-то в далекой деревне. Наверное и в других частях города тогда могли возникать такие ощущения. Вдоль Ярославского шоссе в районе ВДНХ тогда еще стояли вполне одноэтажные деревянные дома, а за оконными рамами на вате лежали яблоки. Кстати сказать, с деревней я познакомился примерно в то же время. Мы, как и большинство москвичей того времени, снимали на лето дачу, которая представляла собой просто комнату в деревенском доме на Сходне. Большая часть поселка была дачная, а другая часть вполне еще деревенская – с крестьянским хозяйством, свиньями и курами. . Там я впервые увидел колодец, настоящий серп, воткнутый в бревно, тех же кур и свиней, как растут грибы и пил воду из родника.