Радко отважный

Ах, Мирела… как давно я ее видел. Кажется, что не меньше года прошло…

Но вернемся к пареньку. Его едва ли ждало что-то хорошее. Он вырывался на ходу. Но конвоировавшие его односельчане были неумолимы. Одни крепко вцепились в руки и чуть ли не волоком тащили за собой. Другие толкали в спину. Кто-то даже пинка дал, придавая ускорение.

— Мрази! — голосил лохматый. — Да что вы делаете, твари?! За что?..

Что кричал — мы понимали, хотя звучала местная речь для нас несколько непривычно. Какие-то звуки смягчались, какие-то почти проглатывались.

— Надо так, сынок. Надо, — увещевал его не по-здешнему коренастый и дородный мужик в такой же, как у охотника высокой меховой шапке и с вислыми как у сома усами. — Видит Тьма, я сделал все, что мог.

Сам он лохматого отпрыска не касался — стыдился, наверное, в глубине души. Просто шел рядом.

Продолжая толкать паренька и тащить, жители деревни волокли его — мы с Драганом видели — вверх по склону. Затем, достигнув каменистого плато, свернули к какой-то скале, в которой были проделаны ступеньки. По ним-то и дотащили беднягу, вырывающегося, до самой вершины, оказавшейся плоской. Где дружно повалили да принялись вязать руки-ноги, не обращая внимания на попытки вырваться.

Дружно? К чертям такую дружбу!

— Вряд ли тебе больно будет, — донесся до нас басовитый голос папаши несчастного паренька, — ты сам себе больнее делаешь… что трепыхаешься.

Да-а-а! Скажу откровенно: хоть я и сирота… по сути, коль в приюте воспитывался. Но этому лохматому чернявому бедолаге, даром что живущему, по меньшей мере, с одним из родителей, я в тот момент не завидовал точно. И ни один сирота бы не позавидовал, бьюсь об заклад. Кроме совсем опустившихся да от голода умирающих. И то вряд ли.

Оставив паренька на скале, жители деревни спустились вниз и убрались восвояси, шепотом переговариваясь да косясь… нет, не по сторонам, как можно было ожидать. Но опять-таки на небо — подобно давешнему дитю.

Когда люди скрылись из виду, спускаясь вниз по склону, мы с Драганом выбрались из укрытия. Посмотрели на скалу.

— Эх, жалко парня, — посетовал мой напарник, — но приказ… если б не приказ.

В следующее мгновение сверху до нас донеслись частые хлопки и шлепки, в горах слышные особенно отчетливо. Как по команде мы с Драганом юркнули в ближайшую расселину. Не очень-то, впрочем, уверенные в надежности такого укрытия. Учитывая, кто именно пожаловал и с кем предстояло иметь дело… по всей видимости, предстояло.

Осторожно, на долю мгновения выглянул из расселины. Так и есть. Стриги. Две твари вроде той, что чуть не полакомилась мною. Женские тела, крылья как у летучей мыши — теперь они кружились над скалой с лежащим на ее вершине пареньком. Связанным и беспомощным… обреченным.

Кружились, постепенно снижаясь. Как птицы-стервятники над трупом зверя. Хотя с тем же успехом это мог быть и умирающий человек.

— Спасем? — обратился я к напарнику, уже потянувшись за арбалетом.

— Приказ, — напомнил Драган, — забыл? Нам велели ни во что не вмешиваться, а только наблюдать.

— Слушай, это я под надзором монахинь рос, — возмутился я, — меня они приучали по струночке ходить. Да и то до конца не приучили. Так что не понимаю я этого твоего… слов не мальчика, но пай-мальчика. Главное же, чтобы мы живыми вернулись. А если еще и местного жителя с собой прихватим, знаешь, какой это будет ценный источник сведений? Ни одной разведкой столько не добыть.

Против такого довода возразить напарник уже не смог. Вздохнул только — ну что, мол, с тобой поделаешь. И сам вперед меня за арбалет взялся.

Собственно, первую из крылатых тварей он и уложил. С первого выстрела. Благо, серебрением мы после ночного нападения стриги больше не пренебрегали. И каждый день упражнялись в стрельбе. Так что, получивши в крыло болт (на нее это подействовало, как отравленная стрела на простого смертного), стрига судорожно взмахнула крыльями напоследок. Да и ухнула камнем куда-то вниз, в пропасть между скалами. Больше мы ее не видели.

Товарка ее заверещала жутко и метнулась к нам, уже выбравшимся из своего укрытия и пытавшимся отойти друг от друга подальше. Так, чтоб не дать твари прикончить нас обоих с одного налета.

Эх, было бы у нее зеркало, да видела бы стрига в тот момент свою рожу, изуродованную нечеловеческой злобой — померла бы со страху.

Впрочем, рассмотрев ее поближе, я смог заметить, что и все остальное у твари было под стать роже. Как и голосу. Кожа посерела и будто высохла, став похожей на стенки осиного гнезда. Грудь почти втянулась, сделавшись едва заметной. Далеко не женственно выглядели и конечности — жилистые, исхудавшие. Картину довершали грязные ступни с огромными кривыми ногтями. Почти когтями.

В общем, явись во время моей ночной вахты эта особа, черта с два ей бы удалось меня соблазнить.

Наверное, предположил я еще, тогда приходила тварь молодая и потому не утратившая человеческий облик. В то время как эта — заматеревшая. А потому влияние на нее адских сил куда более заметно.

Или может, все дело в чародейском взгляде стриг, от которого жертва не только столбенела. Еще (наверное) стриге было под силу внушить мне, что она-де красавица, а не чудище.

Ну да к черту посторонние мысли! Нужно было действовать. Тем более что теперешняя стрига неслась не абы куда, а ко мне.

Я встретил ее ударом сабли на подлете. Вернее попытался встретить, но тварь в последнюю ничтожнейшую долю мгновения сумела увернуться и опередить меня. Своей рукой, на которой буквально на ходу выросли когти не хуже, чем на ногах, она ударила меня в грудь.

Когти пронзили кафтан… однако рубаху уже едва задели. А до кожи, собственно, не достали вовсе. «Так вот где точно пригодился кафтан!» — осенило меня. И я мысленно поблагодарил Шандора Гайду за такую предусмотрительность.

Поблагодарил — потом. А пока повалился на спину, сбитый с ног силой удара. Нечеловеческой силой, с которой уже имел несчастье столкнуться. И от которой не мог защитить никакой кафтан. Как, наверное, и доспех даже.

Я рухнул на каменистую почву плато. Сабля выпала из моей руки и отлетела шага на два. Тем временем стрига, просвистев надо мной, пошла на новый круг. Успев заодно разминуться к досаде моей с арбалетным болтом, пущенным Драганом.

Снова завопила, срываясь на визг. И, казалось, забыв про меня, полетела к моему напарнику. Тот не успевал снова зарядить арбалет. А потому не придумал ничего лучше, чем броситься наутек.

Напрасная попытка! Тварь настигала его с каждым мгновением.

Настигала… до тех пор, пока арбалетный болт, посланный уже мной и вонзившийся стриге в спину, не остановил ее. Тварь буквально на глазах потеряла высоту и грохнулась оземь. Но даже после этого еще билась, еще визжала и рычала, пытаясь не то дотянуться когтями до Драгана, до которого осталось чуть больше шага, не то расцарапать воздух. Эхе-хе, даже затея высечь море плетьми казалась разумней.

Выхватив саблю, мой напарник рубанул стригу по шее. Я, подошедший и тоже вооруженный, ожидал, что башка твари слетит, как под топором палача. Но видно шея у нее оказалась тверда как железо. Клинок врезался в нее и добро хоть не отскочил.

Когда подошел и рубанул я, добился этим тоже немногого. Разве что шея в этот раз ответила едва слышным хрустом, после чего стрига перестала дергаться.

И лишь новый удар Драгана отделил голову твари от тела. Башка стриги, которую напарник мой удерживал за волосы, теперь висела в его руке.

Провисела недолго. Драган бросил ее на землю. Голова покатилась ко мне, и я попятился — неосознанно, с какой-то детской опаской. Черт, да даже в бытность дитем я так не пятился! Впрочем, и тварей подобных я в ту пору не встречал. Не говоря уж о том, что лицо… нет, скорее уж морда стриги даже в смерти не утратила своего злобного уродства.

— Она твоя, — поспешил я напомнить Драгану, осторожно поддевая голову носком сапога и подталкивая в сторону напарника. — Можешь носить ее с собой в качестве трофея… охотничьего. Как в лагерь вернемся, все от зависти лопнут, бьюсь об заклад.