Радко отважный

Именно здесь… точнее, по другую сторону реки мы обнаружили первые признаки присутствия человека — от чего успели отвыкнуть за много дней пути по болотам и лесам. Сначала набрели на старое кострище: почерневшие головешки, а рядом мелкие, разбросанные и начисто обглоданные косточки. Потом обнаружили тропу. И если следы костра могли означать только то, что даже в этом диком краю хотя бы побывал недавно кто-то из людей, то наличие тропы можно было объяснить единственным образом. Люди здесь ходили много и часто. А значит, жили где-то поблизости.

Мы встали лагерем недалеко от тропы. И Шандор Гайду, недолго думая (но все же посовещавшись с десятниками) решил отправить вперед лазутчиков. На роль эту наш предводитель определил меня и Драгана. И мне оставалось гадать, сам ли он сделал этот выбор или кто-то подсказал. Кто-то, не желающий, чтобы падающие шишки попадали в его голову слишком часто.

Как бы то ни было, приказ следовало выполнять хотя бы затем, чтобы не ставить под угрозу нашу общую миссию.

— Только без геройства, — отдал последние напутствия лично господин Гайду, — если увидите что — высматривайте, вынюхивайте. Но ни во что не вмешивайтесь.

Столь трогательную заботу о нашей сохранности нетрудно было объяснить, даже не имея семи пядей во лбу. Сперва нападение стриги, затем колдовское наваждение нанесло ополчению немалые потери. Нас уже было меньше сотни. Меньше бойцов, способных ворваться в замок Боркау и принести нашему предводителю долгожданное золото… или что там, в замковых подвалах.

А ведь мы еще даже не подошли к его стенам! О-хо-хо, страшно было представить, что ждало нас ближе к концу пути.

Но опасения опасениями, а задание, которое тебе дают, надлежит исполнять — веришь ты в его полезность или нет. Истина, которую я усвоил еще в приюте, и сомнения в которой там выбивали розгами. Так чем лучше плеть в руке Гайду и кулак Слободана?

В общем, после этого напутствия мы отправились вперед по тропе. Вилась она то между холмами, то прямо через них. Пока шли, в течение дня успели наткнуться еще на пару кострищ. Но и только. Ни деревень, ни даже того, что могло сойти за человеческое жилище, нам не встретилось.

Когда солнце уже коснулось верхушек елей над холмами, оставшимися за спиной, мы сделали привал. Посидели, перекусили. Ну и обменялись соображениями. Решив, что путь следует продолжать. Задание-то осталось невыполненным. Ни местных жителей, ни вообще, по большому счету, ничего нового мы не обнаружили. Так что возвращаться смысла не было.

— Можно конечно сказать, что впереди все спокойно, — говорил еще Драган, — на день пути… по меньшей мере. Но этим мы добьемся только того, что вскоре нашим потребуется снова кого-нибудь в разведку послать. И это опять можем оказаться мы. Так какая разница? Хоть время сбережем.

Лично я сильно сомневался, что когда Гайду снова потребуются лазутчики, выбор вновь падет на нас. Что там говорили про молнию, которая дважды в одно и то же место не попадает? Однако некоторые резоны в словах напарника имелись. Бегать туда-сюда, например, меня совершенно не прельщало.

В общем, путь мы продолжили. До глухой ночи шли — пока могли землю под ногами различать. И лишь когда уже почти не различали (из-за потемок), остановились на ночлег.

С утра вновь двинулись вдоль тропы, обращая внимание на малейший шорох в кустах и среди ветвей; на любое, едва заметное движение, подмеченное краем глаза. И будучи готовыми уже в следующий миг юркнуть за ближайшие деревья или в кусты. Но все шорохи, как оказалось, производили птицы и зверушки — мелкие, безобидные. Они же двигались, мелькая среди зарослей.

В общем, этот день тоже оказался бесплодным как каменистая почва. Но и теперь мы решили не спешить с возвращением. Тем паче кое в чем мы, как это ни странно, преуспели. Я, по крайней мере. Сумел, например, заметить, что тропинка при всех своих извивах вела нас к горам. Вершины, светлеющие на фоне елей и сосен, покрывавших холмы этакой зеленой щетиной, неуклонно приближались.

Но по-настоящему наши усилия были вознаграждены лишь на следующий день. Да и то ближе к вечеру. Сначала тропа привела к горному склону. И потянулась наверх, пролегая между елями, росшими на нем.

Потом (ну, когда мы продолжили путь по тропе, уже поднимаясь по склону), нам встретился человек. Немолодой уже, одетый в штаны из грубо выделанной кожи, меховую безрукавку поверх шерстяной рубахи и высокую шапку — опять-таки меховую. Из овчины, кажется. На плече он нес простой охотничий лук да колчан со стрелами.

Едва человек показался, шурша мелкими камешками под ногами, как мы с Драганом юркнули за ближайшие деревья. Откуда и смогли рассмотреть местного жителя.

Не могли не подметить, какой неприглядный и дикий вид он имел — даже без учета своей одежды и оружия, явно не в мастерских изготовленных, а скорее всего, на дому. Слишком топорная работа, что прямо в глаза бросалось. Вдобавок пышные усы охотника, плавно переходящие в бороду, давно заждались цирюльника. И были грязны, волосы слиплись, как шерсть стареющей дворняги.

Не лучшим образом выглядели шапка с безрукавкой. Обе грязные, местами поеденные молью. Складывалось впечатление, что этот дядька носил их всю жизнь и ни разу не стирал. Едва ли даже падал в них в речку по пьяни или по неосторожности.

Проходя мимо, человек остановился, настороженно оглядываясь. Даже за луком было потянулся. Видимо мы спрятались недостаточно тихо. Впрочем, он быстро передумал и пошел дальше. Подходящей цели, чтобы пострелять, не обнаружив… включая нас с Драганом.

Когда охотник скрылся за поворотом тропы, мы вылезли из укрытия и продолжили путь наверх. Чтобы, в конце концов, обнаружить то, ради чего, собственно, нас сюда и послали.

Деревню.

Представляла она собой россыпь домов, разбросанных по склону. Точнее плеши, свободной от леса. Местами — целые скопища домишек, лепившихся один к другому. Тропа, по которой мы шли, разветвилась. И отростки ее теперь вели каждый к какому-то из домов.

Выглядело первое встреченное нами за множество верст и дней, человеческое поселение убого и негостеприимно. Стены домов потемнели от времени. Старая же и давно не подновляемая черепица на крышах кое-где была с изрядными прорехами. Да оконца крохотные — вдобавок наглухо закрытые ставнями.

И… ничего, что обычно можно увидеть или услышать в любом месте, где живет много людей. На равнинах, по крайней мере. Не лаяли собаки. Никто не стучал, трудясь в кузне, на стройке или просто рубя дрова. Никто ни с кем не торговался, как и не нахваливал свой товар. Мы вообще не видели ничего, похожего на рынок или торговую лавку, если на то дело пошло. И никто не смеялся, не горланил пьяные песни. Не визжали дети (радостно) или девушки (испуганно).

Поначалу вообще из местных жителей нам встретилась лишь какая-то женщина и ребенок лет семи. Женщина прошла к одному из домов, сгибаясь под грудой хвороста, который взвалила на спину. А дитя крадущейся и совсем неподобающей беззаботному детству походкой двигалось между домами, то и дело опасливо косясь на небо.

То есть местный люд ни работать толком не склонен, понял я, ни, тем более, праздновать, гулять и веселиться. Беззаботно вести себя — явно не про них. Предпочитают вести себя тихо, как можно менее заметно. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. А чьего именно — нетрудно догадаться.

Ну и не доверяют друг другу, по всей видимости. Иначе нельзя было объяснить, почему каждый дом отгораживался от мира ставнями в окнах, закрытыми даже днем, а ходить жители деревни предпочитали по одному.

Такое мнение что я, что Драган успели составить об этой деревне. Поэтому как один вздрогнули, когда шум и крики ворвались-таки в это царство тишины.

Перебегая от дома к дому да стараясь спрятаться за любую неровность, мы с Драганом кинулись на шум. Чтобы, добежав, обнаружить на другом конце деревни целую толпу. С десяток мужчин и женщин, куда-то тащивших тощего лохматого паренька. Черными волосами паренек напоминал «людей колеса», но лицо имел слишком бледное, чтобы можно было перепутать его с сородичами Мирелы.