Долг оплачен

Он замолчал, покосившись на дверь кабинета.

— Эмилия Романовна, — ревностно произнёс Александр Константинович. — Почему посторонние в приёмной?

— Документы из автопарка, — прокашлялся парень, натянул кепочку на глаза и шепнул мне. — Увидимся.

Убежал. А я, довольная до ушей, быстро спрятала шоколадку в ящик стола. Неизвестно, что хотел от меня Санчес. Уж если Лолиту шоколадом закармливали, то меня и подавно должны. Я же самая младшая работница в фирме, и бесстыже пользовалась своим обаянием. Можно кондитерскую открывать. В ящике, конфеты и плитки шоколада уже не помещались. Надо всё домой увести.

Санчес не брюзга. Думала, будет прессовать от ревности, а он опять мной любовался и усмехался. Стоял, сунув руки в карманы, и разглядывал, как я отщипываю кусочки шоколада в ящике и посылаю себе в рот.

— Мы идём на обед, не порти аппетит, — тихо, даже ласково сказал сатир.

Я и не думала сопротивляться его воле. Пошла в «домик», чтобы прихватить маленькую сумочку. Самостоятельно оплачу обед. Зашла в комнатку, а сатир за мной увязался. Мужчина встал за моей спиной, закрыл дверь.

Я замерла и напряглась. Взгляд метался от кухоньки к шкафу. Закрыться в санузле? Даже добежать не смогу.

Было мне жарко, потому что он точно на меня смотрел. Взгляд горячий, тяжёлый. Не знаю, как так получалось, но вспыхнувшие когда-то любовные чувства переплелись с отвращением и получилось что-то среднее. Я толком не понимала, что чувствую к Санчесу, но одно оставалось неизменным — он меня равнодушной не оставлял.

И вдруг прикосновения.

Он провёл широкой ладонью от моей головы по шее, а потом по спине. Меня это привело в трепет. Поскольку отшатываться было некуда, я стерпела. А пришлось именно терпеть, потому что будоражило очень сильно. И хотя поглаживание было достаточно ласковым, оно причиняло притупленную боль. Это было не физическое ощущение, а душевное. Ведь Анжелике все её мужчины тоже в любви признавались, а бросали беспощадно.

Я вся изогнулась и сквозь сжатые зубы прошипела:

— УК РФ статья сто тридцать один.

— Даже не пытаюсь тебя изнасиловать, — усмехнулся сатир. — Просто прикоснулся, за это не садят.

Мне в какой-то момент захотелось сатира взять за руку. Но я сдержалась. С трудом, потому что осознание того, что я его секретарша и, между прочим, насильно такой стала, боролось со страстным желанием быть рядом с сильным мужчиной.

— Давай поговорим, Солнце, — прошептал он мне почти в ухо, и трепет стал перерастать в дрожь. — Не бойся, — он прикоснулся к моим плечам, и я закрыла глаза. — Бабушке твоей обещал заботиться и опекать тебя. Только вот не знал, что бабушка с твоей матерью на ножах. Не рассказала она, что деньги на операцию нужны. Я бы сразу всё оплатил. И не пришлось бы тебе лезть на склад и за решёткой сидеть. Так что во всём, что случилось, виноват я. Не доглядел.

Мне нечего было сказать. Впервые со мной такое. Хотелось бы съязвить, но не получалось. И доброго слова подобрать не смогла. Я понимала, что он хочет. Понимала, на что сподвигает. Не просто отдаться, в этом проблем нет. Он хочет получить то, что получила Роза. Откровение, душу открытую. И в подтверждение моих слов он продолжил шептать:

— Спрашивала, почему назвал тебя улиткой? Спряталась в раковине и ничем не вытащить на свет.

Его ладони стали поглаживать мои плечи. И становилось невыносимо жарко, душно. Я задыхалась, стала тяжело дышать, чувствуя, что не выдержу этого напряжения. Появились мысли сбежать, закричать, позвать на помощь. Но в то же время я понимала, что нет смысла от себя бежать.

Всё кончено, я попалась.

Хочу всё ему отдать, а не могу. Не могу перебороть себя. Я загнанная рысь в тёмном густом лесу, забившаяся в нору и боящаяся нос показать наружу. Ну, или улитка.

— Всё будет хорошо, — сказал он, уже накреняясь над моим правым плечом. — Всё будет хорошо, моя девочка. Больше не нужно воевать, бороться, чтобы выжить, и закрываться не нужно. Ты не одна, ты можешь расслабиться.

Захотелось кричать, что мне плевать на социальный статус. Я хочу этого мужчину, смотреть ему в глаза, любоваться его строгими чертами лица и, упиваясь, слушать его голос.

И верить!

Верить, что всё будет хорошо, потому что в данный момент всё действительно хорошо. Мама лечится, благодаря ему, я не сижу в тюрьме, а устроена на работу. И он рядом, а это значит, я больше не накосячу.

В этот момент я понимала, что моя зона комфорта рушится. Троянский конь — Роза проникла на мою территорию, обнажилась и оказалась мужчиной, которого я отвергала. И у меня когда-то были причины это делать. А теперь нет. И от этого становилось страшно. Делать шаг навстречу. Поверить ему не могла, довериться почти невозможно.

— Я твой дом купил, — его губы были слишком близко к моей шее, и я невольно вжала голову. — Как бабушке твоей обещали, на Новый год ёлку нарядим. Я слов на ветер не бросаю. Всё помню. И о Карибском море, коньках, и о твоих мечтах, которые обязательно выполню.

У меня такие мечты, что ноги ослабли. Уже не мечтала о машине, большой квартире, о поступлении в университет и покупке флейты, как у Андрея. Потёрлось материально, осталось только яркое, сильнейшее чувство, что стало меня душить.

— Я так люблю тебя, — сатир чуть ли не стонал. — Девочка моя, с первого взгляда влюбился. Не вычеркнуть из памяти твой поступок на болоте, не могу забыть, как усадил к себе на колени и прижимал тебя. Как самое дорогое в жизни. Ты соткана из моей мечты. В тебе всё прекрасно. Не смогу уже без тебя. Прошу… — он прикоснулся губами к моей шее, и меня начало трясти. — Прошу, не отвергай. Поверь мне. Ведь я поверил, что любишь, хотя все твои поступки говорили об обратном.

Я задохнулась, стала жадно глотать воздух резкими всхлипами. Беспомощно махала руками. Санчес развернул меня к себе, и я, не видя от туманной пелены слёз, вцепилась в рукава его пиджака.

— Я понял, кто ты, моя Эмили. Прости меня, что так постучал к тебе, но нужно было выяснить, что происходит. А ты одна оказалась, ты сражалась, моя радость. Моё ты Солнце. Поплачь.

Вот он! Признался. Чувства взаимны. Мне так тяжело принять это. Мучительно, худо. Тягость угнетала. Любовь казалась неподъёмной. Эмоции выбивали твердь из-под ног.

Это я просто влюбилась, а что будет, если он меня обманет и бросит?!

Я рыдала в голос, зарываясь носом под его пиджак. Вдыхала его приятный парфюм, где чувствовались нотки хвои.

И его запах!

Я искала его настоящий запах, который сразил наповал при первой нашей ночи, проведённой в больнице. Как сильнейшее успокоительное и в тоже время как энергетик, дающий заряд бодрости.

Он укрыл меня почти полностью, обхватив руками и спрятав моё лицо в лацканы своего пиджака.

Пальцы длинные в моих волосах, губы жгучие на моём виске.

— Плачь, — шептал он, и голос был настолько мягким, что казалось, это не Санчес вовсе говорит. — Тебе станет легче. И мне тоже. Чуть не потерял тебя. Как мы с тобой справились, я даже не знаю.

Закусила его рубаху, до скрежета рвала зубами. Мне уже хотелось прекратить весь этот кошмар. Но ноги всё-таки подогнулись. Я полностью ослабла в его руках, податливо склонила голову и уложила на своего любимого, обожаемого сатира.

И неизвестно, сколько мы так простояли. Я уже не кричала, только горько всхлипывала. Слёзы высыхали, взгляд прояснялся.

За окном пошёл снег. Мохнатыми, пышными хлопьями укрывал пейзаж за окном. И становилось светло и сказочно.

А по телу разливалась тёплая волна спокойствия.

Это навсегда.

Мысли, что мы не пара, что у нас нет будущего, как отголоски прошлого утихали в душе, и я начла новую жизнь. Она была такой же завораживающей, как вид из окна, сказочной, как мой сатир, и полной взаимной любви, как эти объятия в «домике» на обеденном перерыве.

***

Он был очень нежен. Его движения нерезкие. Пальцы опустились на мой подбородок и повернули голову вверх. Я послушно отреагировала на его желание. Уступчиво разомкнула губы, когда Санчес накренился к ним.