Страница 51 из 62
— Потому что не хотела, чтобы это испортило тебе настроение. Ты был так рад своему приобретению, что я…
— Бизнес не важнее тебя и нашего будущего ребёнка, Моника. Что она тебе сказала?
Я тоже встаю со стула и быстро преодолеваю расстояние до мужчины. Мне кажется, он сердится. Негодует. Возможно, даже чувствует себя обманутым, но если всё так и есть, то в моих силах помочь ему справиться с этим. Прикосновениями к лицу и любовью в них.
— Ничего, что было бы важно.
— Что. Она. Тебе. Сказала.
— Что ты никогда не изменишься. Но меня не волнует то, что я услышала. Она всё равно мать твоих детей, и я не хочу ещё больше всё усложнять. Быть той, кто вроде как жалуется. Ради тебя… ради тебя я готова на всё, какова бы ни была цена.
Безудержно Райан прижимает меня к себе, почти грубо обхватывая ягодицы, и целует не менее яростно. Я жадно хватаю воздух, едва всё слишком скоро заканчивается.
— Почему ты остановился? — еле дыша, спрашиваю я. Мужская грудь часто вздымается, и сердце в ней бьётся быстро и лихорадочно. Его учащённый темп прямо под моими руками.
— Потому что тебе надо питаться. Давай посмотрим что-нибудь по телевизору после ужина.
— И ты никому не станешь звонить? — естественно я знаю, что подразумеваю его жену. И даже более того. Вижу, что Райан также отлично знает, о ком мои мысли здесь и сейчас. Мне кажется, ему хочется выпустить пар. Вероятно, поругаться с Кэтрин, как у них, возможно, давно заведено. Но если я ошибаюсь, то для меня это исключительно в радость.
— Нет. Это единственное место, где я хочу сейчас быть.
Он целует меня куда-то в волосы около левого виска на одиннадцатой минуте фильма. Губы касаются тихо и неслышно по сравнению со звуками на фоне, но диалоги и саундтрек словно перестают существовать. Райан обнимает меня вокруг плеч и живота, и я откидываю голову назад, чтобы быть ближе. Прижимаюсь спиной к мужской груди, чувствуя себя любимой. И что моё сердце навсегда отдано Андерсону. Без него я потеряна. Он словно компас для меня. Единственное, что указывает мне верный путь.
— Райан?
— Да, Моника? Что-то болит? — его голос настороженный и тихий. Будто, если спросить громче, у меня, и правда, возникнут поводы для беспокойства о своём физическом состоянии. Ведь мысли, как говорят, материальны. Но я в порядке. Никогда не чувствовала себя лучше.
— Рядом с тобой это невозможно. Я… Я тебя люблю, — это странно, учитывая ребёнка во мне, но только теперь во мне сполна проявляется ощущение, что всё станет другим. Что всё уже стало таковым. В ту же самую секунду, как я сказала особенные три слова. И пути назад больше нет.
— Я хочу сесть, Моника.
Я выбираюсь из объятий и поднимаюсь с дивана, только чтобы ощутить руки на пояснице. Ладони сжимают, разворачивая меня лицом, и Райан утыкается лбом мне в живот. Это как акт поклонения. Возможно, даже подчинения. Символизирующий, что я обладаю властью.
— Ты не обязан…
— Прекрати, — Райан поднимает голову и обнимает мою шею правой рукой, задевая мочку уха, — ты удивительная женщина, и моя жизнь стала гораздо лучше с тех пор, как ты вошла в неё. Если бы ты только видела, как глупо я улыбаюсь в телефон, когда получаю твои сообщения. Я люблю тебя, Моника.
— Ты… улыбаешься?
— И не могу, да и не хочу это контролировать. Иди сюда.
Уже в следующую секунду уверенные и нежно-сильные руки несут меня в спальню. У нас было множество поцелуев. Трепетных и медленных, страстных и во многом граничащих с насилием, но тот, который касается моих губ сейчас, невозможно описать одним словом. Он сочетает в себе всё и одновременно заставляет желать большего. Потому я не медлю, оказавшись в кровати, а сразу дотягиваюсь до лишней сейчас одежды в стремлении избавиться от неё в кратчайшие сроки.
— Скажи, если вдруг будет больно. Ты поняла, Моника?
— Да… Да, — два слога срываются затруднённым дыханием, когда Райан чуть отстраняется, чтобы дать мне ответить. Его тело граничит с моим в каждой клеточке, но каким-то образом это не мешает нам раздевать друг друга. Я чувствую всё больше и больше кожи под подушечками пальцев, они впиваются в неё, едва обычных прикосновений становится недостаточно, но это лишь подстёгивает Райана действовать быстрее. Хаотичнее. Перестать контролировать себя и много думать. Не глядя, он стягивает мои красные трусики по бёдрам и опускается у меня между ног, оставляя на мне только идущий в комплекте лифчик с чёрными узорами поверх однотонной ткани. Я думаю и верю, что нам точно не грозит стать скучными и предсказуемыми друг для друга. Чтобы интим приелся и стал невероятно редким явлением.
— Ты так сексуальна, детка, — Райан говорит это так, что мне кажется возможным кончить, просто услышав фразу несколько раз подряд. А потом, установив зрительный контакт, погружается в меня сразу на всю длину. Но тут же замедляется, давая нам обоим привыкнуть к ощущениям. Подавляет в себе хищное начало и счастливо целует.
Спокойные, неторопливые толчки сближают нас ещё больше, и так же сильно я скрещиваю ноги, чтобы он словно похоронил себя во мне. Я чувствую почти неприятное давление на грудь, но ничего не могу сказать, способная лишь на эмоции, желание слиться фактически воедино и ошеломительно тесно и потребность скользнуть за край вместе. Дрожь зарождается внутри моего живота и одновременно подкрепляется тем, как Райан особенно наваливается на меня, вспотевший и невероятно красивый в своей физической и душевной обнажённости. Мы обнимаем друг друга повсюду, где хватает рук, и ненадолго застываем на грани прежде, чем волна жара распространяется по нашим телам от места соития. Сердце колотится, словно я пробежала марафон, и я еле нахожу в себе силы переместить левую руку, чтобы прижать голову Райана ближе к коже, настолько мне нравится ощущать его затруднённое переживаемым экстазом дыхание.
— Я хочу ещё.
Мужчина смеётся мне в левое плечо, но вскоре почти давится собственным же смехом прежде, чем спрашивает полностью серьёзно:
— Как ты хочешь?
— При свете. И почувствовать твой рот на своей груди. Я не имела в виду прямо сейчас, — я сжимаюсь вокруг Райана сильнее, едва улавливаю в нём намерение отстраниться. — Полежим так ещё немного.
— Тебе не тяжело?
— Нет. Мне приятно.
Он утягивает меня за собой, по-прежнему оставаясь внутри, и проводит указательным пальцем по правой бретельке бюстгальтера и дальше вдоль чашечки.
— Я уже не так хорош, как в молодости.
— Для меня ты лучший на свете, Райан Андерсон. Во всём.
Ауттейк
Живот слегка поднимается и опускается под моей левой рукой в такт дыханию. Моника спит на правом боку. Обнажённая так же, как и я. Глядя на упругую грудь, с которой соскользнуло одеяло, трудно сопротивляться желанию разбудить и начать с того места, на котором мы остановились, но я лишь расправляю ткань, уменьшая чувство соблазна. Я злился, грубил, подавлял, отталкивал и сбегал от этой женщины, но она стала ответом на мои мечты, казалось, давно похороненные глубоко внутри и навсегда оставившие меня. После Кэтрин… после всех этих лет это как первый глубокий вдох. Глоток свежего воздуха. Каждый день я засыпаю и просыпаюсь счастливым. Не думал, что однажды всё будет так. Что Моника окажется кем-то большим, чем просто одной из многих женщин. Их было много. Блондинок. Брюнеток. Рыжеволосых. Кротких и готовых угождать. Строптивых и способных за себя постоять, но принимающих подарки. Юных с материальной зависимостью от родителей. И полностью самодостаточных. Но никто не был Моникой. И мне уже не казалось, что кто-то снова захочет детей со мной. Захочет ребёнка именно от меня.
Я заставляю себя оторвать взор от неё из необходимости всё-таки совершить звонок. Но прежде покидаю спальню и прикрываю за собой дверь. Кэтрин отвечает после второго гудка. Признаться, я думал, что мне придётся долго ждать, но нет.
— Райан, — её голос обычный. Ни капли не встревоженный. Даже ласковый и чувствительный. Такой, каким он был, когда, солгав о детях, она встретила меня в шёлковом халате в явном намерении соблазнить. Мне стало ясно, что их нет дома, в тот же самый миг. Она бы никогда не вырядилась так при наших мальчиках. Я едва сдержался, чтобы просто пройти мимо неё в направлении лестницы и проверить их комнату. От тех воспоминаний внутри моего живота почти тошнота. Потому что часть меня чуть не дрогнула. Чуть не вспомнила себя прежнего, думающего преимущественно членом, а не головой.