Калейдоскоп

Даниль, чтобы не отвечать и сделать паузу, в свою очередь приложился к бутылке, осушив ее до дна в несколько больших глотков, и отставил в сторону, отметив, как у его движений постепенно начала проявляться пьяная инерция. Еще сильнее и бутылка, пожалуй, могла разбиться. Андрей, кажется, принял молчание собеседника за намек, и стал развивать мысль дальше, не дожидаясь уточняющих вопросов.

– Даже если мы не попадемся, рано или поздно придется прекратить это по одной простой причине. Мы больше не сможем это скрывать, а убеждать или заставлять кого-то еще делать то же самое я не хочу и не могу, не чувствую в себе сил. И уж точно не хочу превращать это в организацию. В любой организации идея рано или поздно становится ритуалом. А быть лидером культа, что тайного, что официального, это сомнительное удовольствие, если ты не функционер с манией величия или не психопат.

Даниль горько усмехнулся, стараясь не смотреть в этот момент на напарника. Вместо этого он перевел взгляд на одинокую березу, росшую на краю поселка, и до рези в глазах стал вглядываться в переплетение ветвей, расплывающееся в накатывающих сумерках.

– Меня ты убедил.

Он пустил слабину в голосе, запоздало поняв, что бросил фразу, настолько явственно пронизанную тоской и обидой, и тут же разозлился на себя за это. И на Андрея тоже, за то, что он постоянно давал злиться на себя всем, кому ни попадя, подставляясь по любому поводу, почти на каждом собрании. Впрочем, его авторитету это парадоксально шло только на пользу. По крайней мере, Даниль не помнил ни одного решения, которое принималось бы принято вопреки воле его напарника или без его поправок. Как он при этом умудрялся сохранять иллюзию демократии, настолько любимой Советом, по крайней мере, частью его выборщиков? Наверное, после всего пережитого, в глубине души каждый человек здесь желает быть обманутым, лишь бы его душевное спокойствие больше не подвергалось испытаниям.

– Извини, но в этом не только моя вина. Да, я проявил неосторожность, и ты застал меня врасплох. Сначала тем, что увидел, а потом еще и своими вопросами. У меня был выбор. Если говорить грубо, я мог тебя убить или переубедить. И у тебя был выбор, ты мог меня сдать или просто промолчать. Каждый из нас сделал свой, принял долю ответственности. Тогда это казалось логичным и даже необходимым, я ведь оказался прав, верно? Нас двоих, при здешнем то уровне развития, вполне достаточно, чтобы держать Долину под контролем.

– А ты вербанул бы третьего, если бы посчитал нужным? И если бы сил хватило, как ты сказал, моральных? Трое, это еще не организация, разве что, по меркам базовой, несанкционированный митинг. Это приемлемо, это дало бы время, чтобы…

– Чтобы спокойно, не совершая ошибок, завязать? Не думал об этом. Ты знаешь, когда мне неприятно планировать, я импровизирую. И вообще, что знают двое, знает и свинья. Ирина тоже в курсе, значит, уже трое. Что тогда говорить про четверых?

Андрей не дал ему договорить, что случалось достаточно редко. Обычно он так вел себя только в спорах с посторонними, что немного покоробило Даниля, но он постарался этого не показать.

– Не боишься, что мы накосячим как-нибудь? Так, что ничего будет не исправить? Я вот боюсь.

– Я тоже, Даниль. Возможно, мы прямо сейчас косячим, причем с самого начала. Но я не обещал страховку, просто предложил свое видение, – Андрей отвлекся на несколько секунд, чтобы что-то напечатать на маленьком окошке наручного интерфейса, которое он развернул в воздухе перед собой. – А ты согласился.

Даниль помотал головой.

– Погодь, ты только что сказал, что грохнул бы меня как Щелокова, если бы я отказался. Это, по-твоему, отличный выбор?

И нет, он и сам так не думал, но сейчас Данилю вдруг захотелось задеть Андрея, уязвить его как можно глубже, чтобы заставить раскрыться, чтобы понять, наконец, что у того на уме. И поэтому обидные слова легли на язык сами. Но, кажется, сказанное не произвело должного эффекта.

Зато, пиво произвело. Даниль начал понимать, что пьянеет, и теряет нить разговора. Чего он хотел, да и хотел ли на самом деле? Заставить Андрея задуматься о том, чтобы все закончить? Но ведь визитеры могут снова появиться, и если оправдаются их худшие ожидания, то чего будет стоить то, что они уже сделали? Какой будет смысл во всех этих убийствах? В том, что он сделал со своей психикой и со своей жизнью? Ему очень хотелось верить в Андрея, очень хотелось, чтобы тот снова взял его за руку и повел за собой, как тогда, в Расколе, когда все было проще и яснее. Но он смотрел на напарника, понимал, что с ним творится что-то не то, и боялся, что просто и ясно уже не будет никогда.

– Но ты ведь тогда не думал об этом, так? Поверил мне, а я поверил тебе. То, что ты сейчас сидишь здесь, потягиваешь пиво, говорит само за себя, – Андрей вдруг встал и начал отряхивать от пыли свои штаны. – Слушай, а ты никогда не думал, почему при тех технологиях, что имели Хозяева, они создали просто самоочищающуюся по команде одежду, а не такую, к которой вообще не пристает пыль?

Даниль не поднялся следом за напарником, только махнул на него рукой. Сил спорить не осталось, они покидали его как воздух проткнутый шар, а значит, оставалось либо молчать, либо потворствовать. Второе проще, второе унизительно приятно, со вторым он знаком лучше и мог оправдать.

– Опять соскочил. Пофиг. И нет, не думал. Может, посчитали лишним?

– Пояснишь?

Андрей смотрел на Даниля сверху вниз, скрестив руки на груди, как всегда, когда он на самом деле не знал, куда их девать. Не стал бы он в обычных обстоятельствах уходить от поднятой темы так грубо, так топорно, а значит, действительно чувствовал себя не в своей тарелке.

Все сказанное ушло в прошлое, к другим аргументам, оправданиям и рассуждениям, которые копились в этой бездне памяти вместе с сомнениями, муками совести и страхами, замешавшись в убойный коктейль, который Даниль хлестал каждый день как ни в жизнь. Как ему сейчас захотелось швырнуть в напарника пустую бутылку, наорать на него, сделать вообще хоть что-то, чтобы его попытка не пропала втуне. Нужно было собраться с силами, не дать Андрею увильнуть. Нужно, но…

– Например, боялись, что полностью лишив себя какой-либо необходимости отвлекаться от чистого мыслительного процесса на механический труд¸ на что-то обыденное и даже приземленное, вроде потребности чистить одежду, они лишат себя своего базового начала, основы личности, которая обуславливает поиск цели для приложения того самого пресловутого мыслительного процесса. Могу попроще, если нужно. Что-то меня поперло с пивка.

– Не переживай, меня тоже. Кстати, замечал, что под алкоголем у тебя из словаря пропадают просторечия? Так ты считаешь, это искусственная задержка эволюции ради сохранения привычного уровня сознания?

Даниль понял, куда клонит Андрей, но не собирался дать напарнику развить мысль. С него хватило на сегодня философии.

– Заметил. Мне что, бухать не просыхая, ради твоего эстетического удовольствия? И вообще, я не о людях, так-то. Да и теория, в принципе, не идеальна, чего ты от меня хочешь на крыльце под пиво? – серьезный разговор закончился, так что он кивнул мимо Андрея вдоль улицы, намекая на то, что не готов продолжать разговор. – Валил бы уже, Ирина ждет.

Андрей, естественно, не стал настаивать на продолжении беседы и, отвернувшись, посмотрел в сторону своего дома, последнего на уходящей к северной окраине поселения улице. Отсюда виднелся мягкий желтый свет в его окнах.

– Не хочешь зайти на ужин?

– Ну уж нет, – Даниль отрицательно покачал головой и уже без шутливых ноток ответил на предложение Андрея. – Никогда не говорил с ней на эту тему, и начинать не собираюсь. Твоя проблема, ты и разбирайся.

Временами, Данилю бывало слишком трудно не касаться их с Андреем дел в разговорах при Ирине, и чем дольше они этим занимались, тем труднее. Поэтому, в том числе, он стал заходить к ним в гости гораздо реже. Еще из зависти, но и из-за этого тоже.