Страница 3 из 5
Далее рассказывает Юра: «Входим в кабинет, поздоровались, Евгений Фёдорович меня представил. Я изложил вкратце суть своей работы, получил несколько дельных советов и, вроде, пора уходить. Начали досвиданькаться, отмахивается: «Незачем!» и тут Евгений Фёдорович легонько толкает Николая Петровича: «Откройте, пожалуйста, сейф». Галкин Евгений Фёдорович настаивает: «Надо, Николай Петрович! Откройте сейф». Уговорил!
Н.П. Галкин (1918–1986)
Галкин подходит к своему сейфу, открывает его и подзывает меня – орденская планка, а на ней три медали лауреата Государственной и медаль лауреата Ленинской премии. Я аж вздрогнул. Вот это да! Вот это Человечище! Понял, что за институт ВНИИХТ, какие великие люди в нём работают и как мне повезло, что мною занимаются именно в этой организации и моя работа выйдет из столь солидного учреждения. А потом Николай Петрович попросил меня присесть и сказал очень важные слова: «Юра, главное в науке – это порядочность! Как бы ни было тебе трудно под напором вышестоящих бонз, требующих порой переступить чрез некоторые нормы и правила в угоду правильной отчётности, не позволяй, по крайней мере, себе, подобных действий».
Слова Н.П. Галкина[1] я запомнил на всю жизнь и всегда следую этому мудрому напутствию».
Небольшая ремарка. По-видимому, именно из-за своей принципиальности и характера правдолюба, Н.П. Галкин не был избран ни членом-корреспондентом, ни академиком АН СССР, хотя институт при поддержке Средмаша выдвигал его несколько раз. Как рассказывали, «доброжелатели» говорили конкурсной комиссии: «Хотите иметь в Академии наук скандалиста – избирайте Галкина».
Начальник от Бога!
(Несколько штрихов к портрету Валерия Ивановича Щербакова)
Еще, будучи школьником, я слышал от своей мамы, которая работала техником-аналитиком в лаборатории Щербакова, что Валерий Иванович неизвестно чем занимается:
«Сидит, как сыч, в своём кабинете, а на его столе только чистый лист бумаги, ручка и телефон».
Но лаборатория Д-1 в отделе «Чистые соединения», которой и руководил В.И. Щербаков, в то время гремела по всему Союзу – редко можно было найти химическое предприятие Минсредмаша, на котором не проводили бы исследования и практические разработки сотрудники лаборатории. Численность лаборатории достигала 120 человек, имелась собственная аналитическая служба, механическая мастерская, разнообразные установки и исследовательские стенды.
Много лет спустя, после окончания Менделеевки, я, в конце концов, попал в лабораторию к В.И. Щербакову. Число сотрудников едва достигало 20 человек – это лихие 90-е годы. А на столе Валерия Ивановича – неизменный почти пустой лист бумаги и ручка. Но удивительное дело, как и раньше, – Валерий Иванович всегда знал какой его сотрудник, где и чем в настоящее время конкретно занят, каждый из них в любой момент мог получить у него исчерпывающую информацию по любому рабочему вопросу. Самое главное, что Валерий Иванович всегда был очень доброжелателен, терпелив и, даже порою, сердечен при решении, как рабочих, так и личных проблем своих подчинённых. Я ни разу не слышал, чтобы он повысил голос, даже высказывая претензии нерадивому, не припомню, чтобы он кого-то, вольно или невольно, подставил или оскорбил. Весь его облик был напитан какой-то теплотою и добром, глаза всегда смотрели в лицо собеседника и лучились участием ко всему твоему существу и твоим проблемам.
И вот что характерно. Иногда, а в последние годы его жизни, когда он уже не был начальником в лаборатории, случалось довольно часто, что Валерий Иванович входил в комнату в грустном настроении, садился за свой рабочий стол и … молчал. Зная его характер, мы догадывались, что он получил только что очередную взбучку (и, наверняка, в очередной раз совершенно незаслуженную) от начальства, и, скорее всего, за кого-то из своих сотрудников. Только спустя достаточно продолжительное время он тихим, спокойным и добрым голосом говорил, в чём дело, не указывая напрямую на виновника своей беды. Ни крика, ни разноса, ни обвинений в нерадивости или некомпетентности от него не слышали. Валерий Иванович не считал полезным и необходимым устраивать сослуживцам разнос, прекрасно понимая, что криком дело не сделаешь. Незачем людям портить настроение и мотать нервы.
И такая манера общения с сотрудниками заставляла последних мобилизовать все свои возможности и способности к быстрейшему и качественному выполнению обязанностей – хотелось, чтобы Валерий Иванович улыбнулся. А его улыбка – открытая, добрая, чуть ироничная, – обладала живительным свойством поднятия любого настроения.
Валерий Иванович Щербаков относился к редчайшему в настоящее время типу начальника, который не срывает злобу на своих подчинённых, даже если они явились причиной его плохого настроения и заслуживали хорошей трёпки.
Валерий Иванович ушёл из жизни очень неожиданно. Буквально накануне многие видели его в институте весьма жизнерадостным; с некоторыми из нас он обсуждал животрепещущие вопросы о необходимости проведения тех или иных исследований на установке «Минимодуль», делился планами на будущие научные изыскания.
А уже на следующее утро мы получили ужасную весть!
Учитель
Впервые я увидел Бориса Вениаминовича в начале 1961 года. В деканате физико-химического факультета МХТИ им. Д.И. Менделеева нам, студентам 4 курса, объявили, что лекции по технологии урана будет читать новый заведующий кафедрой, доктор наук[2], Герой Социалистического труда и очень «секретный» директор завода. Это и был Б.В. Громов.
Первая лекция. В аудиторию вошёл импозантный мужчина в очках. Поприветствовал нас, и без предисловий стал рассказывать о месторождениях урановых руд в мире. Я навсегда запомнил: «Африка, Конго, Катанга – месторождение Шинколобве, – крупнейшее в мире месторождение». Дальше мы весь лекционный час, затаив дыхание, слушали совершенно новые для нас сведения об основах технологии урана.
И я понял, что правильно выбрал будущую профессию, о чём до сих пор и не жалею. Борис Вениаминович общался с нами, студентами, как со своими будущими коллегами.
Так получилось, что и во время учёбы он привлекал лучших студентов для участия в научной работе, а мне и после окончания в совместных работах института посчастливилось участвовать института, куда я был распределён, и кафедрой Б.В. Громова.
Борис Вениаминович (студенты между собой называли его «БэВэ») рекомендовал меня в аспирантуру, но я отказался, потому что хотел, как можно, быстрее начать работать в столь интересной для меня области.
В первый момент он рассердился и велел мне подумать. Через несколько дней я пришёл к нему и сказал: «Ведь Вы тоже вначале занимались разработкой совершенно новых технологий урана, но это не помешало Вам стать таким крупным учёным». Он засмеялся и простил меня (Б.В. был очень добрым меня для выполнения человеком). Было решено направить дипломной работы в п/я 912, который в узких кругах был известен как НИИ-10 (сейчас АО «ВНИИХТ»).
Б.В. Громов (1909–1984)
После защиты дипломной работы, через месяц работы инженером, я был командирован в Томск-7 (сейчас Северск) на завод по производству гексафторида урана. И только здесь я узнал, что наш любимый заведующий кафедрой работал в Томске-7 директором этого сублиматного завода. Борис Вениаминович никогда не терял связей со своим заводом, так что я продолжал работать как бы совместно с его кафедрой. Мне удалось оправдать доверие Громова и уже через пять лет защитить кандидатскую диссертацию по тематике, связанной с фтористыми соединениями урана.
1
Галкин Николай Петрович родом из Тамбовской губернии. На свои премии построил в родном селе Верхнее Грязное школу и до конца своих дней оказывал ей всестороннюю поддержку.
2
Здесь автор ошибается, Б.В. Громов защитил докторскую диссертацию лишь в 1962 г., если не считать, что по независящим от него причинам его первая докторская диссертация, блестяще защищённая в 1946 г. в УПИ, не была утверждена ВАК, т. к. он не смог приехать по вызову из-за чрезвычайной секретности работы по атомному проекту.