Страница 117 из 122
Оно и понятно: по документам выходило так, что в нас тут чуть ли не все ученики регулярно посещают занятия по немецкому языку, читают на них «Die Leiden des jungen Werther» и, разумеется, превосходно говорят на языке Гёте.
Да что там!
В одном из отчетов Нинка даже писала, что у нас в школе, дескать, даже на переменах дети между собой на дойче шпрехают!
И высокие начальники (видимо, ввиду наличия у них тяжелых когнитивных нарушений) во всю эту бредятину верили.
Откуда я знаю, что верили?!
Ну, во-первых, некоторые из них мне сами об этом говорили.
Во-вторых, если бы не верили, то им бы точно не пришло в голову включить нашу школу в какую-то международную программу обмена учениками.
А нас в эту программу включили.
Случилось это в 2014 году. Поэтому, собственно, осенью всё того же четырнадцатого года Андрей Тихоня на целый год отправился в туманную Германию.
Немецкого языка он, разумеется, не знал. Притом не знал от слова «совсем». То есть он вообще ни единого слова по-немецки сказать не мог. Ну вот вообще! И тем не менее его послали в известном направлении. На Запад.
Вместо него же нам прислали немца.
Звали этого шкета Марк.
Прозвищем он обзавёлся практически сразу. Прозвали его Немчиком. Так и стал он для нас для всех – Марк Немчик.
Было ему тринадцать лет, был он упитан и внешность имел миловидную. Ростом он был метра полтора. Может, чуть больше, но уж никак не меньше. Лицо у него было круглое, как Луна, и бледное, будто полотенце в турецком отеле. Глаза у него были карие, мелкие. Волосы темно-русые, стрижка короткая. Нос немного вздернутый. Уши плотно прижаты к голове. На немца он, словом, не очень-то походил.
Одевался Марк по-европейски: черные брюки чинос и всякие там попугайских цветов рубашки в клетку. Такие ещё эти гады хипстеры вечно носят. Больше всего ему нравилось приходить в школу в черных чиносах и рубашке в черно-зеленую клетку. Кстати, по той же самой европейской моде рубашку в штаны он никогда не заправлял.
Эх, какой это был шкет!..
Шкетище!
Да, когда Марк к нам только приехал, то он на типичного немца с квадратной башкой (чтоб кружка пива лучше стояла) уж никак не походил: все ему тут казалось удивительным и вообще разве что не волшебным.
Он вечно стеснялся, смущался и, по всей видимости, поначалу нас боялся.
Оно и понятно: приезжаешь ты тут такой весь чистенький, мамой накормленный из Германии, а тут эти монстры. Морлоки! Ей-богу, морлоки! Просто гунны какие-то, готы, вандалы, – варвары, одним словом.
Помню, как мы Марка в первый день напугали.
Случилось это всё первого сентября 2014-го.
Ну, сами понимаете, как тогда всё обстояло, наверное.
Хотя откуда вам знать?!
Ладно, расскажу, как всё на самом деле было. Итак, на дворе первое сентября четырнадцатого года. Перед школой, как и полагается, торжественная линейка выстроилась. Все в куртках дутых, в капюшонах, под зонтиками напыщенные такие стоят. В руках цветы у всех, рюкзаки за спинами. Пакеты с подарками учителям, понятное дело.
Ну, дождина, как вы понимаете. Как из ведра льёт, ей-богу.
Тут в школьных воротах появляется фигура нашего подопечного.
Мы к тому времени все уже, разумеется, знали, что с нами немец весь год учиться будет. Знали и то, как этот самый немец выглядит.
Оно и понятно: расположился-то чужеземец дома у Андрея Тихони, а у этого последнего старший брат есть.
А у брата этого – язык-помело.
Впрочем, тут среди наших даже и самый молчаливый бы не удержался.
Оно и понятно: это ж в кои-то веки к нам в школу немцы из Германии едва ли не на постоянное место учебы приезжали?!
Ну так вот.
Только появился Марк в школьных воротах, как построение всё тотчас же меняется. Стояли мы все по линейке, а теперь, значит, в две шеренги выстраиваемся. И быстро притом перегруппировку-то осуществляем. Минуты, наверное, не прошло, как мы все уже перестроились. Стоим теперь, значит, в две шеренги. Одна шеренга по правую сторону от дверей школы стоит, другая – по левую. И тянутся эти шеренги едва ли не до самих школьных ворот, где немец стоит. Эдакий теперь живой коридор из нас образовался. Так обычно почетные караулы возле красной ковровой дорожки выстраивают. Ну, когда президентов и всяких там важных персон встречают. Проверяющих, например.
Увидел всё это великолепие наш немец, засмущался, застеснялся... Совсем оробел, короче. Назад попятился.
Тут из огромных звуковых колонок послышался громкий треск. Он разрезал мокрый осенний воздух всего-то секунды две или три, но мне, стоявшему тогда в правой шеренге и замерзающему под холодном осенним дождем, – это время показалось если не вечностью, то аж периодом весьма значительным.
Я боялся, что ничего не получится. Что сюрприза не выйдет.
Но вот, когда я уже думал расстроится, – могучей вскипающей волной залили весь школьный школьный двор бодрые звуки духоподъёмный музыки.
Несмотря на всю тяжесть рюкзака, – спина у меня тут же вытянулась в струну, пятки по-военному сомкнулись, а правая рука сама потянулась к незримому за пеленой низких серых туч Солнцу.
То же самое испытал, как видно, не я один. У всех стоявших в двух шеренгах руки вытянулись в римском салюте так, словно встречали мы не какого-нибудь там простого немецкого школьника, а самого Адольфа Гитлера.
Только тогда я заметил, что многие поснимали свои куртки, оставшись в брюках и черные рубашках, специально выстиранных и поглаженных к такому важному мероприятию.
И тут мы все как взяли – да и затянули что было мочи «Песню Хорста Весселя» на немецком.
Плавно и величественно поплыли звуки старого тевтонского гимна над школьным двором, над мокрыми листьями понурых деревьев, над унылыми и ветхими, но такими уютными домами-хрущевками, вызывавшими иногда у нас меланхолические слёзы, над мрачными и пустыми двориками, над отражавшей в своих тихих водах серое осеннее небо Москва-рекой, над мокрым, холодным, но вместе с тем непроходимо душным в такую погоду парком, и над всем городом-героем Москвой, и, казалось, над всей Вселенной...
Некоторые из наших пытались ещё было водрузить над толпой немецкие флаги. Среди последних я насчитал четыре: два нацистских, один имперский и один веймарский.
Потом мне говорили, что кто-то принёс ещё черно-жёлтый флаг Австрийской империи, но сам я его тогда не заметил.
Те, кто это флаги принёс, надеялись, видимо, что эти знамёна будут развеваться над шеренгами, что это будет выглядеть величественно и круто. На самом деле флаги почти сразу же отсырели и унылыми тряпками свисали с древков, на которые их поутру насадили.
Нашим поэтому приходилось поддерживать знамёна руками только для того, чтобы было хотя бы видно, что за тряпка насажена на том-то и том-то древке.
Впрочем, ткань намокла тогда так сильно, что и это едва помогало.
Но вообще на мой взгляд все это тогда смотрелось очень даже неплохо. Даже величественно, возможно.
Марку, впрочем, так по всей видимости не казалось.
И хорошо ещё, что мы обо всём заранее позаботились, и Немчика у ворот сторожили двое крепких ребят. Они-то уж удрать ему не позволили.
Нет, конечно, немца никто быть и не думал.
Просто мы с самого начала боялись, что этот самый немец окажется человеком слабым. Испорченным, так сказать, немецким толерастическим воспитанием.
Так оно, собственно, и оказалось.
Впрочем, день тот прошёл на мой взгляд как нельзя лучше.
Марк хоть и не без препирательств, но прошёл-таки через наш коридор славы, многие из наших ещё до первого урока (но уже после окончания церемонии встречи тевтонского гостя) напились, во время уроков кутить продолжили, ну а после окончания учебного дня попусту перенесли всё праздненство в уже известный вам бар и на квартиры хлебосольных шкетов.
Разумеется, для многих моих товарищей начавшаяся в тот день гульба как-то незаметно переросла в длительный загул. Большинство из них так из этого загула до конца четверти и не вышла.