Страница 3 из 22
– Так… Ты чего в окно полез? А ну-ка быстро за букварь…, – строго прикрикнула на меня мать и я примерно уселся за стол, – значит, как буква называется?
И вдруг тоскливо понял, что ни черта не помню и с досадой на себя, одновременно быстро пригибаясь, ляпнул наугад. Опять же глядя на сочную картинку букваря: – Окно…
Но не успел и очередной звонкий шлепок настиг мою бестолковую голову. Я потом ещё раз пять получил, прежде чем запомнил на всю жизнь букву «О», а заодно и этот эпизод из далёкого детства.
К Новому году уже хорошо читал, считал и теперь сам, с упоением, читал русские сказки. Честно сказать, саму учёбу в первом и втором классе особо не запомнил. Учился средне, получал и пятёрки и четвёрки, но больше тройки. И даже двойки. Тетради с плохими оценками прятал дома, в кладовой за отклеившиеся обои. Ох и получил от матери взбучку, когда она затеяла ремонт и нашла около десятка тетрадей за обоими. Ну…, помню ещё кое-что. Например. На задворках школьного двора, в канализационном люке…. Непонятно, как она туда попала, но там лежала большая, пятисоткилограммовая немецкая авиабомба. И среди школьников мужского рода была неукоснительно выполняемая традиция – по малому в школьный туалет не ходить, а только туда и ссать на эту бомбу. Периодически нас оттуда гонял директор школы, пугая, что мы когда-нибудь взорвёмся. Но нам всё было нипочём, тем более что знали – взрывателя там нет и на следующей переменке снова бежали к авиабомбе и снова ссали, приговаривая: – Внимание, внимание, говорит Германия. Сегодня под мостом словили Гитлера с хвостом….
А когда в школу приходил новенький из другого города или района, то ему обязательно в самых мрачных тонах рассказывали об авиабомбе на краю школьного двора и когда он был запуган насмерть, заставляли пройти испытание – Пойти и поссать на бомбу. Сами показушно прятались за углом, якобы опасаясь взрыва, а новенький, чуть не обсыкаясь от страха, шёл туда и писал, тонкой струйкой на здоровенную, ржавую железяку.
Бродила ещё среди нас манящая легенда. Якобы, на чердаке музея Заслонова складировано хорошее количество исправного оружия, с которого можно стрелять. И один раз, обмирая от страха, мы проникли на чердак музея и были жестоко разочарованы. Пустой, засыпанный чистыми опилками чердак. Конечно, мы потом хохорились перед другими пацанами, до крика утверждая, что музейщики узнали о нашем налёте и перенесли оружие и патроны с чердака в подвал. А туда мы уже забраться не могли.
В середине сентября, на пустыре, сбоку от школьного здания, неожиданно появился экскаватор и за время занятий выкопал там глубокий и длинный ров, для прокладки будущих коммуникаций. Бог ты мой! Я не знаю, что там прятали немцы или какие трофеи закапывали наши, когда освободили город, но для пацанов это оказалось настоящим Клондайком. Чего там только не было и не торчало из полуразвороченной земли. Точно не было танков и бронированных машин. Всё остальное было. И забыв про дом, домашние задания всё школьное пацанство органически перетекло в ров, куда несколько с опозданием подтянулись практически все пацаны из соседней школы. Но и им тоже хватило впечатлений и находок. Несколько раз нас оттуда гонял директор школы, приходили и милиционеры. Но как только они удалялись, ров вновь наполнялся любопытными пацанами. Домой я вернулся… Вернее даже не домой, а в сарай, весь перепачканный землёй и даже в порванной одежде. Но сумел дотащить выкопанные и отбитые в драках со сверстниками, добытые с таким трудом сокровища. Тут было…. Было, начиная от нагрудной бляхи полевой фельджандармерии, каких-то тусклых медалек, металлических значков, немецкий бинокль с мутными линзами, который надеялся отмыть, но сейчас в него ничего не было видно. Часть сильно ржавой винтовки, такого же качества ребристый футляр для противогаза, посуда с орлами и свастикой и много ещё какой дребедени. В том числе в очень хорошем состоянии немецкий сигнальный пистолет и красивый кинжал со свастикой на рукоятке. Вот в этот пикантный момент, когда прятал в свой тайник найденное богатство и выловил меня отец.
У отца в сарае тоже был свой тайничок, про который я знал и где отец держал заначку в виде бутылки водки с немудрящей закуской. Вот он и забрёл, чтобы навернуть стопарик, а я там со своими «игрушками».
– Так…! Ничего себе, я тут ловлю в милиции бандитов, раскалываю их… А тут, под носом родной сын целый арсенал имеет. Показывай.
Пришлось открыть тайник и с сожалением выложить на деревянный пол свои сокровища, в том числе и ржавый пулемёт. Отец сел на ящик и с интересом погрузился в «мир моих игр». Потом очнулся и поманил меня к себе.
– На…, – протянул мне рубль, – беги в магазин и купи себе на рубль чего хочешь. И сюда.
Через десять минут, с двумя бутылками лимонада, с бумажным кульком конфет я сидел напротив отца, а между нами, на перевёрнутом бочонке, был накрыт стол. Отец накатил сто грамм и, уложив на колени пулемёт, одновременно рассматривая кинжал, ударился в свои детские, послевоенные воспоминания Минского периода, в которых вот этого оружия было до фига и в рабочем состоянии. Особо он сожалел о коллекции марок как советских, так и немецких, которые ему достались практически даром, когда они вернулись в Минск, сразу после его освобождения от немцев.
– Дурак я был, Борька, поменял такую коллекцию на сломанную румынскую саблю. Она то мне и на хер не нужна была…., – наверно именно тогда, вот это его сожалеющее воспоминание и зародило во мне страсть к коллекционированию.
Тут нас и нашла мать: отца хорошо датого и с ностальгическим настроением, меня раздутого лимонадными газами и обожравшегося конфетами. Отец тогда забрал себе кинжал и ракетницу, а с остальным разрешил и дальше играть.
А кругом нас окружала ВОЙНА….!!!! Хоть мы и родились после войны и не видели, и не пережили тех военных ужасов, невзгод, страха и голодуху, что пришлось хлебнуть тем пацанам и девчонкам, кто родился до войны, но ВОЙНА органически вошла в нашу детскую жизнь как само собой разумеющее. Она была частью нас с самого рождения. Я стал себя осознавать – как личность, пусть даже и детскую, со своими переживаниями, эмоциями, детскими проблемами и обидами, какими-то смутными воспоминаниями, в четыре года. И в эти четыре года, как часть меня самого – стала ВОЙНА. Да.., я не мог тогда осознавать – Что такое ВОЙНА! Но я знал – что она, ВОЙНА, была. Я не понимал – какая разница была между фашистами и немцами?! Кто такие фронтовики?! Но зато, в четыре года чётко знал, что на ВОЙНЕ все делились на НАШИХ и НЕ НАШИХ. И мой дед Матвей, с непонятным мне словом фронтовик, у которого я жил в Костроме целый год – был НАШ и он воевал на ВОЙНЕ. Это потом, гораздо позже узнаю, что дед Матвей прошёл Финскую войну и два года с 41 по 43 год Великую Отечественную в Заполярье, где был командиром расчёта противотанкового ружья и у него на счету два танка.
Беззаботные детские годы проходили в играх, шалостях, с мимолётными детскими огорчениями и радостями, когда у тебя есть папа, мама, дом, где светло и тепло, и где тебя любят и где тебя оберегают, до поры до времени, от суровых реалий жизни. Мне было семь лет и мы уже два года жили в городе Орша, где всё напоминало о прошедшей войне.
Вроде после войны прошло семнадцать лет и за эти годы всё брошенное немцами было собрано и переплавлено. Но мы, пацаны, знали – где и что можно найти и стабильно раз в неделю…, в две в окрестностях города гремели взрывы, где насмерть подрывались мальчики, юноши или молодые парни. Пытаясь реанимировать найденное оружие и боеприпасы. В лучшем случаи отрывались пальцы, кисти детских рук, хуже – выбивались глаза… Но всё равно. Десятки и сотни пацанов, безбашенно шли на поля за вокзалом, где как землянику, в течение получаса можно было набрать полные карманы немецкого артиллерийского чёрного пороха в виде круглых, длинных цилиндриков, который шёл на опасные забавы. Если цилиндрик поджечь, наступить ногой и вовремя отпустить, то он летел как маленькая ракета метра на два-три. И сколько с помощью пороха было устроено в городе пожаров, сколько выжжено глаз и получено ожогов – это знает наверно только один Бог.