Радко отважный

А еще я про себя подумал, представить попытался со смесью ужаса и восхищения, какой же куш большой… нет, огромный должен ждать Гайду в конце пути. Если ради этого он не поскупился собрать, обучить и снарядить хоть небольшое, но войско. Да вместе с ним потащиться куда-то к черту на рога.

5

В поход мы выступили в ту же седмицу. А перед этим под присмотром алхимика желающие поупражнялись в приготовлении раствора для серебрения. Тем, кто преуспел в этом более всего, было дозволено ехать на повозках. По соседству со свернутыми шатрами, запасами провизии и болтов для арбалетов. В общем, того, без чего ни один поход… по крайней мере, большого количества людей, не обойдется. Не говоря уж о том, что в дальние земли вообще-то налегке не ходят.

Что до меня, то я ту адскую смесь даже не пытался готовить. На похвалу алхимика не рассчитывал тем более. И привилегии тех, кто в готовке таки добился успеха, не завидовал тоже. В конце концов, это лишь с одной стороны привилегия. А с другой — дополнительная обязанность. Ибо повозками тоже кто-то править должен.

Остальные (я в том числе) весело и с песней (по крайней мере, поначалу) вышагивали своим ходом. А впереди на неизменном коне ехал Шандор Гайду.

Выступили мы посреди дня. Прошли вереницей по улицам к городским воротам, провожаемые взглядами жителей Неделицы.

Надо сказать, восхищения и преклонения, подобно героям рыцарских романов или героических баллад, мы у них не вызывали. Но уж, по крайней мере, относились горожане к нам не без любопытства. Тем более что в городе мы успели примелькаться, привлечь к себе внимание — община мужиков, живущих от всех отдельно, обучающихся владеть оружием и явно к чему-то готовящихся. Причем для местных наверняка неопасных, коль власти не против.

Нам даже прозвище дали — одно на всех. «Гайдуки», в честь нашего предводителя. Так сказать, «люди Гайду».

Не могу сказать, что того воодушевления, какое я испытал в самом начале похода, хватило надолго. Особенно когда Неделица осталась далеко позади и потянулась однообразная местность с полями и лугами, с темной полосой леса на горизонте да тянущимися под ногами колеями тракта. А ноги начали мало-помалу уставать. Делаться тяжелее с каждой пройденной верстой.

Слишком честный я, чтобы хорохориться. Но в то же время со своим опытом бродяги я все равно оказался лучше приспособлен к походной жизни, чем многие из нас. Что уж там говорить: едва Гайду объявил первый привал на замечательном зеленом лугу у дороги, как примерно каждые двое из трех ополченцев со стонами повалились на эту траву. Ни дать ни взять дрова обрушившейся поленницы. Я же, замечу без ложной скромности, присел на траву медленно, с достоинством. Ни жестом, ни звуком стараясь не показать, что тоже устал.

Еще хуже пришлось на третий день, когда чуть ли не с утра зарядил дождь, превращая дорогу в грязевую кашу. Прямо под его назойливыми и уже холодными струями нам пришлось срочно ставить шатры. И не все, надо сказать, управились с первой попытки.

Зато лично я смог оценить прозорливость Гайду и преимущество, какое дал предоставленный им кафтан. В том смысле, что без кафтана промок бы наверняка быстрее и замерз больше.

Впрочем, даже в кафтанах да под защитой шатров ничего веселого в нашем времяпровождении в тот день не было. Мы сидели-дрожали, притиснувшись друг к дружке, чтобы согреться. Весь день так просидели — день, оттого казавшийся самым долгим днем в жизни.

И конечно многие начали роптать — и от холода, и просто оттого, что делать нечего. Но десятники недовольных быстро утихомирили, причем даже без всяких плетей пресловутых. Просто словом (твердым, не всегда добрым, частенько неприличным) и кулаком, ясное дело. Так можно добиться, как известно, больше, чем только словом — добрым или нет.

Да, кстати, забыл сказать. Нас ведь господин Гайду на десятки разделил. Еще во время обучения. Как раз перед тем, как мы к тактике перешли. И над каждым поставил командира.

Лично я ожидаемо оказался в одном десятке с рыжим Драганом. А вот с должностью даже столь мелкого командира пролетел. Наш десяток возглавил суровый бородач по имени Слободан, лет на десять меня старше.

Ко мне Слободан относился сдержанно, однако без заметной неприязни. А потому, раз я на той мокрой стоянке не роптал, то и не огреб. И брань увещевающую пришлось слушать только потому, что предназначалась она другому, а деваться в тесном шатре от командирского гнева было некуда. Не под дождь же!

Добро к вечеру погода унялась. И мы даже сумели пройти пару верст, хотя дорогу развезло знатно.

Спустя дней десять мы добрались до города… Златница или Злотница он вроде назывался. Через ворота нас всей толпой не пустили — шутка ли, больше сотни вооруженных мужчин, непонятно откуда пришедших, а главное, зачем. На том спасибо, что хоть разрешили встать лагерем под стенами. Не стали кипящее масло с этих стен на нас лить.

А я еще подумал зачем-то, что Злотница (или Златница) из тех городов, где «народ колеса», например, не то что не привечают, но без разговору гонят прочь.

С нами же… ну, с Гайду, по крайней мере, горожане согласились поговорить. Приняв как парламентера. Договорился в итоге наш предводитель до того, что нам позволили отправить в город нескольких человек — закупиться провизией да заглянуть к сапожнику и башмачнику, чтоб обувь боевым товарищам подлатали.

Что до меня, то я, как уже говорил, не завидовал нашим как бы алхимикам, на повозках едущим. Как и не терзался мечтами о командирской должности. Но вот побывать в городе — такую возможность упустить не мог. Хотя думал, понятно, в первую очередь вовсе не про обувь и провиант.

В общем, охотно вызвался быть в числе этих нескольких человек. И Драган со мной. Возражений ни со стороны Гайду, ни со стороны десятника не последовало.

В лагерь мы вернулись на следующее утро. Успев и местного вина отведать, и снять одну дамочку на двоих. В общем, веселые и полные готовности продолжать поход.

Слободан посмотрел на нас на редкость неодобрительно. Долго смотрел — видно, прицениваясь. Решая, куда лучше нам двинуть: в зубы или под ребра. Или лучше вообще сразу взяться за плеть. Да Гайду доложить.

Но в конце концов вздохнул… и обошелся негромкой упрекающей фразой, в которой (о чудо!) было всего одно неприличное словечко. Да так на том и успокоился.

Ибо поручение его — договориться с мясником о покупке солонины и отнести сапоги двух ребят из нашего десятка на починку — мы все же выполнили. А что задержались в городе, так это даже оправданно в некоторой степени. Ибо никакой умелец не починит сапоги сразу. Особенно если у него заказов много.

Итак, Златница (все-таки Златница, узнал я от местных жителей) осталась за спиной. Но лично у меня оставила на сердце толику теплых и приятных воспоминаний. Возможно, и у рыжего Драгана тоже.

А потом человеческие поселения стали попадаться все реже. Да и те выглядели все более жалко и убого. Приземистые, крытые соломой хижины, покосившиеся плетни. И немногочисленные, бедно одетые жители, которые при виде толпы вооруженных людей, спешили спрятаться, кто куда. В общем, если бы какой-нибудь художник захотел назвать свою картину «задворки», «глухомань» или «край света», то изобразить на ней ему следовало одно из таких селений.

Это позже до меня дошло, что до настоящего края мы еще не добрались. Не говоря о том, что даже эта глушь бесхозной вовсе не была. Один раз нам попался разъезд кого-то из местных владетелей. Три всадника в дедовских кольчугах.

Проехали всадники мимо, не задерживаясь, не тратя времени на нас. Не замедлились даже. Разве что глянули мельком. Грею себя мыслью, что побоялись связываться.

А спустя еще несколько дней даже редкие селения перестали попадаться на глаза. Как и возделанные поля. Луга еще встречались, но выглядели дикими, заросшими. Видно было, что никакая скотина… по крайней мере, целыми стадами их не объедала и не вытаптывала.