Страница 71 из 85
Глава 35
– Мятежи в провинциях, подпольная пресса либерального толка, студенты, рвущиеся на баррикады и разговоры о власти народа. – Жозеф сцепил пальцы в замок и облокотился на стол. – Если думаете, что подобное коснулось только вашей страны, князь – вы или до немыслимого наивны, или просто… недостаточно информированы.
– Полтора года, ваше величество? – отозвался я. – Признаться, я не слишком-то интересовался событиями в других странах. Но если бы в Париже случилось что-то масштабное, об этом непременно писали бы в газетах, а может…
– Парижские газеты умеют молчать, князь. – Жозеф покачал головой. – И, к счастью, не только они: нам удалось вовремя заткнуть самые громкие и болтливые рты и сделать так, чтобы слухи остались только слухами… Впрочем, за все это скорее следует благодарить тайную полицию – в первый раз за восемнадцать лет на троне я по-настоящему убедился, что не зря кормлю всю эту ораву.
Где-то в далеком Петербурге Третье отделение собственной канцелярии его величества определенно накрыл резкий приступ икоты. Всех – от десятирублевых филёров до его светлости князя Багратиона. Жозеф наверняка не имел в виду ничего такого, но я и сам сообразил, что его сыскари отработали куда лучше российских коллег. И куда тише… Впрочем, стоило ли удивляться? Судя по словам его величества, штат тайной полиции в Париже и провинциях был раздут до предела – при весьма скромных размерах самой державы. Похоже, французские монархи предпочитали потратить изрядный кусок казны вместо того, чтобы полагаться на мощь горстки Одаренных или вовсе переложить порядок в стране на плечи старой аристократии – как это в конечном итоге вышло у меня дома… Не самое плохое решение – особенно если учесть, что французская Революция не могла не сказаться на поголовье сильных магов с родовыми Источниками.
– Мы сумели кое-как скрыть последствия, князь, однако это вовсе не значит, что их не было. Казна почти опустела, и даже колонии в Африке и Новом Свете выжаты до капли. Знаю, кое-кто – возможно, даже из тех, кто присутствует сейчас здесь, – Жозеф сердито сверкнул глазами в сторону герцогини, – непременно пожелает упрекнуть меня в нерешительности, а то и в трусости, но уж поверьте – это не так. Я просто осторожен! Моя страна уже искупалась в крови революции полтора века назад – и, видит Бог, я сделаю все, чтобы этого не случилось снова!
– Революция? Это вам определенно не грозит… теперь. – Я пожал плечами. – Верните Лотарингию и Эльзас домой – и народ будет носить вас на руках.
– Может, и так. Но только до того дня, пока в Париж не вернутся вагоны, полные раненых и убитых. Пока матери не начнут хоронить своих детей. Уверяю вас, князь, – Жозеф сжал в кулак короткие пальцы, – пылкая любовь нации едва ли продлится многим дольше того дня, когда на французскую землю упадет первый снаряд из немецких пушек. И вряд ли вы сможете пообещать мне, что этого не случится.
Скуление его величества понемногу начинало раздражать – и, вероятно, не только меня… хотя на его месте любой политик наверняка вел бы себя точно так же: долго и буквально с пеной у рта доказывал,что для его страны война будет фактически равносильна гибели. Чтобы иметь солидный повод отказать в союзе, требовать месяц или два на размышление, тем самым подольше сохранив нейтралитет – а скорее просто выторговать условия получше.
– Пообещать? Разумеется, не могу, – отозвался я. – Ни я, ни мсье Оболенский, ни мой император, ни даже сам Господь Бог. Мы предлагаем вам союз в войне, а не партию в преферанс. А война, как известно, никогда не обходится без потерь.
– И эта будет страшнее любой, что когда-либо видел мир! – Жозеф замахнулся – и, похоже, еле удержался, чтобы не врезать кулаком по столу. – В руках Рейха поистине ужасающие технологии, перед которыми бессильна даже магия Одаренных… Думаю, вы знаете, о чем я говорю, князь.
– К сожалению, – кивнул я, – ваше величество.
– И если бы речь шла только об этом. – Жозеф вновь скорчил скорбную мину. – Современное оружие, аэропланы, бронированные машины – панцеры и численность армии, которую я еще полгода назад назвал бы немыслимой. Но что куда страшнее – Рейх каким-то образом смог сделать подготовку в войне почти незаметной для всего мира! Вы ведь понимаете, что это значит, князь?
– Понимаю. Но никак не могу понять другое: – Я облокотился на стол и подался вперед. – Что это, в сущности, меняет, ваше величество? Думаю, для всех собравшихся здесь очевидно, что у Капривы могут быть союзники, о которых нам только предстоит узнать: промышленники, банкиры, монархи, наши же люди – кто угодно. И что на самом деле германскому Рейху, возможно, отведена лишь роль стального кулака, первого удара, а за ним непременно последует второй и третий. И военное противостояние с Россией – лишь начало событий, которым суждено изменить карту Европы раз и навсегда.
– Князь! – прошипел Оболенский. – Я бы не…
– Я не стану спорить – силы врага куда масштабнее, чем мы можем себе представить. И даже допускаю, что некто решил перекроить сам мировой порядок так, чтобы в нем вообще не осталось место Одаренной аристократии. – Я понимал, что вот-вот наору на самого французского императора, однако остановиться уже не мог. – Но вам-то какая разница?! Война уже началась, и мы теперь в одной лодке. Всем нам не досталось волшебного билета в новую жизнь – иначе мы не сидели бы здесь вместе, разве не так? Или у вашего величества есть основания полагать, что неведомые заговорщики уничтожат Россию – но по каким-то причинам решат пощадить Францию и ее монарха? Если так – я бы хотел их услышать.
– Таких причин нет – и не может быть. И позвольте заметить, князь, – Голос Жозефа зазвенел еще громче, – я не говорил, что собираюсь отказать вашему государю в военном союзе. Но любое решение, конечно же, должно быть разумным и, что еще важнее – своевременным.
– И это время – сейчас! – рявкнул я. – Вы не хуже меня знаете, что ополчение Эльзаса и Лотарингии не способно воевать с регулярными частями армии Рейха, и успехи будут недолгими. Если Каприви бросит на запад гарнизоны из Штутгарта и Фрайбурга – нас сомнут уже через неделю, даже окажись на моем месте сам Александр Македонский. Панцеры пройдут железным катком до самого Мозеля – и ваше величество, пожалуй, еще обрадуется, если немецким генералам не взбредет в голову двинуться дальше!
– Пожалуй. И все это будет на вашей совести, князь, – мрачно усмехнулся Жозеф.