Страница 7 из 9
Набег подходил к концу. Демоны, забрав с собой полсотни детей, так же быстро, как появились, уходили в Куличи. Они уносили человеческих детёнышей в Туру. Миновав долины, чёрные ручейки стеклись к холму, поднялись по склонам и всосались в башню, за стенами которой, в центре первого этажа, темнел лаз колодца. Угольщики по очереди проваливались в ограниченную кирпичной кладкой дыру, спускались в крепостное тайное подземелье. Там своих солдат ждал их полевой вождь – такой же угольщик, как и они, – немного выше их ростом, с более светлой, отдающей в серое чернотой кожи и с грубыми кривыми шрамами, идущими вокруг головы – следами давнего ритуального вскрытия черепа. Каждого ребёнка ночные воры показывали командиру и уносили в темницу. Там детей открепляли со спин, бросали в клетки, оставляя в ожидании наступления их очереди.
Вождь угольщиков – Вскрытый, стоял и смотрел безучастно на вереницу его охотников, вернувшихся с добычей, до тех пор пока на спине одного из демонов не увидел чем-то приглянувшегося ему младенца – того самого, которого украли из нового сруба. Рядовой угольщик встаёт на колени, превращая своё тело в жертвенный алтарь. Вскрытый подходит, заносит длань и его пальцы, став кинжалами, пробивают грудь младенца и вырывают маленькое трепещущее сердечко. В левой руке вождя материализуется железный сосуд, в него он собирает кровь. Плач прекращается, угольщик, встряхнув холкой, как мокрый пёс, кидает трупик в угол. Рядовые уходят, оставляя вождя, сжимающего в кулаке тёплый кусок сердечной мышцы, одного. Вскрытый, наклонив голову, смотрит на кулак, потом делает шаг назад, ещё шаг и следующий. Так задом он и двигается по коридорам, поворачивает, наклоняется под арками, пролазит в узкие отверстия-норы и добирается до кладовки – в ней, на полках-нишах, вырытых в земляных стенах, лежат тысячи белёсых, холодных кукол величиной со взрослого человека. Безжизненные чурки без лиц и отличительных анатомических черт. Все одинаковые, все похожие на мертворождённых близнецов, слепленные из добытого в царстве Камора трупного воска – сала, соскоблённого со стенок адских котлов. Их сваяли, и они ждут своего часа.
Вскрытый берёт одну чурку и впихивает в неё детское, невинное сердце. По воску пробегает световая волна, члены размягчаются и воск светлеет изнутри холодным белым пламенем. Но это пока не жизнь, а её подобие, не подробная имитация, а процесс завода механизма существования перед ходом. Закончив с заготовкой, Вскрытый, сгорбившись и высоко подбрасывая колени, поскакал к туннелю, облицованному красными кирпичами, трубой уходящему в глубинные недра осквернённой земли. Там в нетронутом, необожжённом светилом мраке, на цепях, растянутый между стен за руки и ноги, заросшей в бороде и грязи, звездой висит голый человек – в прошлом благочестивый праведник, отшельник; в настоящем – святой, а в будущем – жертва и ворота в загробный мир. Демон заботится о нём, кормит – бесчестит скоромным, преобразуя дух в плоть, готовя открыть тайный проход для своего господина. Вскрытый насильно поит праведника детской кровью прямо над каменным пончиком вызова. Основная часть крови отправляется в желудок, а мелкие брызги оседают на камень.
Вырывание сердец у детей и кормёжка праведника кровью начинается ровно в полдень – время обратного перехода, время перевёртыш. Происходит очернение полдня подземной полночью. Так создаётся связь. Мастеру не сложно заставить любого человека проглотить и не такое. Он может заставить сожрать его и собственный язык, перетянутый собственным пенисом. Когда все четыре тысячи и один солдат получат сердца, то Мастер Оживитель пройдёт по скрытому пути и явит себя миру. Мастер, отрубленная правая рука слепого зла. Слуга, изгнанный со двора Камора, удалённый, скрывшийся от неправедного, внезапно вспыхнувшего сухой соломой, непредсказуемого гнева, но продолжающий верно служить господину.
Простой монах, выделяющийся среди собратьев разве что своим ревностным отношением к вере, приверженец религиозного учения о распятом на кресте Мученике – Богомил, молился в часовни. К нему, осторожно, со спины приближается другой монах в зелёной, как и подобало всем служителям культа, рясе. Он нежно трогает Богомила за плечо и тихо произносит:
– Извини, что отвлекаю от молитвы. Брат, настоятель очень просит тебя зайти к нему.
Оторвавшись от сосредоточенных транс-размышлений о боге, Богомил поднимается с колен, осеняет себя крестом, кланяется изображению Мученика, распятого на кресте, и говорит:
– Иду, брат. Я уже закончил.
Религия, которой придерживался Богомил, считалась в стране Божьих Коров второй по духовному влиянию, оказываемому на народ, после учения ордена Воли. Да и адептов её было в стране гораздо больше. Простой люд тянулся к мученикам сильнее, чем к непонятному во многом для него ордену, множество членов которого были выходцами из высших сословий. Мученики, конечно, тоже умерщвляли плоть, соблюдали обет безбрачья и изучали военные дисциплины, но были проще в общении и строили церкви не только в труднодоступных местах, как это делали со своими монастырями-цитаделями воины Воли, но и в обыкновенных сёлах и маленьких городках. Все знали, что мученики закаляют дух холодом и жаром, а тела набивают, приучают к боли. Их кожа в результате тренировок становилась настолько толстой и эластично-непробиваемой, что её не брали ни ножи, ни пики. Монахи расправлялись с нелюдью голыми руками не хуже освещённой стали, за что пользовались уважением и почётом в обществе.
Богомил из часовни вышел во внутренний дворик монастыря. Всё пространство дворика заполняло коленопреклонённое, упиравшее лбы в булыжники мужичьё. Их широкие спины изогнулись колесом и светились серыми домоткаными рубахами. Смотря на них, могло сложиться впечатление, что двор завален деревенскими безымянными могильными камнями. Протиснуться, пробиться через застывших в покорности крестьян, в церковь через это импровизированное живое кладбище было нельзя. Богомил обошёл скопище чёрного люда по боковой галерее, нырнул в незаметную нишу и открыл собственным ключом (за заслуги ему пожаловали привилегию иметь ключи от всех дверей) неказистую маленькую дверцу. Нагнув голову, он вошёл и очутился в пространстве между церковными стенами. Проход был узок, и монаху приходилось протискиваться боком. Сделав полукруг, Богомил вошел в церковь из-под иконостаса. Как он и думал, сермяжные просители проникли и внутрь. Настоятель стоял на возвышении аналоя (Богомил видел его со спины и сбоку), а пахари надвинулись на него от самых дверей и клином тел поднялись по ступеням к самым ногам священника. Остриём клина стал выборный староста сразу от нескольких деревень – Ус Коптильщик.
Богомил подошёл к настоятелю, тот почувствовав его приближение, обернулся и приветствовал благословляющим крестом. Монах замер в позе ожидания.
– Богомил, к нам пришли люди.
– Я вижу, отец. – "Отец" было общепринятым обращением монахов к настоятелю, а звали его – Глазиус.
– Ты знаешь зачем?
– Нет, отец, не знаю, догадываюсь. Они просят нашей помощи.
Представители духовенства разговаривали, не понижая голоса, так что все их слова отлично слышали все, кто находился в церкви.
– Оказывать помощь страждущим, как ты знаешь, наша святая обязанность. В их деле, кроме нас, им никто не поможет. Их селения на юге одолевают чёрные демоны. Воруют детей, убивают защитников. Мы живём в страшные времена: вот и к нам пришло зло. Так дадим ему достойный отпор! – Крестьянские спины дрогнули. – Собирайся, Богомил, ты поедешь с этими достойными людьми.
– Отец, я поеду один? – Богомил имел в виду, что возможно не только ему выпала такая честь.
– Ты же знаешь: большинство братьев призваны в столицу, укрепить дух воинов королевского войска, поддержать их в битвах, и изгнать сомнения из их сердец. Честь представлять церковь в прямом противостоянии с адом выпадает не часто, – Глазиус наморщил валун крутого лба и поджал губы. Ему не понравился вопрос Богомила, в нём он усматривал сомнение.