Страница 16 из 62
— Кое-кто выглядит вспотевшим и взвинченным, да, Моника?
— Я ещё посмотрю на тебя, когда ты начнёшь изнывать от жары в этих брюках.
— Кто сказал, что я не привёз с собой шорты? — Андерсон чуть ли не бросает свою сумку на диван, который я заняла, и склоняется ко мне, шумно вдыхая воздух около моих губ и овевая их своим дыханием. — Я бы поцеловал тебя прямо здесь и сейчас, не будь вокруг всех этих людей, но поскольку они тут есть, то это вряд ли хорошая идея.
— Беспокоишься, что тебя узнают?
— Да кому я нужен, да ещё и в чужой стране? Из нас двоих это ты, кто вернее попадёт не только на обложку, но и на страницы светской хроники. Ты не надела лифчик.
— Эта блузка его не предполагает.
— Да уж, я заметил, — его голос становится хриплым и нуждающимся. Андерсон осматривает мою юбку длиной до середины бедра, украшенную спереди пуговицами, и верх из такой же белой ткани с цветочным рисунком, и прикасается к бретельке на моём левом плече. Она из розовой атласной ленты, завязанной на бантик, который так легко ослабить и развязать. Не здесь, но вообще. Чуть позже, как только мы поднимемся в номер. Я думаю, что мне, наверное, даже не придётся просить об этом. — Оставь вещи, и пошли. Я договорился, их принесут позже.
Райан смотрит на меня так, будто вот-вот не сдержится и всё-таки сорвётся. Но пока мы едем наверх, между нами возникает что-то, что я не могу описать, некоторая непонятная тишина, и по приходу в номер он просто садится на диван, кидая электронный ключ на журнальный столик. На нём стоят два стакана и тарелка с зелёными яблоками, на тумбе под висящим на стене телевизором я замечаю вазу с цветами, но после всё моё внимание концентрируется на панорамных окнах гостиной. За ними открывается потрясающий вид на просторную террасу по длине всего номера и бесконечный лазурный цвет океана. Пройдя через дверной проём, я миную коридор со стоящим в нём шкафом и оказываюсь в ванной комнате, граничащей со спальней. Комната с огромной кроватью и тумбочками по обе её стороны наполняется влажным океанским воздухом, шумом прибоя и ещё большим количеством света, как только я открываю раздвижные двери, ведущие на балкон. Деревянные кресла с мягкими подушками, создавая уют и комфорт, так и манят сесть, откинуться на спинку и просто ни о чём не думать, но вместе с тем всё это кажется мне слишком хорошим, чтобы быть правдой. То ли из-за ограниченного срока годности, то ли потому, что сама бы я здесь никогда не оказалась. Моё финансовое положение отнюдь не плачевное, но мне ни разу не хотелось остановиться именно в люксе пятизвёздочного отеля и опробовать на себе весь соответствующий сервис вроде завтрака или ужина в номер и прочие доступные блага. Модели не живут на широкую ногу. Не заселяются в двухкомнатные номера, когда зачастую это лишь на одну ночь. Я будто бы занимаю чужое место… место женщины, сделавшей Райана Андерсона таким, каким он является. За каждым великим мужчиной есть та, которая верила в него и любила по-настоящему. Возможно, переносила различные тяготы, лишения и материальные сложности. Он ведь не всегда был миллиардером.
Я не слышу его приближения из-за ветра, но об этом, изменяясь, сигнализирует моё дыхание. Оно замедляется и становится почти неслышным. Кажется, я даже перестаю чувствовать, как в груди бьётся сердце, настолько всё тело сосредоточено и желает узнать, что будет дальше. Что Андерсон скажет или сделает, подойдёт ли ближе или так и останется стоять где-то позади молчаливым силуэтом. Может быть, проходит всего лишь миг, а может быть, несколько минут, но, когда он дотрагивается до узкой полоски кожи между юбкой и блузкой, всё внутри меня уже изнывает от потребности стать ближе хотя бы так. Я стараюсь прижаться к широкой правой ладони ещё теснее, ещё плотнее, чтобы она вся соприкоснулась с моим животом, а не касалась лишь кончиками пальцев, дразня, но со мной явно по-прежнему играют, и я… я не понимаю, зачем всё это. Говорить остаться и при этом быть таким. Вероятно, моё психологическое напряжение становится очевидным, потому как Райан вдруг останавливается, перемещает руку на ткань моей одежды, и его подбородок оказывается приятно ощущающимся близ левого виска.
— Это всё-таки слишком для тебя? Всё вокруг?
— В значительной степени да. Но ты почти не преувеличил насчёт двух шагов. Не думала, что океан реально будет так близко. Может быть, теперь мне чуть более понятно, почему ты не можешь жить иначе. Вид здесь роскошный.
— Я могу жить иначе. И когда-то жил. Если интересно, можешь прочитать в гугле. В общих чертах там всё написано верно. Но никто, имея столько денег, не будет сознательно на себе экономить и загонять себя в тесные рамки какого-нибудь пространства, — Райан вдруг скользит правой ладонью немного под пояс моей юбки, а левой рукой сжимает ограждение, и мне в прямом смысле становится некуда деваться. Странным образом тело не только бросает в жар, но и знобит. Горячее дыхание рядом с лицом, да ещё и усиленное уличным пеклом, не должно так влиять. Не должно вызывать дрожь, как от холода, особенно когда мы говорим чуть ли не о смысле жизни. Я никогда и ни на кого так не реагировала. Ни один мужчина лишь одним своим присутствием не заставлял меня испытывать противоположные друг другу эмоции и страдать от невозможности как-то их уравновесить. Как же я отпущу его, когда придёт время, если даже от слов, лишённых всякого сексуального подтекста, веет страстью и желанием оказаться в кровати?
Я зажмуриваюсь, чтобы попытаться вернуть себе часть утраченного равновесия, но когда открываю глаза вновь спустя некоторое время, то тут же хочу моргнуть пару раз. Потому что моему взгляду предстаёт что-то странное. Невозможное. Немыслимое. Я ведь видела, как Андерсон стиснул перила почти до побелевших костяшек. Левая рука была у меня на виду. Я не заметила никаких отличий. Но теперь, когда она чуть вытянута вдоль конструкции, одно единственное отличие буквально бросается в глаза пустотой там, где её вообще не должно быть.
— Где твоё кольцо?
Он одёргивает руку, словно от огня. Отступает прочь и садится в одно из кресел, оставляя меня одну около перил. Уже тоскующую по прикосновениям и чувствующую неприятный привкус во рту от того, что не удалось дотронуться. Я хочу увидеть глаза, но их всё ещё скрывают очки.
— Всё, что тебе нужно знать, Моника, это то, что оно не здесь. Не порти этот день. И вообще не задавай вопросов, которые тебя не касаются.
— Так в твоём понимании выглядит отсутствие правил? То, что их сменяют условия? Для меня это одно и то же.
— Моника. Я сказал, что мы попробуем, но ничего не обещал. И предвосхищая твой, возможно, следующий вопрос, нет, я не уверен, что пойду гулять с тобой по городу, выключив телефон. Это всё иллюзия, что я перестану контролировать подчинённых и свою жизнь. Сладкая фантазия. Или сон. Называй, как хочешь, — он говорит, не прерываясь даже на секунду. Будто отрепетировал эту фразу, как какую-то речь. Написал её внутри своей головы на всякий случай. И теперь, когда он настал, решил, что это самое подходящее время, чтобы меня что, отрезвить? Поставить на место? Напомнить, что я забываюсь?
— То есть мне лучше проснуться?
— Пробуждение всегда неизбежно, — всё-таки сняв очки, он кладёт их на столик между креслами и впервые с того момента, как мы встретились в фойе, смотрит на меня без затемнённой преграды. Я отворачиваюсь к океану, не выдерживая тяжёлого взгляда. Мне стоило знать лучше. Быть готовой к тому, что, вероятно, не является ложью в общепринятом понимании, но всё же ощущается именно ею.
— Ты ведь не сделаешь то, о чём я попросила?
— Разве ты слышала, чтобы я что-то говорил об отрицательном ответе?
— Нет, — качаю головой я, но всё равно не могу осознать, что человек, иногда говорящий жёсткие, пусть и правдивые вещи, это всё тот же мужчина, который накануне поздно вечером чуть ли не молил меня остаться тут. Перемены в настроении по идее уже не должны вызывать во мне удивление. Но почему-то ощущения каждый раз, как в первый. Непонятная обида. Глупая тоска. Разочарование?