Моя Родина – смерть

Запершись, как и тогда, в ванной комнате – больше в их маленькой квартире и уединиться-то было негде, – Михаил встал напротив зеркала, внимательно всматриваясь в своё отражение. С чертами его лица происходили едва заметные метаморфозы. Внезапно померк свет, оставив светящейся лишь поверхность зеркала. Чернота расползалась, замазывала ваксой все окружающие предметы. Через минуту зеркало осталось висеть в темноте и перед ним, в пугающей бесконечности тьмы, плавало тело Миши. Отражение показывало его внутреннюю взрослую суть бога, взявшего себе отпуск, – из зеркала на него смотрел Сил.

Осознав, кто он на самом деле, Миша опёрся руками о раковину, подтянул ноги. Пальцы легко вошли в обволакивающий холод зеркала. Голова плюхнулась в жидкий зеркальный кисель и, словно подводный пловец, энергично раздвигающий воду, он нырнул вглубь. Два "я" личности соединились в целое. Сил испытал давно забытое возбуждение – яркий сон в психоделической галлюцинации жизни забитой борьбой, поиском торжества разрушения и смерти…

Глава 3

Сил второй месяц в узилище. Перестав вспоминать, он конструировал. Раз он не мог напрямую влиять на тюремщиков, ему требовался посредник разума – иная реальность между нашим миром и подпространством. Сил соткал из нитей мыслей кокон, вынесенный за рамки тюрьмы. Как настоящий ткач он плёл удалённое гнездо, не зная суеты, торопиться ему было некуда. Нити мыслей накладывались крестами, ограничивая и замыкая мешок. После, когда площадка оказалась готова, он благоустроил её, подстроил внутреннее пространство под извилины своего причудливого мозга. Из этого кокона-убежища Сил начал поиск.

Любое сознание похоже на облако – оно пронизывает и окружает тело. Находится одновременно и в нём и вовне. Большинство религий называют его душой, нематериальной или частично материальной составляющей любой мыслящей сущности. Душа всегда при жизни человека обитает в теле человека, но через сны неразрывно соединена со своим отражением, пульсирующим в бескрайнем океане тьмы, плещущимся между миром живых и царством мёртвых. Сюда и стремился Сил. Каждая душа там светилась мерцающим огоньком во мраке немой и слепой бездны.

Сил перед путешествием постился три дня. Ничего ни ел и не пил. Все поставляемые ему по транспортным путям технической телепортации блюда оставались нетронутыми и, остыв, такими же девственными, как и прибыли, возвращались обратно в недра тюремной кухни. Сумев абстрагироваться от переживаний о своём поражении, растворив бесплодную злость в стремлении к свободе, сконцентрировав сознание в острейшую, всё пронзающую иголку воли, Сил переместил разум по пуповине сотканного им перехода в крепость его ожиданий.

Став звездой на кладбище спящих душ, Сил отрастил щупальца-антенны. Здесь, в этом призрачном небытие, он ощущал себя моллюском, помещённой в панцирь, всё ощущающим и прежде всего видящим каждой своей частичкой в любом направлении. Бодрствующий студень – один, осознающий себя среди ни живых, ни мёртвых отражений. Отсканировав окружающую пустоту, обнаружил в ней на расстоянии достижимым для его возможностей всего три алмазных пылинки человеческих душ. Они принадлежали его тюремщикам. Недаром он настраивался на них, искал место строительства крепости рядом с ними. Сил изначально исказил чужое пространство, сблизив нужные ему сознания и поместив сконструированную крепость внутрь образованного его мысленными целями треугольника.

Силу нужны были все трое. Он приближался к пульсирующим огням душ, по очереди погружался в них и оказываясь в чужих снах.

Первым к кому он заглянул в гости, а правильнее сказать: первым, кого взломал, – стал комендант тюрьмы Тугов Илья. Ему снился дом за городом, таким как он его запомнил в детстве. Кирпичное прямоугольное строение под односкатной крышей похожей, на горнолыжный трамплин. Много панорамных окон, ощущение воздушности, солнечности. Сад с фруктовыми деревьями, кустарниками, грядками клубники начинался на расстоянии двадцати метров от дома. Такой ландшафтный дизайн участка создавал впечатление, что дом парил над садом. Дом, вокруг поляна с коротко подстриженной травой, дальше сад с дорожками и цветочными клумбами вдоль них.

Илья видел себя десятилетним мальчишкой, соответственно и Сил увидел его таким же. Он вышел из-за дома и прямо пошёл к сидящему на корточках мальчику, рассматривающему букашек, ползающих в траве.

– Эй, Илюша, – позвал Сил.

Мальчик поднял голову и с любопытством посмотрел на пришельца. Он не боялся чужаков. Во-первых, он был у себя дома, а во-вторых, в доме хлопотали, готовя обед, его мама и бабушка. Голубое июньское небо, детская беззаботность и непосредственность. Все невзгоды взрослой жизни, её жестокий пресс, безжалостно давящая, со временем всё тяжелеющая плита ответственности – далеко в будущем. Становилось понятно: Тугову не нравилась его настоящая жизнь. В этой простой истине он себе не признавался, лишь во снах возвращался к мечте – лету, заботливой маме, саду. Он хотел снова стать маленьким, и чтобы о нём заботились, оставили в покое большие дела, и он смог заниматься чем-то совсем другим, таким, чтобы от его решений не зависела чужая жизнь. Желания Тугова, Силу открылись. Стоило ему войти в созданную его подопечным фантазию, и он уже знал, что будет делать.

– Здравствуйте.

– Здравствуй, Илья. Меня зовут Силантий. Я пришёл к тебе, чтобы сделать тебя счастливым.

– А вы кто?

– Я июльский Дед Мороз.

– В Деда Мороза я давно перестал верить, дядя, – серьёзно, словно он совсем взрослый (а так оно на самом деле и было – только не здесь), проговорил Илья.

– Зря… Вот хочешь, я угадаю, что ты больше всего на свете хочешь?

Глаза у ребёнка широко раскрылись, щеки, густо покрытые веснушками, зарделись. Весь его вид выражал заинтересованность. Чтобы дети не говорили, они до начала периода полового созревания верят в волшебников и волшебство, а некоторые продолжают ждать чудес от жизни намного дольше промелькнувшего за окном жизни счастливого, или не очень детства.

– Да, хочу.

– Илюша, ты хотел бы чтобы это лето никогда не кончалось и тебе бы не пришлось возвращаться в город, в школу. Ведь так?

– Да-а, – удивлённо протянул Илья.

– Это просто. Могу тебе помочь, мне не сложно.

Илья ненадолго задумался.

– А что мне нужно делать?

– Ничего особенного.

Июльский Дед Мороз, и по совместительству бог войны Сил, приблизился вплотную к мальчику, присел перед ним на корточки и, наклонившись к уху, прошептал несколько коротких фраз. Илья, услышав, что ему предстоит сделать, усиленно закивал. Сил по-отечески потрепал его за выгоревшие на солнце волосы, распрямился и, махнув ребенку на прощанье рукой, скрылся за угол дома. Ушёл туда же, откуда и пришёл.

Следующим объектом влияния Сила стал Адам Боил – старший оператор охранных систем тюремного блока, в котором держали изолированного от внешнего мира бога. Боил, как и все служащие тюрьмы, работал в разветвлённой, сложной для понимания простого обывателя системе галактической безопасности, а точнее в отделе управления изоляции объектов особой важности. Неблагозвучное название пенитенциарной организации скрывало за собой огромное количество засекреченных тюрем, хранилищ, схронов, тайников, законсервированных объектов различного, в большинстве случаев жуткого назначения. На Земле их называли – Хранители.

Боил, можно сказать, стоял у истоков рождения управления тюрем. Наверх не лез, но был в курсе всего происходящего в организации. Он видел, как сеть объектов Хранителей накрывала подвластные федерации территории. Дослужился до звания подполковника, знал множество секретов и от этого становился с каждым годом молчаливее и молчаливее. Чем страшнее тайна, тем меньше ему хотелось с кем-то ни было ей делиться. О её существовании хочется забыть и не вспоминать, что ты что-то забыл. Но Боил не мог держать под замком все те ужасы, которые ему пришлось видеть в течение его службы. С каждым годом ему становилось труднее сдерживаться. Ему давно перевалило за восемьдесят лет: на Земле такой возраст, после увеличения средней продолжительности до ста пятидесяти, считался зрелостью, а Боил две трети жизни сидел в казематах на разных планетах и сторожил бог знает что и кого. Иногда и описать-то его подопечных было сложно. Впечатления от увиденного перерастали в ночные кошмары. Чумными занозами застревали в психике и исходили заразным гноем во сны. Жил он один и с ночным недугом тоже боролся в одиночку. Никому о кошмарах не рассказывал. Научился скрывать от сослуживцев и регулярных медицинских проверок своё хроническое не ухудшающееся, но и не улучшающееся депрессивное состояние увядающего плода.