Вечный день

Само здание «Таймс» напоминало огромное судно, севшее на мель в пересыхающем море. Разбросанные вокруг домишки представлялись эдакими шлюпками, а по бокам-бортам его облепляли ракушки — незаконно воздвигнутые флигели и пристройки из рифленой жести. На фасаде основного корпуса по-прежнему различалось выложенное кирпичом название старого завода: «Собачьи галеты Пломли».

На проходной ей учинил досмотр недоверчивый стюард, то есть охранник, после чего какая-то бодрая девушка проводила ее в буфет. И теперь Хоппер нервно ожидала единственного человека, который способен был ей помочь, но навряд ли горел желанием и помогать, и встречаться.

— Итак, расскажешь, чему ты обязана столь плачевным видом? — Дэвид Гэмбл уселся за столик и подвинул ей чашку с чаем и бутерброд. Его первые вопросы, заданные при встрече, она проигнорировала, а чтобы совладать с собственной убийственной неловкостью, твердила про себя: «Твое дело важнее, чем твои чувства».

— Нет. — Пока он покупал еду, Хоппер попыталась незаметно расчесать спутавшиеся волосы. Шишка на затылке на ощупь сильно увеличилась. — Просто упала. Ты же меня знаешь. Нескладная растяпа.

— Точно?

— Точно.

— Ладно, как знаешь, — Дэвид всегда был покладистым парнем. — Так что тебя привело сюда?

— Мне нужен какой-то особый повод, чтобы повидаться с бывшим мужем? — отозвалась она как можно беспечнее.

— Нет, наверно. Когда-то же ты должна была объявиться. Приползти назад и всякое такое. Ведь ты всего лишь человек. Сахар?

— Нет, спасибо, — нынешний сахар желания полакомиться им не вызывал: свекольный, темного цвета, он отвратительно, как строительный песок или кусочки стекла, поскрипывал при размешивании. Казалось, по ошибке смешали две партии разнородного груза. Хоппер частенько задумывалась, не существует ли где-нибудь куча песка с неожиданно сладким вкусом.

— Ладно, — Дэвид щедро насыпал себе две ложки сахара и, наблюдая за его растворением, принялся помешивать чай. Затем с довольным видом окинул взглядом людный буфет.

За четыре года он почти не изменился. Густые и светлые, как солома, волосы. Румянец на щеках. Все тот же открытый доброжелательный взгляд голубых с серыми крапинками глаз. И все так же молод, как и во время их последней ссоры, разве что в уголках глаз появилось несколько морщинок да прибавилось седых волос на висках. Его способность противостоять неумолимому бегу времени вызывала уважение.

— Похоже, дела у тебя идут неплохо.

— Я всего лишь чертов выпускающий редактор, — он так проворно извлек из кармана глянцевую визитку, будто держал ее наготове с самого начала разговора. — Производит впечатление?

— Еще как, — улыбнулась Хоппер, хотя сейчас ее куда больше занимал бутерброд.

— Отлично. Именно это я и надеялся услышать. У газеты тоже все прекрасно. Недавно вот обновились. Я тебе рассказывал о наших прессах? Оригинальных из 1930-х, воскрешенных шедеврах золотых дней печати!

— Смутно помню, упоминал пару раз.

— Извини, — улыбнулся Дэвид.

— Но сам-то ты как? На самом деле?

— Да так себе. Кроме работы, не особо.

— Как Памела? Родила тебе наконец-то детей, которых ты так жаждал? — Хоппер отчаянно пыталась разрядить обстановку, не увиливать от неловких моментов прошлого. Однако, едва вопрос слетел у нее с языка, она осознала ошибку. Дэвид залился краской, потупил взор и постучал костяшками по сахарнице.

— Мы с Памелой… э-э… Мы больше не вместе.

— О боже! Прости, Дэвид. Я вовсе ничего такого… То есть я не хотела… В общем, прости.

— Забудь. Ты же не знала. А сама как? Дружка-то на платформе завела?

— Приятельствую помаленьку.

Он усмехнулся. Элен решила перевести разговор в более безопасное русло:

— Что сегодня на повестке дня?

— Большой репортаж об НТМ.

Должно быть, на ее лице отразилось недоумение, потому что Дэвид усмехнулся и пояснил:

— Забыл, ты же в Лондоне только наездами. НТМ — это Новый Тауэрский мост.

Она сразу же вспомнила фотографию позирующего с церемониальной лопатой Давенпорта на установке первой сваи.

— Возникли какие-то проблемы?

— Да как у тебя язык повернулся такое сказать, Элли? Это же знаковый национальный проект под личным контролем премьер-министра, и стройка идет полным ходом. О таком нужно быть в курсе.

— Поняла. Что еще новенького?

Дэвид внимательно посмотрел на нее, затем перегнулся через стол и заговорил вполголоса:

— Кое-что мы не можем печатать. Ты просто не поверишь, Эл, что творится за пределами Лондона. Хаос. Армии не хватает людей, оружия и всего остального. Бунты повсюду. Стоит усмирить один очаг гражданского неповиновения, как тут же вспыхивает другой.

— Серьезно?

Он кивнул.

— Дальше — хуже. В дефиците буквально всё. В настоящий момент производственная база Британии не в убытке только по части брехни. Правда, пока скотч еще не разучились изготавливать, есть чем все заклеивать. Если и его лишимся — наступит полная задница.

— Хоть что-нибудь из этого попадает в газеты?

— Естественно, нет. Но большинство госслужащих плачется, что последний месяц они спят по два часа в сутки. Давенпорту нужна победа, и как можно скорее. Без этого ему крышка.

— И как думаешь, он добьется успеха?

— Скорее всего. Ходят тут кое-какие слухи. Всего лишь слухи, конечно же, — Дэвид тяжело вздохнул, словно заранее ужасаясь собственным словам. — В общем, поговаривают, будто он наконец-то получит от американцев то, чего ему так хочется.

— И что же это?

— Элли, да где ты была все это время? Он же всегда мечтал заполучить ядерное оружие!

— А, точно. Да, про это я знала. Ну и что он будет с ним делать?

— Да кто ж его знает… Но штука в том, что на протяжении тридцати лет нашего премьера сдерживало только американское ядерное оружие. А так он вновь обретет контроль над всей страной — во всяком случае, в пределах зоны поражения. С этими игрушками он хоть завтра может вторгнуться в Скандинавию или куда там ему вздумается.

— Боже!..

— Повторяю, это непроверенные слухи. Надеюсь, просто ложные.

Тут мимо них кто-то прошел. Дэвид сразу же откинулся назад и демонстративно сменил тему:

— Значит, так и живешь на платформе? Все пытаешься пригвоздить течения?

— Ага, на платформе. А ты?

— Да на старом месте живу. Изменений не так уж и много. — «Старым местом» было жилье на Квинсвей, которое Элен и Дэвид делили до расставания. — Нынче там очень тихо, — он улыбнулся, — только я все равно не задерживаюсь. Постоянно выдергивают, даже не выспаться.

— Как коллеги?

Дэвид кивнул самому себе и оглядел буфет.

— Спасибо, хорошо, — затем посмотрел на Хоппер и уже тише добавил: — всё те же проблемы.

— По-прежнему не знаешь, кто на вас работает? — так же вполголоса спросила она.

— Ой, да все они работают на нас. Просто у половины имеется вторая работа. Ей-богу, именно такое трудолюбие Давенпорту как раз по нраву.

Ни для кого не было секретом, что правительство сохраняет присутствие в газете. Помышляют ли наборщики о забастовке, полаялись ли редакторы на летучке — любые новости немедленно становились известны Уайтхоллу.

По закрытии основной массы газет — как раз с введением чрезвычайного положения, за год до Остановки, — издание «Таймс» все же разрешили, на условиях «стратегического надзора», как окрестили негласную цензуру. Тогдашний главный редактор был близок к правительству, а правление всячески демонстрировало податливость. Всех заподозренных в смутьянстве журналистов освободили от исполнения обязанностей.

Все тридцать лет газета существовала в прелюбопытнейшем состоянии неопределенности: и не официальный орган пропаганды, и не свободная пресса в прежнем смысле слова. Помимо «Таймс» в стране выходила еще одна национальная газета — под таким же строгим надзором, и работала государственная радиостанция.

— Тяжело тебе, должно быть?

Дэвид вздохнул.

— Сейчас стало гораздо хуже. Даже если мы узнаем, кто у нас кроты, ничего поделать все равно не сможем. Уволим — так нас и закроют. По сути, мы свободны печатать что вздумается — до той поры, пока так не поступаем. Правительство только радуется слегка негативным статьям, поскольку они якобы показывают, что издание не пляшет под их дудку. Не будь я в таком благодушном настроении, обязательно поплакался бы, как все тяжело и уныло.