Страница 131 из 138
Глава 39
которая вполне могла бы послужить всему циклу
своего рода эпилогом (если бы сие был его конец)
— А как так вышло, что с Романовым тебе все удалось, а с Огинским — нет? — спросил я у Цой, не переставая в душе удивляться, что разговариваю с хабаровчанкой вот так вот запросто, без малейшего напряга и негатива — с обеих сторон. Нет, закадычными друзьями мы, конечно, пока не стали, но лиха беда начало! Вот что значит вместе затеять государственный переворот!
Что же касается оного переворота — точнее, если уж на то пошло, контрпереворота, не мы же все это безобразие начали — то он таки благополучно завершился — уже без нашего непосредственного участия. По ходу, правда, не обошлось без сложностей и даже без пролитых крови с маной (чего стоил один бунт Семеновского полка, спровоцированный Иваном Ростопчиным, категорически не желавшим терять свежеприобретенные позиции в Первопрестольной!), но в итоге дело сладилось. Реабилитированный в глазах Государя Младший Царевич Дмитрий был возвращен отцом из ссылки, получил титул Цесаревича и к нему — пост Главы Кабинета министров. Руководить Императорской канцелярией был поставлен сын казненного при Романове графа Алексея Разумовского и единокровный брат покойной Натальи Перовской Николай.
Из недавних выдвиженцев Светлейшего князя кто погиб, как тот же неугомонный Ростопчин, кто угодил под стражу, как, например, бывший начальник Федоровки полковник Пришвин, успевший несколько дней снова поруководить тем же кадетским корпусом. А кто, подобно Корнилову, успел бежать за кордон.
Но всеми этими переменами единолично рулил усовестившийся стараниями Цой Романов — понятно, с ведома и воли Императора (когда взломанный Светлейший князь явился к Борису VIII с повинной и планом контрпереворота, Государю хватило ума и воли не убить раскаявшегося сановника на месте — сопротивляться тот, понятно, не стал бы — а позволить ему действовать). Огинский же, нашими со Светкой стараниями попавший в заботливые руки Дианы в тот же вечер, что и его патрон, никакого участия в последующих событиях не принимал — кореянке он неожиданно оказался не по зубам.
— Там все совсем запущено, — пояснила хабаровчанка.
— Ни стыда ни совести? — хмыкнул я.
— Хуже. Все его астральные выходы, все, скажем так, ниточки, которые можно было бы между собой пытаться как-то связать, начисто сожжены извне.
— Это не мы со Светкой, — на автомате обронил я. — Мы его… аккуратно!
— Конечно, не вы. Тут нужна мощь… Даже не знаю кого… Князя духов!
А, ну да, все сходится…
— Признаться, я вообще не понимаю, как Огинский все еще жив! — продолжила между тем целительница. — Это ведь уже как бы и не человек вовсе — одна лишь оболочка!
— Видела бы ты, как эта оболочка мой щит разнесла! — заметил я.
— Одно другому не мешает. Пока он окончательно не сошел в Пустоту, магия остается при нем, пусть и не вся. А вот почему Огинский до сих пор туда не канул… Могу это объяснить только его невероятной, необоримой волей. В свою очередь, явно базирующейся на некой сверхидее…
— Отвоевать независимость для Польши? — предположил я.
— Вот чего не знаю — того не знаю, — пожала плечами Цой. — Я не в мозгах у него копалась, а в сердце. Но вообще, Польша — как-то мелковато для такого, на мой взгляд.
— Сергей Казимирович, возможно, так не считает… — пробормотал я.
— Вольнó ему, — развела руками Диана.
Охваченная пожаром контрпереворота, о тех, кто разжег это пламя в ложе Мариинского театра, Империя, казалось, и вовсе позабыла — сошлись в смертной схватке фигуры покрупнее. Но нет. На четвертый день после своего триумфального возвращения из Холмогор, на третий после получения титула Цесаревича и на второй по принятии должности Главы Кабинета министров нас восьмерых вызвал к себе царевич Дмитрий.
Восьмерых — потому что Златку ее царственный дед снова отозвал в Болгарию. Там, правда, разные слухи ходили. Поговаривали, что новоиспеченный русский Цесаревич, которому по статусу полагалось в ближайшее же время обзавестись если не супругой, то хотя бы официальной невестой, втихаря посватался к нашей «Иванке», и Симеон VI поспешил взять дело в свои руки. Иные, впрочем, утверждали, что ничего подобного и близко не было, а болгарский царь, неплохо ладивший с правительством Романова, попросту разгневался на взбалмошную внучку за ее роль в случившемся и велел носа не казать из Софии.
До правды тут покамест было не докопаться: сама Златка на связь не выходила, а пробиться к ней у Оши не получалось.
Ну да Златка Златкой, а мы ввосьмером: я, Светка, Юлька, Милана, Кирилл, Диана Цой, Даня Гагарин и Инна Змаевич и впрямь предстали пред ясны очи Цесаревича. Оши, к слову, в императорский дворец не пустили.
Принял нас Дмитрий не в чопорном тронном зеле, а в одной из шикарных дворцовых гостиных. Золоченая мебель, бархат, шелка, хрусталь — все дела. Подали отменное вино, а для мелкой персонально принесли молочный коктейль, вызвав у моей сестренки приступ острой ревности к нам, старшим. От скандала Юльку, должно быть, удержало лишь присутствие царского наследника, но с физиономией она теперь сидела неподобающе случаю кислой.
— Друзья мои! — запросто обратился к нам Цесаревич после дежурного тоста за Государя Императора. — То, что вы совершили для державы и для меня лично — воистину неоценимо! Звезды высоких орденов, разумеется, не заставят себя ждать, но полагаю, что вы заслужили большего! А посему призываю каждого из вас: просите, кто чего желает! Все, что окажется в моей власти — а она нынче весьма велика — все сие будет исполнено, обещаю!
Мы принялись напряженно переглядываться — не то чтобы прям вот в растерянности, но в некотором смущении — определенно. О подобных щедрых наградах нужно, вообще-то, заранее предупреждать, чтобы было время все хорошенько обдумать!
Хотя, возможно, это Дмитрий нарочно вынудил нас импровизировать — чтобы просили, что называется, не умом, а сердцем?