Туман

Но только не мог знать самодовольный Михаил Анатольевич, что все его планы, расписания, да и сама жизнь полетит под откос уже сегодня.

Подполковник вошёл в прихожую своей шикарной четырёхкомнатной квартиры, напевая себе под нос всё ту же «берёзовую» мелодию, разулся, снял китель и прошёл на кухню, где пахло котлетами, а возле плиты в пол оборота к нему стояла супруга в голубом фартуке надетым для готовки поверх розового халатика.

– Ко мне сейчас такой…, такой человек в управление заезжал! – потягиваясь от удовольствия, хвастался Жмыхов и допытывался у жены: – Ну, угадай. Угадай с трёх раз кто.

– Не знаю, – буркнула она, не желая догадываться.

– Эх, ты, кухарка никчёмная, – не лестно отозвался о ней муженёк и воскликнул: – Юрка! Свидетель наш на свадьбе!

– Так чего сюда его не привёл? – сухо поинтересовалась жена, переворачивая котлеты.

– А-а, – махнул на неё рукой Михаил Анатольевич, начиная разочаровываться. – Твоё ворчанье, что ли, ему слушать?

Он прошёл к окну, взглянул на вечерние кварталы города и решил продлить себе вдохновлённое настроение:

– Юрка – это же мой старый армейский друг! Душа, а не человек! Такой открытый, светлый…, хоть нимб на его голову вешай.

– Бывает, – отвернувшись к плите, скупо вставила жена.

– Сколько мы всего с ним сегодня вспомнили…! И самоволки, и ёжика в сапоге прапорщика, – при этом Жмыхов зашёлся весёлым покашливанием, а потом продолжил: – …Как на «Зилу» гоняли по тайге. А потом, представляешь, зацепили за задний мост трос, привязали его к деревянному крыльцу казармы и рванули. Крыльцо тогда покосилось и чуть не рухнуло. Вся рота как по тревоге подскочила. Подумали, война началась.

– Замечательно, – отреагировала супруга, не поворачиваясь к нему.

Радостное настроение Михаила Анатольевича начало резко улетучиваться и душу наполняло нехорошее тяжёлое раздражение.

– Ты можешь оторваться от плиты и послушать, когда я говорю, – повышенным тоном обратился он к жене.

Она повернула в его сторону только лицо и спокойно ответила:

– Я и так тебя внимательно слушаю, но если я буду ещё и глазеть на тебя, то сгорят котлеты.

– Да, к чёрту твои котлеты! – рявкнул Жмыхов и злобно бормотал, уходя с кухни: – Я их жрать не буду. У человека радость, а она послушать не хочет.

В широком коридоре он столкнулся с дочерью, которая лениво шла узнавать у матери: что с ужином. Схватив её за плечи и, слегка встряхнув, Михаил Анатольевич спросил:

– Ты-то хоть рада, что у тебя такой папка?

– Конечно, – с равнодушием ответила юная леди.

– Дочь, я из тебя принцессу сделаю! – заявил с коньячным перегаром Жмыхов и стал целовать её в щёки.

– Обязательно, – прозвучало с тем же равнодушием, и девушка чуть брезгливо отстранилась от отца, прошла в кухню и о чём-то тихо спрашивала мать.

Руки подполковника обвисли, как мокрые тряпки, и сам он весь ссутулился до невозможного образа. Он с трудом понимал, что с ним сейчас такое происходит и что с этим состоянием делать дальше. Невыносимая тоска и злоба накрыли его. Он почувствовал себя ненужным посетителем, оказавшимся по случайности не в том месте и не в то время. Ему хотелось бежать отсюда, от этих чёрствых особей женского пола, зацикленных только на себе. Униженный Жмыхов стоял в коридоре и жалел: зачем он не остался у Юрки в гостиничном номере, ведь тот ему предлагал. Первая возникшая у Михаила Анатольевича идея и была, как раз, вернутся в гостиницу, но, представив, с каким неприятным осадком он вновь встретится с другом, он передумал. Озлобленный на весь мир подполковник милиции обулся, набросил на себя китель и вышёл из квартиры, смачно хлопнув дверью, чтобы эти две куклы поняли, с каким негодованием он уходит.

Выйдя из подъезда, он достал мобильный телефон, вызвал служебную машину и стал ждать, прохаживаясь пасмурной походкой от подъезда к подъезду, разбираясь в своих хмурых мыслях. И вроде бы стоит посочувствовать в данной ситуации Михаилу Анатольевичу, но он относится к тому типу мужчин, которые считают, что даже такое неприятное душевное состояние находится под их контролем, и постороннему лицу лучше в него не влезать. А рассуждения его были примерно такими: – сколько же он добра сделал, для этих двух «поганок», от которых настоящей благодарности никогда не дождёшься. Когда же они научаться его ценить? Со всеми своими проблемами они первым делом бежали к нему, и он-то их умел выслушивать, и чем мог, помогал. А сейчас, когда он пришёл домой в радости от встречи с другом и нахлынувших воспоминаний, разделить эту радость не с кем. Это же так просто: выслушать, понять, и можно ничего не говорить, а только улыбнуться. А если он – подполковник милиции, допустим, принесёт семье какие-нибудь служебные проблемы, то чего тогда ждать от этой семейки? Эти «сонные тетери» встрепенуться, и будут шарахаться от него по углам, как от заразы? Жмыхов сделал неутешительный вывод, что его личные чувства никому не нужны. Так пусть же и его бабы катятся ко всем чертям, хотя бы на время.

Подъехала белая «иномарка» с голубой полосой по борту и сине-красной световой стойкой на крыше. Всё тот же молодой водитель в милицейской форме, не выходя из машины, спросил:

– Куда поедем, Михаил Анатольевич?

– За город в двухэтажку, – буркнул Жмыхов.

– За мадамой заезжать будем? – привычно поинтересовался шофёр.

– Нет, Серёженька, сегодня никуда заезжать не будем. Настроение не то, – пожаловался начальник и погрузился на заднее сидение.

Машина, вызывающая у обычного автолюбителя, по крайней мере, опаску, выехала со двора и вскоре её габаритные огни слились с другими огоньками транспорта в потоке улицы, унося за пределы города оскорблённого в своих чувствах подполковника Жмыхова.

В каком-то старом фильме звучала такая фраза: «Счастье – это когда тебя понимают». Наверное, в некоторых случаях можно с этим согласиться, но вначале хочется разобраться, что же происходит с человеком, когда его всё-таки не понимают. А случается обычное нервное расстройство, с которым в одиночку разбираться – болезненное и, порой, гиблое дело. Это не палка о двух концах, а копье с острым наконечником, которое карябает или вонзается в грудь, а тупое окончание древка болтается из стороны в сторону, никому не нужное. А ещё непонимание похоже на горькую несъедобную кашу, которую человек сам же себе и заварил. Только умные люди после двух ложек отставляют тарелку в сторону и, с лёгким сожалением о пропавших продуктах, начинают задумывать новое блюдо, а другие наедаются этой кашей на зло, чтобы потом изрыгнуть её на всех и на каждого. И ведь, чтобы меньше было этих отходов, стоит каждому из нас хотя бы только сделать вид, что мы понимаем друг друга.

Ах, сентябрь – печальный новатор осени по укорачиванию вечеров. Зачем ты так спешишь спрятать свою огненную позолоту в ночную тишину?

Округа возле серого двухэтажного дома безропотно уже сдалась в плен густым сумеркам, лес возвышался тёмной пугающей стеной, руины машинной станции словно превратились в какой-то скорбный призрак прошедшей войны, а заброшенные огородные участки и вовсе съела сизая пелена, появившаяся непонятно откуда ещё ранним вечером. Мрачную чёрную картину можно бы было назвать: «Исчезновение мира», если бы не несколько горящих окошек в доме, да развешенное во дворе постиранное Милой Добротовой бельё, не сопротивлялись этому «исчезновению».

Максим Зиновьев рассказал Светлане Александровне про сегодняшнюю встречу со своей бывшей девушкой и теперь жадно уплетал пельмени, с благодарностью поглядывая на мать.

– Как у тебя продвигаются поиски новой работы? – спросила она без всякой надежды на положительный результат.

– Никак, мам, – поморщив нос, подтвердил Максим её скептичность, – осень не располагает к безумным начинаниям.

– Это всё твои предрассудки, мой ненаглядный, – строго заметила мать. – Осенью дети идут в новый класс, природа начинает готовиться к зиме. Глупо тебе напоминать, что и птицы тоже совершают свой далёкий полёт осенью, затем, чтобы вернутся и вить гнёзда.