Страница 7 из 16
Большинство работ, затрагивающих проблемы перевода политических сочинений в России XVIII века, было связано или с историей книги и библиотек этого времени, или с историей языка. Важные и информативные исследования в этих направлениях прямо не затрагивали вопросы содержания и значения переводной литературы в развитии политической мысли, поэтому мы не будем рассматривать их здесь подробно. Так, в работах С. П. Луппова был детально изучен репертуар западной книги в России, а Б. А. Градова, Б. М. Клосс и В. И. Корецкий подробно представили историю и состав библиотеки Д. М. Голицына в своих статьях72. В исследовании Г. Маркера было рассмотрено становление, развитие и репертуар печатной литературы73. Рукописная книга XVIII века до сих пор занимает незначительное место в исследовании русской культуры петровской и послепетровской эпох: после работы М. Н. Сперанского74, посвященной библиографическому описанию рукописных сборников XVIII века, не так много было сделано для изучения этого пласта русской литературы.
Изучение формирования русского литературного языка и влияния на его становление переводной литературы, начало которому было положено А. И. Соболевским и Н. А. Смирновым75, было продолжено советскими исследователями В. В. Виноградовым, Г. О. Винокуром, Ю. Д. Левиным и Ю. С. Сорокиным76. Развитию языка естественных наук в XVIII веке были посвящены работы Л. Л. Кутиной77; лексические, семантические и морфологические изменения, становление новых языковых норм изучали В. М. Живов, Е. С. Копорская, Г. Хютль-Фольтер и др.78 Среди важнейших работ недавнего времени, посвященных изучению переводной литературы XVIII века, следует отметить труды С. И. Николаева и В. М. Круглова, Р. Евстифеевой, М. Мозера, А. А. Костина79.
В последнее время появился целый ряд исследований русской общественной мысли, где изучение перевода через призму методов истории понятий и исторической семантики позволяет по-новому подойти к изучаемой проблеме. Важной вехой в этом направлении стали публикации исследований по истории понятий под эгидой Германского исторического института в Москве80, а также изданные под редакцией В. М. Живова и Ю. В. Кагарлицкого сборники статей по истории лексики и по исторической семантике81, где проблема перевода затронута лишь частично. Для актуализации и изучения этой проблематики стал значимым проект ГИИМ, который позволил объединить усилия исследователей по истории понятий в России XVIII века82.
Среди новейших исследований стоит отметить ряд публикаций К. Д. Бугрова, в том числе и его монографию о языке проектов Н. И. Панина, в которой исследователь активно использует методы кембриджской школы для реконструкции происхождения политического лексикона своего героя83. Новаторским исследованием стала монография К. Д. Бугрова и М. А. Киселева, посвященная русской политической мысли XVIII века, в которой авторы уделяют значимое место изучению переводной литературы и ее роли в развитии политического языка в России84. Однако, обозревая обширный корпус переводной литературы, вводя в оборот новые источники по истории перевода западноевропейской политической литературы и подвергая критике традиционалистские подходы изучения трансфера идей, они рассматривают перевод как неоригинальное явление, обнаруживая в нем исключительно роль посредника. Авторы полагают, что возможны три основные стратегии изучения интеллектуального трансфера: во-первых, «история артефактов» (книг и библиотек), во-вторых, анализ идей и доктрин (приписывание определенных «-измов») и, наконец, история трансфера, которую можно представить как процесс адаптации, то есть создания собственных «оригинальных» текстов (в число которых нельзя включать переводы). Критикуя первые два подхода как упрощенные и механицистские (поскольку чтение определенной литературы не означает принятие ее идей читателем, а влияние почти невозможно зафиксировать85), К. Д. Бугров и М. А. Киселев настаивают, что только изучение оригинальных русских текстов позволит лучше понять особенности адаптации нового политического языка в России86. Такой подход делает перевод служебным, несамостоятельным явлением, он рассматривается авторами только как часть коммуникативного контекста, позволяющего российским мыслителям создавать собственные тексты.
Такая позиция требует уточнения нашего понимания значения и функции перевода в культуре, особенно после «переводческого поворота» в гуманитаристике. Когда перевод рассматривают как неоригинальный текст, выполняющий посредническую функцию между двумя знаковыми системами, он пропадает в зазоре между двумя культурами, теряя свою объективную принадлежность культуре, на язык которой переведен текст. Однако подобная позиция довольно уязвима, поскольку перевод – это всегда новый текст, созданный в рамках «принимающей» культуры, принадлежащий прежде всего ей и отражающий особенности сознания ее представителей. Для «принимающей» культуры перевод будет выступать как оригинальное сочинение, которое отличается своеобразием происхождения, но его система знаков и образов, языковые особенности, цепочки ассоциаций, понятийный аппарат связаны с автором-переводчиком и той культурой, в которой переводчик сформировался, подчас больше, чем с оригиналом. Как отмечал В. В. Бибихин, «граница между переводом и другими видами словесного творчества не просто расплывчата, ее по сути дела вовсе нет»87. Это, например, прекрасно понимали русские читатели XVIII века, рассматривая переводы Андрея Хрущова как его творения, снискавшие ему славу «русского Сократа», а Василий Тредиаковский утверждал, что «переводчик от творца только что именем рознится»88. Об особом значении перевода в русской культуре XVIII века говорил Ю. М. Лотман: следуя за теорией «трансплантации» Д. С. Лихачева, он указывал на своеобразное перерождение иностранных текстов в русском переводе, приобретавших иные значения и новые функции на русской почве89.
Действительно, перевод является одним из видов словесности, связанным с универсальной функцией интерпретации любого сообщения, не обязательно переведенного с другого языка. В этом смысле каждый человек постоянно существует в рамках «культурного перевода», считывая и интерпретируя знаки и символы90. Стоит согласиться с Джорджем Стайнером в том, что «любая модель коммуникации – это одновременно и модель перевода», поэтому, «принимая речевое сообщение от любого человеческого существа, человек осуществляет акт перевода в полном смысле этого слова»91. Изучение перевода – это всегда изучение коммуникации, ее языковых особенностей и способов формирования знания о мире, поэтому переводческая деятельность шире, чем простой перенос единиц значений из одной информационной системы в другую92, это каждый раз конструирование нового текста на основе иноязычного источника и попытка соавторства, авторской интерпретации «чужого». В этом отношении история перевода в России XVIII века является неотъемлемой частью процесса развития новой языковой культуры вообще и политического языка в частности, и переводчики играют в этом процессе важнейшую роль, выступая не только агентами трансфера, но и сотворцами новых для русской культуры текстов.
72
Луппов С. П. Книга в России в первой четверти XVIII века. Л., 1973; Он же. Книга в России в послепетровское время. Л., 1976; Градова Б. А., Клосс Б. М., Корецкий В. И. К истории архангельской библиотеки Д. М. Голицына // Археографический ежегодник за 1978 г. М., 1979; Они же. О рукописях библиотеки Д. М. Голицына в Архангельском // Археографический ежегодник за 1980 г. М., 1981.
73
Marker G. Publishing, Printing, and the Origins of the Intellectual Life in Russia, 1700–1800. Princeton, 1985.
74
Сперанский М. Н. Рукописные сборники XVIII века. Материалы для истории русской литературы XVIII века. М., 1963.
75
Соболевский А. И. Из переводной литературы Петровской эпохи // Сб. отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук. Т. LXXXIV. Ч. 3. СПб., 1908; Он же. История русского литературного языка. Издание подготовил А. А. Алексеев. Л., 1980; Смирнов Н. Западное влияние на русский язык в петровскую эпоху. СПб., 1910.
76
Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII–XIX веков. Издание третье. М., 1982; Винокур Г. О. Русский литературный язык в первой половине XVIII века // Винокур Г. О. Избранные работы по русскому языку. М., 1959. С. 111–137; Левин Ю. Д. Об исторической эволюции принципов перевода (к истории переводческой мысли в России) // Международные связи русской литературы: Сборник статей / Под ред. акад. М. П. Алексеева. М.; Л., 1963. С. 5–63; Сорокин Ю. С. О задачах изучения лексики русского языка XVIII века (Вместо введения) // Процессы формирования лексики русского литературного языка (от Кантемира до Карамзина). М.; Л., 1966. С. 7–34.
77
Кутина Л. Л. Формирование языка русской науки. Терминология математики, астрономии, географии в первой трети XVIII века. М.; Л., 1964.
78
Живов В. М. Смена норм в истории русского литературного языка XVIII века // Russian Linguistics. 1988. Vol. 12. P. 3–47; Он же. Язык и культура в России XVIII века. М., 1996; Он же. Очерки исторической морфологии русского языка XVII–XVIII веков. М., 2004; Копорская Е. С. Семантическая история славянизмов в русском литературном языке Нового времени. М., 1988; Хютль-Фольтер Г. Языковая ситуация петровской эпохи и возникновение русского литературного языка нового типа // Wiener slavistisches Jahrbuch. 1987. Band 33. S. 7–21.
79
Николаев С. И. Об атрибуции переводных памятников Петровской эпохи // Русская литература. 1988. № 1. С. 162–172; Он же. Литературная культура Петровской эпохи. СПб., 1996; Он же. История русской переводной художественной литературы. Древняя Русь. XVIII век. Том I. Проза / Отв. ред. Ю. Д. Левин. СПб., 1995. Гл. 2; Николаев С. И. Польско-русские литературные связи XVI–XVIII вв.: Библиографические материалы. СПб., 2008; Круглов В. М. Русский язык в начале XVIII века: узус петровских переводчиков. СПб., 2004; Он же. Об источниках рукописного перевода второго трактата «О правлении» Джона Локка (Первая треть XVIII века) // Russian Linguistics. 2000. Vol. 24. № 1. P. 75–80; Он же. Русский рукописный перевод 1720‐х гг. второго трактата «О правлении» Джона Локка // Известия Академии наук. Серия литературы и языка. 2003. № 4. С. 50–55; Он же. Ф. Фенелон: «Похождение Телемака» (к истории создания первого русского перевода) // Tusculum slavicum. Festschrift für Peter Thiergen (Basler Studien zur Kulturgeschichte Osteuropas). Bd. 14. Zürich, 2005. S. 501–513; Evstifeeva R. Lessico relativo alle qualità intellettuali in Pridvornoj Čelovek (1741), la prima traduzione russa dell’ Oráculo manual di B. Gracián, Tesi di dottorato. Università di Roma «Tor Vergata». Roma, 2018; Moser M. «Юности честное зерцало» 1717 г. У истоков русского литературного языка. Münster; Wien, 2020; Костин А. А. Фрагментарный перевод и ценность поэзии: ранние восточнославянские стихотворные переводы из Гомера // Philologia Classica. 2020. Vol. 15. Fasc. 1. P. 120–153.
80
См.: Шарф К. Монархия, основанная на законе, вместо деспотии. Трансфер и адаптация европейских идей и эволюция воззрений на государство в России в эпоху Просвещения // Доронин А. В. (Ред.). «Вводя нравы и обычаи Европейские в Европейском народе». К проблеме адаптации западных идей и практик в Российской империи. М., 2008; Миллер А. И., Сдвижков Д. А., Ширле И. (Ред.). «Понятия о России»: К исторической семантике имперского периода. М., 2012. Т. 1–2.
81
Живов В. M. (Ред.). Очерки исторической семантики русского языка раннего Нового времени. M., 2009; Живов В. М., Кагарлицкий Ю. В. (Ред.). Эволюция понятий в свете истории русской культуры. М., 2012; Кагарлицкий Ю. В., Калугин Д. Я., Маслов Б. П. (Ред.). Понятия, идеи, конструкции. Очерки сравнительной исторической семантики. М., 2019.
82
Одним из первых итогов проекта стала публикация кластера статей участников круглого стола, прошедшего в ГИИМ в декабре 2016 года и посвященного изучению вариантов трансфера понятий, в журнале Kritika: Polskoy S. Translation of Political Concepts in 18th-Century Russia: Strategies and Practices // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2020. Spring. Vol. 21. № 2. P. 235–265; Bugrov K. Moralism and Monarchism: Visions of Power in 18th-Century Russia // Ibid. P. 267–292; Lavrinovich M. A Retired Brigadier Caught between Feelings and Social Hierarchy: The Concept of Friendship in a Late 18th-Century Epistolary Exchange // Ibid. P. 293–317; Rjéoutski V. Key Concepts in 18th-Century Russia // Ibid. P. 319–325.
83
Бугров К. Д. Монархия и реформы. Политические взгляды Н. И. Панина. Екатеринбург, 2015. Особенно см.: Ч. III. Лексикон. «Двойной язык» представлений Н. И. Панина о власти. С. 118–198.
84
Бугров К. Д., Киселев М. А. Естественное право и добродетель: Интеграция европейского влияния в российскую политическую культуру XVIII века. Екатеринбург, 2016.
85
Это, впрочем, было хорошо известно уже историкам-позитивистам XIX века; тот же Н. Д. Чечулин писал: «В этом пункте исследователя, можно сказать, подстерегает опасность впасть в одну ошибку: легко поддаться склонности или готовности, заключать, будто, – раз уже высказаны идеи, впоследствии доказавшие свою жизненность и плодотворность, – то именно они и должны непременно распространяться сразу и влиять <…> между тем, такое заключение неосновательно, и должно быть доказано специально». ОР РНБ. Ф. 838. Оп. 1. Д. 12. Л. 15.
86
Бугров, Киселев. Естественное право и добродетель. С. 6–10.
87
Бибихин В. В. К проблеме определения сущности перевода // Слово и событие. Писатель и литература / Отв. ред. и сост. О. Е. Лебедева. М., 2010. С. 163.
88
Сочинений Тредьяковскаго. Изд. А. Смирдина. Т. 3. СПб., 1849. С. 649.
89
См.: Лотман Ю. М. «Езда в остров любви» Тредиаковского и функция переводной литературы в русской культуре первой половины XVIII века // Проблемы изучения культурного наследия. М., 1985. С. 227.
90
См.: Он же. Избранные статьи в 3 т. Т. 1. С. 34–45.
91
Steiner G. After Babel: Aspects of language and translation. 3rd ed. Oxford, 1998. P. 47.
92
Как отмечает Дж. Стайнер, «перевод – это не узкоспециальная, второстепенная деятельность в „зоне соприкосновения“ языков. Он есть постоянная и необходимая манифестация диалектической – сплавляющей и разделяющей – природы речи». Ibid. P. 246.