Радко отважный

— Ну что ты, — возразил тот с каким-то деланым смущением, — я не вправе присваивать этот трофей себе… единолично. Мы же вдвоем с ней справились. А один бы я ни за что…

— Скажи уж, что тебя просто напрягает таскать с собой такую гадость, — усмехнулся я лукаво.

Улыбнулся в ответ и Драган.

— Говорю: меня просто напрягает таскать такую гадость, — были его слова. — И… а как там, кстати, паренек, которого мы решили спасти?

Как он ловко с темы-то соскочил, ну надо же!

10

Что до лохматого юнца, приготовленного стригам в жертву, то он, как и следовало ожидать, никуда не делся. А главное, был жив. Не успели твари ему вреда причинить.

Лежал парнишка, как мы теперь смогли разглядеть, на невысоком, зато длинном каменном возвышении — естественном, но которое вполне могло сойти за подобие постамента. Или, если угодно, алтаря.

Лежал — и взирал на нас, поднявшихся на вершину скалы, с заметно вытянутым от удивления лицом. Еще бы, ведь сегодня на него обрушились, не иначе, целых три неожиданности.

Во-первых, нашлись люди, которые за него вступились. Чужие люди, незнакомые. Что особенно дивно в свете того, что своя же родня и односельчане отреклись от бедняжки, предав его без особых сожалений.

Во-вторых, на его глазах кто-то из людишек решился бросить вызов не абы кому, а крылатым тварям. Что наверняка считаются самыми могущественными существами в этом горном краю.

Ну а в-третьих (что, наверное, поразительней всего), людишки не просто заступили стригам дорогу, но при этом остались живы. Победителями вышли супротив тех, кто привык наводить на деревню паренька страх. Оттого привычная картина мира просто-таки рушилась на его глазах.

Подойдя к похожему на алтарь возвышению, мы склонились над несостоявшейся едой стриг. Я острием сабли осторожно перерезал веревку, опутывавшую ноги паренька. Драган проделал то же самое с путами на его руках.

Судорожно разминая руки, да глубоко вздыхая, паренек приподнялся, садясь на «алтаре». Затем осторожно выпрямился во весь рост, чуть пошатываясь и дрожа. Не то замерз, на камне лежа, не то от избытка чувств.

— Кто вы? — спросил паренек, глядя на нас, да зачем-то шмыгнул носом.

— А ты, мил человек, не хочешь сам сперва представиться? — строго поинтересовался у него Драган. — Да поблагодарить. Мы ж ведь спасли тебя… все-таки.

— Ах да, благодарю, конечно! — пролепетал юнец, протягивая руку. — Это… Мирча меня зовут. Да хранит вас Тьма!

Последнее пожелание лично меня покоробило. Но руку я пареньку пожал.

Затем, однако, этот Мирча запричитал торопливо и сбивчиво, будто вспомнил что-то одновременно важное и страшное, что накрыло его и ошеломило.

Хотя почему «будто»? Действительно вспомнил.

— Да никого вы не спасли! — голос паренька дрожал. — Вы думаете… что? Стрыгаи вернутся. Их еще много осталось. А раз они не получили, что хотели… одного… как выкуп. Они тогда на всей деревне отыграются! Будут охотиться на всех нас. На семью мою… соседей. Как коршун на воробьев! Нападать будут без разбору. Эх… мной ведь хотели для деревни безопасность купить… хоть и на время. А теперь…

— Успокойся, — оборвал его излияния Драган строго и веско, чуть ли не по-командирски. — Нашел тоже, о ком переживать. Твои родные-соседи, если забыл, скормить тебя хотели. Понимаешь? Скормить этим стригам треклятым. А уж если ты сам им оказался не нужен, то почему тебя они должны волновать?

— Так я ж тоже… — проговорил Мирча. — Не могу теперь в деревню вернуться.

— Ха! Да кто ж заставляет возвращаться? — вставил слово я. — С нами пойдем. Что до деревни… всех эти твари все равно не перережут. Не с руки им это. Такой источник пропитания уничтожать. Лучше пару-тройку людишек загрызть другим на устрашенье. А потом дать размножиться. Или я ничего не понимаю в скотоводстве.

Спасенный паренек на это лишь плечами пожал. А потому, задело ли его последнее мое сравнение — судить не берусь.

— Кроме того, — продолжал я, — ну, если ты все равно так сильно за деревню переживаешь. Мы ведь можем с нашим командиром поговорить. И помощь твоим соседям и родным привести. Целую ораву таких же, как мы славных ребят. Уделывающих этих ваших стриг-стрыгай одной левой.

Да, позволил себе это небольшое невинное хвастовство. И незначительное… ну ладно, не слишком значительное преувеличение.

— Откуда они, кстати, прилетают? — осведомился деловитый Драган. — Не знаешь?

— О! — удивился Мирча. — Так вы что… сами не знаете? Из замка Боркау, конечно!

И указал рукой куда-то в сторону. Мы повернулись туда… ох, черт, я просто диву давался оттого, что не заметил этого раньше.

Замок Белы Безбожника маячил вдалеке, но с этой скалы увидеть его было уже вполне возможно. Уж очень заметно Боркау выделялся, чернея на фоне гор — то серо-зеленых, то почти белых.

И выглядел неестественно и нелепо до отвращения. Чернотой своей напоминая не то гнилой зуб, не то мертвый ствол обгоревшего дерева.

— Однако! — проговорил Драган. — Гайду наверняка обрадуется. Узнав, что мы чуть ли не до самого Боркау дошли. Видели его, по крайней мере.

— Э-э-э, кстати, — обратился к нам Мирча, когда мы уже успели отойти от деревни подальше, отправившись в обратный путь, и на пути этом остановились на ночлег. — Жрать меня все равно никто не собирался. По крайней мере, в обычном смысле… привычном. Ну, как человек мясо ест.

— Ну, замечательно! — с притворной досадой как бы посетовал Драган. — Надо будет запомнить. И больше несчастных юнцов, приготовленных в жертву, не выручать.

— А что значит сожрать в непривычном смысле? — не понял я. — Как это, вообще? Я думал, все живое ест одинаково… примерно.

— Это значит… э-э-э… ну не сразу… да, — пояснил спасенный паренек, подбирая слова, чтобы было понятней. — В смысле, меня не растерзали бы и не слопали прямо на месте. В замок бы забрали.

— И что в замке? — не понял Драган. — Твари бы тебя со своими товарками разделили? Ну… как бы самим все сожрать тем двум тварям жирно было бы. Толстеть не хотели… хотя с тебя, пожалуй, не растолстеешь. Или неприличным у них считается есть втихушку, не делясь.

— Да нет же! — воскликнул Мирча почти в отчаянии.

Сложно, видать, было объяснять привычные для него вещи двум чужакам, для которых они казались не обыденными, а чудовищными.

— Если бы стрыгаи просто жрали, — продолжал паренек, — то быстро бы слопали нас всех… всю деревню. Непонятно что ли?

— Ну да. Точно, — пришлось согласиться мне.

Да устыдиться заодно. Неужели сам не мог сообразить, коли грамотный и даже счету обучен?

— Так что стрыгаи по-другому поступают, — сказал Мирча, — раз в несколько лун от них прилетает посланник… посланница. И требует от деревни одну девушку покрасивее или одного парня поздоровее… покрепче.

— Та-а-ак, погоди-ка, — обратился к нему Драган, — покрепче и поздоровее, говоришь? А тебе сколько лет, кстати? Четырнадцать?

— Семнадцать, — было ответом, — может и больше… немного.

— Вот видишь, — напарник мой хмыкнул, услышав истинный возраст спасенного, — можно сказать, жених. А выглядишь на четырнадцать от силы. Так что насчет «покрепче и поздоровее»… это, уж прости, не к тебе. Худосочный ты больно. Да и на паек походный накинулся, когда мы с тобой поделились. Я сам, хоть богатым никогда не был, чувствую себя рядом с тобой закормленным сыночком какого-нибудь владетеля или купчины.

— Остальные не лучше, — словно оправдываясь, ответил на это Мирча, — в деревне нашей, я имею в виду. Мы ж в основном охотой живем. Разве что некоторые скотину держат.

— Папка твой, например, — заметил Драган, — его бы я худосочным не назвал. Наверняка стригам он бы больше понравился.

— Он староста, — сказал Мирча, будто это все объясняло, — не охотится и скотину держит. Овцы у нас есть… коза.

Небось еще и поборами с односельчан не брезгует, продолжил я мысленно его рассказ. Что тоже не дает ему исхудать. Зато домочадцев наверняка держит в черном теле. В отличие от себя, любимого. И не ставит ни в грош.