Национальный предрассудок

Преданный Вам

<…> Нельзя также не сказать про жителей Дила, коих обвиняют – и, уверен, не без оснований – в чудовищном варварстве, ибо они не пожелали протянуть руку помощи тем несчастным, что, вскарабкавшись на мачты и реи тонущих кораблей или уцепившись в воде за обломки судов, сумели с началом отлива выбраться на отмель в Гудвин-Сэндз.

Печальное зрелище являли собой эти несчастные: бродя по отмели, они в тщетной надежде на помощь в отчаянии махали руками, что не составляло труда рассмотреть с помощью подзорной трубы.

Потерпевшие кораблекрушение получили несколько часов передышки, однако, не имея ни воды, ни пищи, а также никакой надежды на спасение, они были обречены на скорую смерть; с началом прилива все они должны были неизбежно оказаться под водой. Говорят, что несколько лодок подплывали к отмели в надежде поживиться чужим добром и свезти на берег все, что удастся подобрать, – однако спасением жизни несчастных не озаботился никто. <…>

<…> Невозможно забыть и о том, как пострадали суда, стоявшие на Темзе. Жуткое зрелище являли собой корабли, сорванные с якорей и несущиеся в открытое море. Между Верхним Уоппингом и Рэтклифф-Кросс я насчитал, помнится, никак не больше четырех пришвартованных судов, ибо как раз в это время начался отлив, ветер дул с невероятной силой, и ни якоря, ни швартовы, ни цепи, протянувшиеся с одного берега на другой, не смогли удержать стоявшие у причалов корабли.

Суда были брошены на произвол судьбы: на палубе некоторых из них не было ни души, на очень многих – не более одного матроса или юнги, которого оставили на борту присматривать за кораблем.

Тот, кто хорошо знает Темзу, все ее колена и излучины, поймет, что при сильном юго-западном ветре корабли сносило в залив через Рэтклифф-Кросс и Лаймхаус-Хоул; на всем протяжении от Лаймхаус-Хоула до нового дока в Дептфорде река вновь начинает петлять, а затем течет в юго-западном направлении, куда при юго-западном ветре корабли и сносило.

А коль скоро река в этом рукаве не широка, а кораблей на ней собралось великое множество, они сталкивались друг с другом и превращались в месиво – подобного зрелища, уверен, ни одному человеку на свете прежде видеть не доводилось.

Автор этих строк из любопытства побывал на этом месте и стал свидетелем картины, описать которую невозможно. А именно: между Шедуэллом и Лаймхаусом скопилось, по моим подсчетам, никак не меньше семи сотен парусников, в том числе и очень больших. Я не верил глазам своим: один корабль, накренившись, уткнулся носом в опустевшую палубу другого, стоявшего с ним рядом; корпус этого корабля, в свою очередь, навис над полубаком третьего корабля, находившегося с ним по соседству. Бушприты одних кораблей пробили иллюминаторы в каютах других; у некоторых корма задралась так высоко, что вода заливалась в кубрик. Один парусник подмял под себя другой, и тот затонул прежде, чем первый коснулся воды. Число поломанных мачт, бушпритов и рей, искрошенных в щепы резных ростров, приведенных в полную негодность снастей, а также лодок, сплющенных с двух сторон кораблями, не поддавалось счету. Иначе говоря, не оставалось, пожалуй, ни одного парусника, который не получил бы повреждений.

Несколько судов и вовсе пошли ко дну, но коль скоро то были легкие корабли, не несшие груза, потери ограничивались лишь ими самими. Вместе с тем затонули и два тяжело груженных корабля: в Лаймхаусе – вельбот «Расселл», шедший в Дуврский пролив с тюками товара в трюме, а в Блэкуолле – стоявшая на якоре шхуна «Сарра», направлявшаяся в Ливорно. И хотя «Сарру» подняли со дна и втащили на берег, у нее оказался сломан киль, и больше в море шхуна уже не выйдет. Несколько человек, находившихся на этих двух судах, утонули, но сколько всего было погибших, мы едва ли когда-нибудь узнаем.

Несколько кораблей, в том числе пять шедших в Вест-Индию, сели на мель близ Грейвзэнда, пониже Тильбьюри-Форта, но, по счастью, берег там мягкий и илистый, и начавшийся отлив, который явился причиной гибели многих судов в других местах, оказался для этих, несших весьма ценный груз, спасительным; сила ветра была столь велика, что корабли снесло отливом обратно в море, не причинив им особого вреда.

Если же Вы думаете, что я сумею подсчитать потери, в особенности среди речных судов, то рассчитывать на это не приходится – цифры, коими я располагаю, самые приблизительные <…>.

Сэр,

позвольте прежде поблагодарить Вас за Ваш недавний визит в дом священника; очень сожалею, что ввиду неотложных дел Вы не сумели пробыть у нас дольше, в противном случае Вы бы составили себе более полное представление о том уроне, что нанес нам невиданный по силе ураган. Поскольку я видел, что Вам бы хотелось услышать более подробный рассказ об этом печальном событии, сообщаю все, что знаю сам, и если рассказ мой получился сбивчивым и неполным, то в нем, по крайней мере, вы не найдете ни единого слова неправды. Не стану описывать ту тревогу, в которой в тот вечер пребывали мои домочадцы и которую я, должен признаться, не разделял, ибо полагал, что поднявшийся ветер не будет сильнее, чем бывает обычно в это время года. А потому я отправился на покой в надежде, что опасения наши напрасны. Когда же мы улеглись, я понял, что ошибался, и всю ночь мы пролежали без сна, с содроганием прислушиваясь к свирепым порывам шквального ветра. Так продолжалось до четырех утра, когда, решив, что ураган стихает, мы наконец уснули и проспали примерно до шести часов, после чего жена моя, пробудившись, растолкала одну из наших служанок и велела ей проведать детей. Не прошло, однако, и получаса после того, как служанка встала и поспешила к своей госпоже, как до нас донесся страшный шум – казалось, дом распадается на части. Можете себе представить, в каком волнении все мы пребывали. Не прошло и минуты, как меня с рыданиями окружила вся наша детвора; что же до меня самого, то я был не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой и уж тем более встать с кровати – впрочем, оставаться лежать я не мог тоже. Истошный крик дорогих моих детишек потряс меня до глубины души; иной раз мне мнится, что крик этот и по сей день стоит у меня в ушах, и мне его не забыть вовек. После чего я до самого рассвета, лежа в постели, умолял невинных крошек проявить терпение. Если не считать preces и lachrimae – молитвы и слез, этого допотопного христианского оружия, нам нечем было себя защитить, и мы испытывали столь сильный страх, как бы дом не рухнул нам на голову, что у нас не было сил подняться с постели и сделать хоть что-то для своей безопасности. Когда же мы все-таки поднялись и отправили служанку посмотреть, что происходит, то выяснилось, что, провалившись, труба разрушила значительную часть дома, ту, где находится верхняя спальня, а также комната под ней, служившая мне кабинетом. Труба считалась весьма прочной, ничуть не хуже любой другой, и каменщик (за которым я немедля послал) был изумлен, обнаружив, что она и в самом деле провалилась. Однако более всего меня поразило, каким образом упала труба, ибо упади она как-нибудь иначе, и она бы, скорее всего, убила многих членов моей семьи. Ведь именно в этой части дома лежали в постелях мы с женой и пятеро наших детей, а также двое слуг, служанка и человек, которого я нанял на временную работу (и которого, стало быть, я вправе назвать своим слугою). Кровать, в которой лежали моя старшая дочь и служанка, находилась в непосредственной близости от трубы, да и наша с женой кровать была от нее всего в нескольких ярдах, а потому прав был Давид, сказавший Ионафану, что «один только шаг между мною и смертию»[18]. Нельзя не упомянуть и еще об одной весьма примечательной и странной подробности. Господь распорядился так, что два стропила при падении встали под углом друг другу и удержали ту часть дома, что примыкала к верхней спальне; в противном случае и она, надо полагать, рухнула бы нам на голову. Плотник (за которым мы впоследствии послали) поинтересовался, кто установил эти стропила, решив, что кто-то уже побывал здесь до него. Когда же мы ответили, что два бревна при падении встали таким образом, что подперли верхний этаж, он нам не поверил, заявив, что встали они настолько прочно, что их вряд ли стоит водружать на прежнее место.

18

1 Цар 20: 3.