Страница 91 из 93
Ну, что с него, такого, взять… Видать, человек на службе уж до такой степени, как это в наше время говорилось, профдеформировался, что иного общения просто и не мыслит. Впрочем, понять его где-то даже и можно. Вчерашний, чуть ли не арестант, непонятно с какого бодуна по сей момент на свободе пребывающий, и с ним в одном купе ехать? Понимаю, что его гораздо больше устроил бы вариант, когда я в арестантском вагоне, а он, как жандарму и положено, в купейном. Вот тут — да, вся картинка бы была вполне понятной и привычной.
Но — облом!
Питер рассудил иначе.
Так что, будь любезен исполнять!
А вообще, мужик — кремень!
Сколько ни пробовал я у него выяснить причину такого странного отношения губернского жандармского управления ко мне и к моему отряду — фиг! Так ни слова и не промолвил. Уважаю…
Однако — вокзал уже скоро!
Пора и вещи собирать.
Самое смешное в нашем положении, что я, хоть и вроде бы как подозреваемый (непонятно, правда, в чём?), но и по сей момент при оружии. Ибо официально от должности не отстранён — а вызван на доклад к вышестоящему руководству. А вот положение жандарма — так и вовсе получается двусмысленным. Он и не конвоир (за отсутствием арестанта) и не сопровождающий — ибо по иному ведомству проходит. Формально — он, типа сам по себе, в Питер проехаться решил…
Парадокс?
Ох, чую, икнуться мне когда-нибудь такие вот… «парадоксы»… Госбезопасность у нас, во все времена, контора крайне злопамятная может быть. И шуток, особенно в свой адрес, не воспринимает.
Как там было в телеграмме написано?
«Вас встретят».
Ну, вот — мы оба на перроне стоим — и что?
А ничего…
Никого тут встречающего не видать. Ни конвоя жандармского, ни кого-либо ещё…
— Господин штаб-ротмистр Сиверцев?
Оборачиваемся.
Обычный пристанционный жандарм. Явление насквозь обыденное и привычное.
— Да, — отвечает мой спутник.
— Покорнейше прошу вас, господин штаб-ротмистр, и вашего спутника проследовать за мною. Вас ожидают…
Топаем к зданию вокзала.
Проходим по коридору, жандарм распахивает перед нами дверь…
И Сиверцев тотчас же вытягивается в строевой стойке! Только шпоры на сапогах звякнули!
— Ваше превосходительство! Имею честь доложить — штаб-ротмистр Сиверцев явился по вашему приказанию!
А импозантный, между прочим, дядя — реально генерал! Красный крестик — не хухры-мухры — орден святого Владимира! Суровый, стало быть, мужик…
Щелкаю каблуками (эх, шпор у меня нет…), вытягиваюсь и рапортую о прибытии.
— Стоять вольно, господа офицеры… — делает жест рукою генерал.
Ага, всё-таки господа офицеры? То есть, арестанта тут, вроде бы и не имеется? Это обнадёживает!
— Имею честь вам представить — генерального штаба полковник Сомов!
И чуть сбоку появляется незнакомый офицер.
— Вот, Павел Андреевич, извольте — передаю вам вашего подопечного! — кивает в мою сторону генерал. — В целости и сохранности!
— Покорнейше благодарю, ваше превосходительство! Разрешите нам отбыть по служебной необходимости?
— Право слово… полковник, ну куда ж так спешить? Господа офицеры с дороги… а накормить-напоить? Как-то это ведь неправильно получается, а?
Вот не приходилось мне тут едать с генералами за одним столом… ну, ничего, чай от современного мне председателя правления какого-нибудь банка, он, надо думать, если чем и отличается — то только в сторону большей воспитанности. Это банкир у нас может вчерашним гопником быть, а генерал — особенно нынешнего времени — это всё же воспитание! Пажеский там корпус какой-нибудь… или ещё что-то подобное…
Главное — следить за языком и какую-нибудь чушь не сморозить!
А дядя, и впрямь, крут оказался!
Антон Николаевич Никифораки — генерал-майор и начальник штаба Отдельного корпуса жандармов! Так, помимо всего прочего, ещё и управляющий 3 отделением собственной Его Императорского Величества Канцелярии! Это и вовсе контора мрачная…
Всё это поведал мне уже в карете полковник Сомов. Генерал, как и следовало ожидать, никому из нас не представлялся. Сиверцев его, так сказать, по долгу службы знал — так ему это и положено. Получил от начальственных щедрот три дня отпуска — и обратный билет домой. С чем мы с ним и распрощались…
— Позвольте всё же полюбопытствовать, ваше высокоблагородие, чем вызван столь пристальный интерес к моей скромной персоне? — наконец задаю я столь интересовавший меня всё время вопрос. — И потом — разъясните мне всё же — когда я был зачислен на службу в российскую армию? В качестве кого и в каком звании? Сие для меня новость — причём, неожиданная!
— Что ж, Петр Михайлович… буду уж так вас и впредь именовать, хорошо?
— Как вам будет угодно…
— Без чинов, господин капитан.
— Слушаюсь!
Полковник откидывается поудобнее на спинку сиденья.
— Итак — по порядку! Вы зачислены в Ливенский пехотный полк. По высочайшему повелению — и с учётом прежнего чина, вам присвоено звание капитана.
Ливны… это где? В Белоруссии?
— Одновременно с этим, особым приказом, вы откомандировываетесь в распоряжение управления генерал-квартирмейстера.
Ага, контрразведка, если я ещё не совсем память потерял…
— Интерес же жандармов к вам и вашему отряду был вызван многочисленными жалобами полиции на некоторые методы пресечения вами противоправных действий разбойников и лиц, кои всемерную помощь им оказывали.
Догадываюсь… много кто на этом деле ещё «кормился»…
— Об этом — после! — пресекает мой возможный ответ полковник. — Будет ещё время, не один доклад писать придётся, вы уж мне поверьте… Как вы понимаете, встреча с уважаемым Антоном Николаевичем должна была раз и навсегда всякие домыслы в этом отношении прекратить! Что, однако ж, не отменяет необходимости все данные вопросы впоследствии осветить — и самым тщательным образом!
Понимаю… наша родная страсть к бумагописанию. Она когда ещё зародилась!