Вечер и утро

– Зато считать хорошо умею, – упрямо стоял на своем Эдгар.

– Забирай свою веревку, парень, – сказал Дренг, – и уходи. Не возвращайся, пока не научишься уважать старших и тех, кто выше тебя.

– Это же просто числа. – Эдгар желал все исправить, но понимал, что уже слишком поздно. – Я не хотел проявлять непочтительность.

– Прочь с моих глаз! – бросил Дегберт.

– Давай-давай, проваливай, – добавил Дренг.

Эдгар повернулся и пошел в сторону реки, обуреваемый горькими чувствами. Его семья нуждалась в любой возможной помощи, а он только что нажил двух врагов.

Зачем он вообще открыл рот, болван!

4

Начало июля 997 г.

Дама Рагнхильд, дочь графа Хьюберта Шербурского, сидела между английским монахом и французским священником. Сама Рагна, как называли ее близкие, находила монаха забавным, а священника напыщенным, но именно священника ей поручили очаровать.

В замке Шербур как раз настало время полуденной трапезы. Могучее каменное укрепление стояло на вершине холма, господствуя над гаванью. Отец Рагны гордился этим сооружением, необычным и неприступным.

Вообще граф Хьюберт гордился многим. Он дорожил своим ратным духом, унаследованным от викингов, но еще больше ценил то обстоятельство, что викинги с ходом лет сделались норманнами и заговорили на собственном наречии местного языка. А сильнее всего ему нравилось, что они обратились в христианство и взялись восстанавливать церкви и монастыри, разграбленные их предками. За сотню лет бывшие морские разбойники превратились в законопослушных владетелей, равных которым не было во всей Европе.

Длинный стол на козлах стоял в большой зале на верхнем ярусе замка. Стол застелили белой льняной тканью, ниспадавшей до пола. Родители Рагны сидели во главе стола. Мать звалась Гиннлауг, но она предпочла сменить имя на франкское – Женевьева, чтобы угодить своему мужу.

Граф с графиней, как и высокородные гости, вкушали еду с бронзовых блюд, пили из кружек вишневого дерева с серебряными ободками и пользовались позолоченными ножами и ложками; посуда выглядела дорогой, но не чрезмерно роскошной.

Английский монах, брат Олдред, был удивительно привлекателен. Он напоминал Рагне римскую мраморную статую, виденную в Руане, – мужская голова с короткими вьющимися волосами, потемневшая от возраста и с отбитым кончиком носа, совершенно очевидно, древнее изваяние какого-то божества.

Олдред прибыл в замок накануне днем, прижимая к груди охапку книг, приобретенных в большом норманнском аббатстве Жюмьеж. «С тамошним скрипторием не сравнится никакой другой! – восклицал он. – Целое войско монахов переписывает и украшает рукописи для просвещения человечества!» Книги и мудрость, которая в них содержалась, явно были страстью английского гостя.

Рагне даже казалось, что эта страсть вытеснила из его жизни все прочие восторженные душевные порывы, запретные для служителей церкви. С нею Олдред вел себя безупречно и мило, но совсем иное, более голодное выражение появлялось на его лице, когда он смотрел на ее брата Ричарда, высокого четырнадцатилетнего юношу с пухлыми, как у девочек, губами.

В замке Олдред дожидался попутного ветра, чтобы переправиться через пролив и вернуться в Англию.

– Мне не терпится снова очутиться в Ширинге и поведать своим собратьям в монастыре о том, как монахи Жюмьежа украшают буквицы, – признался он. Олдред изъяснялся на местном наречии, изредка вставляя латинские и англосаксонские слова. Рагна владела латынью и набралась познаний в англосаксонском у своей няни, которая когда-то вышла замуж за норманнского моряка и перебралась в Шербур. – А те две книги, которые я купил, у нас и вовсе неизвестны.

– Брат, ты не слишком ли молод, чтобы быть настоятелем? – спросила Рагна. – Или у вас в Ширинге другие порядки?

– Мне тридцать три года, но я не настоятель, – ответил Олдред с улыбкой. – На моем попечении как армария[13] находятся скрипторий и библиотека.

– Большая библиотека?

– Пока у нас есть восемь книг, а когда я вернусь домой, их станет вдвое больше. В скриптории вместе со мною трудится брат Татвин. Он разукрашивает буквицы, а я пишу – меня более занимают слова, а не краски.

Священник, отец Луи, прервал этот разговор, вовремя напомнив Рагне о порученном ей деле – произвести на него хорошее впечатление.

– Госпожа Рагнхильд, ты умеешь читать?

– Конечно, умею.

Священник приподнял бровь, выражая вежливое удивление. Далеко не все знатные женщины умели читать.

Рагна вдруг сообразила, что своими последними словами выказала, сама того не желая, высокомерие и надменность. Пытаясь загладить вину и проявить любезность, она прибавила:

– Отец научил меня читать еще в детстве, до того как родился мой брат.

Когда отец Луи прибыл в замок неделю назад, мать Рагны позвала дочь в личные покои графа и графини и спросила:

– По-твоему, зачем он явился?

Рагна нахмурилась.

– Не знаю.

– Это не просто священник, он помощник графа Реймсского и каноник тамошнего собора. – Женевьева была статной женщиной, но за ее внушительным обликом пряталась изрядная робость.

– Что же привело его в Шербур?

– Ты, – коротко ответила мать.

Рагна начала догадываться, к чему эта беседа.

Женевьева продолжала:

– У графа Реймсского сын Гийом, юноша твоего возраста и пока холостой. Граф ищет ему жену. Отец Луи прибыл оценить, годишься ли ты.

Волной накатило негодование. Пускай так было заведено в их кругах, Рагна все равно на мгновение ощутила себя коровой, которую оценивает потенциальный покупатель. Впрочем, девушка подавила возмущение.

– И каков этот Гийом?

– Главное, что он – племянник короля Роберта. – Двадцатипятилетний Роберт Второй из династии Капетингов был королем Франции. Для Женевьевы величайшим достоинством мужчины была кровная связь с королевским родом.

Сама Рагна ценила в мужчинах иное. Она предпочитала судить по личным качествам, не обращая внимания на положение в обществе.

– Просто племянник? – уточнила она и сразу поняла, что выбрала неверный тон.

– Не язви. Женская язвительность отталкивает мужчин.

Выстрел попал в цель. Рагна уже успела отвергнуть нескольких ухажеров, которые к ней сватались и которых родители считали подходящей парой. Все они чего-то испугались. Дело было не в ее высоком росте – она переняла стать от матери, – точнее, не только в нем.

– Гийом здоров, он не сумасшедший и не развратник, – добавила мать.

– Прямо мечта всех девушек.

– Опять язвишь?

– Прости. Обещаю быть милой с этим отцом Луи.

Рагне уже исполнилось двадцать, и она не могла бесконечно оставаться одинокой. А в женский монастырь ей нисколько не хотелось.

Мать беспокоилась. «Тебе нужная пламенная страсть, привязанность на всю жизнь, но такое существует лишь в стихах, – говорила Женевьева. – В настоящей жизни мы, женщины, довольствуемся тем, что можем получить».

Рагна знала, что мать права.

Наверное, ей придется выйти за этого Гийома, если он, конечно, не совсем противный, но согласиться она намеревалась на собственных условиях. Она хотела понравиться отцу Луи, но также старалась внушить священнику, какой именно женой она способна стать. Нет, ей не быть простым украшением дома вроде великолепной шпалеры, которую муж с гордостью показывал бы гостям; и она не готова становиться хозяйкой дома, занятой устройством пиров и развлечением гостей. Она желает на равных с будущим мужем управлять его владениями. В подобном выборе не было ничего необычного: всякий раз, когда знатный мужчина уходил воевать, он оставлял вместо себя того, кого назначал блюсти земли и состояние. Как правило, эти обязанности возлагались на брата или взрослого сына, но нередко они ложились и на жену.

За свежевыловленным морским окунем, приготовленным в сидре, отец Луи начал изучать умственные способности Рагны. Услышав ее признание в умении читать, он, не скрывая недоверия, справился:

13

Букв. «хранителя», от лат. Armarium – хранилище (ларец) для книг.