Страница 7 из 12
ТОМАС
Ну нифига се! А что, прости, по-твоему значит слово «детство»?
ЮНОША
Э-э-э… Наверное, студенческая общага… Ладно, хватит об этом.
ТОМАС
Понял. Дорблю. Так и запишем.
ЮНОША
А Эмма как? Сто лет ее не видел.
ТОМАС
Все по-старому, растит студентов, дудит концерты. В следующем году пора Эрика в музыкальную школу отдавать. Правда, он еще не определился, что ему нравится. То фортепиано, то скрипка, то кларнет, то вдруг начинает вопить, что пойдет в художники.
ЮНОША
Ну, какие его годы?
ТОМАС
Да вот уже пять. Пора бы и определиться.
ЮНОША
(веселея)
Ах, дети музыкантов… Если в пять лет не выбрал, на чем будешь играть, придется играть на том же, на чем играет кто-то из родителей. Так и получаются династии скрипачей, пианистов… А представь себе династию тубистов! Сидит такая вот семейка, и играют они какой-нибудь квартет Гайдна на две октавы ниже и в четыре раза медленнее. И все такие: тпру-тпру, тпру-тпру. И папа, этакий морж, вдруг как рявкнет утробным басом: «Эйнар! Фа-диез при ключе! Ты что, глухой совсем?!» И мама такая, тоже моржиха: «Губы подтяни! Вот фа: трпу! А вот фа-диез: тпру!» Сын слушает, кивает, а потом выдает: «А какая разница?»
Рейкьявик, 24 декабря 2048 года
Около 10 утра, темно. В холле психиатрической клиники зажигается свет. Охранник открывает дверь. Кто-то заходит в холл. Потом еще и еще. И вот уже повсюду толкутся радостные люди, пациенты отправляются по домам. Двери открываются и закрываются. Новые и новые люди приезжают за своими родственниками и друзьями, новые и новые люди спускаются вниз по лестницам, что-то забывают, бегут снова наверх, кто-то за что-то расписывается в регистратуре, медсестры бегают между родственников и пациентов, раздавая таблетки и рецепты. Но солнце лениво встает за белыми облаками, и толпа постепенно расходится. На скамейке у стены сидит юноша в позе лотоса, слегка раскачиваясь и глядя куда-то вдаль рассредоточенным взглядом. Медсестра Анна, стройная девушка с огненно-рыжей копной волос и веснушчатым лицом, садится рядом с юношей, одаривая его лучезарной улыбкой, увы, не замеченной.
АННА
(кладя руку ему на плечо)
Эй, Всеволод, за тобой должны приехать?
ЮНОША
(бесцветным голосом, продолжая отрешенно смотреть прямо перед собой)
Никто никому ничего не должен.
АННА
(беря юношу за руку)
Это неправда. Знаешь что? Сегодня никого из врачей нет. Пойдем со мной.
ЮНОША
Зачем…
АННА
Пойдем. Где твоя обувь?
ЮНОША
В палате…
АННА
(нетерпеливо вскакивая)
Ох, ну нельзя же так! Ладно, фиг с ней, с обувью. Пойдем, Всеволод!
Юноша медленно распутывает руками узел ног и опускает голые стопы на пол, невольно морщась от боли.
АННА
(растирая икры юноши)
Глупый, сколько ты так просидел?
ЮНОША
Три часа восемнадцать минут.
Восстановив кровообращение, он встает и понуро идет за Анной в сестринскую. Там за столом сидят медсестры – две пухлые старушки Сара и Сигридур, – они пьют кофе со сладостями и чему-то посмеиваются. На левом глазу Сары повязка.
САРА и СИГРИДУР
(хором)
Привет, Всеволод.
ЮНОША
(рассеянно улыбаясь)
Привет… У меня сегодня праздник, да?
САРА
Да, сегодня у тебя праздник. Садись. Угощайся.
Он робко садится за стол, зябко скрещивая ноги под стулом. Анна наливает гостю кофе, а Сара намазывает масло на свежую булку.
ЮНОША
(беря хлеб из рук Сары)
А что у вас с глазом?
САРА
Потеряла. Укатился куда-то. Мы с Сигридур его искали-искали, да так и не нашли.
ЮНОША
То есть, глаз был искусственный?
САРА
Когда-то он был настоящий. Но это было о-о-очень давно, когда в Исландии были деревья.
СИГРИДУР
Одно дерево, вообще-то. Мы тогда были совсем маленькими, и однажды,гуляя по лесу, нашли то самое дерево. Да-да! Представляешь? Самое настоящее дерево, как на обложке учебника по биологии, только чуть-чуть побольше.
САРА
А еще мы были детьми умными и начитанными, поэтому знали, что все дети должны любить лазать по деревьям.
СИГРИДУР
Вот Сара и решила проверить, действительно ли это так здорово – лазать по деревьям. Но бедное исландское дерево не выдержало, хотя Сара тогда весила на полцентнера поменьше, в общем, дерево сломалось.
САРА
Вот так я и осталась без глаза, а Исландия – без деревьев.
Сестры заливаются смехом, а юноша только слегка улыбается и отпивает кофе.
АННА
(хлопая его по плечу)
Всеволод, хватит виснуть. Я знаю тебя. Это не ты. Ты же совсем не такой. И я знаю твой секрет.
Он запоздало вздрагивает и смотрит на Анну. Та хитро улыбается.
АННА
Себастьян, ты классно играешь. Тебе здесь не место. Твое место на сцене. Там ты настоящий.
СИГРИДУР
(удивленно)
Себастьян? А почему мы раньше не знали?
САРА
Ты играешь в театре?
СИГРИДУР
Или музыкант?
СЕБАСТЬЯН
(иронично)
Анна, а ты в курсе, что раскрывать медицинские тайны противозаконно?
АННА
(театрально хватаясь за сердце)
О, боже! Ты подашь на меня в суд?
СЕБАСТЬЯН
(угрожающе, голосом кинозлодея)
Хуже. Я узнаю, где ты живешь, и однажды ночью мы всем бэндом вломимся к тебе в дом и будем играть «The Falling Leaves», пока ты нас не споишь бреннивином. А пить мы умеем, уж поверь, и мы будем пить и продолжать играть до тех пор, пока будут двигаться пальцы, а потом начнем петь, и вот это будет страшнее всего, потому что петь никто из нас не умеет! Ха-ха-ха!
Себастьян заливается дьявольским смехом.
АННА
(деловито включая армфон)
По две бутылки на человека хватит? Хотя, нет, на саксофониста, пожалуй, все четыре… А на закуску что?
СЕБАСТЬЯН
Что-нибудь без цианистого калия: у меня на него аллергия.
АННА
(как бы что-то записывая)
Без цианистого калия… Я отлично готовлю маффины с ртутной начинкой.
СЕБАСТЬЯН
Великолепно! Ртуть – мой любимый металл.
СИГРИДУР
Так, семейка Аддамс, прекратите немедленно. Ваш черный юмор здесь неуместен. А вот бреннивин у нас действительно имеется. Что скажешь, Всев… Себастьян?
СЕБАСТЬЯН
(ухмыляясь)
То есть, наш черный юмор неуместен, а пить «черную смерть»6 в сестринской – уместно? Может, у вас еще и пара старинных градусников завалялась?