Заслужить смерть

Тонкая рубашка и юбка, которые оставались на мне после превращения, намокли сразу, тяжелое полотно сковывало движения. Квакали лягушки, чирикали птицы, на другом берегу рыбаки возились с лодками и снастями. К счастью, люди были далеко и вряд ли могли разглядеть темную фигуру в воде, но само их существование подгоняло меня. Чем меньше свидетелей моего побега, тем лучше.

Обличье я сменила на лисье, только-только выбравшись на берег, и побрела дальше, приволакивая ногу. Останавливаться нельзя было никак. Минута отдыха могла стоить мне жизни. Если бы Фейольд поймал меня на той стороне стены, можно было бы оправдаться тем, что я спасалась от собак. Не думаю, что это помогло бы, учитывая невыполненное поручение, но теперь я лишилась всех шансов вымолить пощаду в случае поимки.

Стараясь отвлечься от боли в ноги и навязчивых мыслей о том, что будет, если меня догонят, вспоминала географию королевства Аваин. Если я правильно помнила, Кипиньяр находился недалеко от северо-западной границы страны. Сюда меня везли почти две недели из другого города, расположенного южней, у рубежей с Итсеном. Ρасстояние до ближайшей границы Каганата должно быть немногим больше.

Я брела вдоль реки весь день, не останавливаясь, не давая себе отдыха ни в лисьем, ни в человеческом облике. Зря надеялась, что боль ослабеет. Зря. Фейольд гнался за мной, я чувствовала его на другом берегу реки. Пришлось уйти в лес, хоть я и боялась заблудиться. Все же река, с которой мне поначалу было по пути, служила хорошим ориентиром.

К вечеру Фейольд отстал, видимо, не нашел переправу на мой берег. Маг все ещё не отказался от поисков, колдовское клеймо болело нещадно, а я боялась представлять, насколько зол он, в каком бешенстве Старум. Настойчивость преследовавшего меня северянина не удивляла. В прошлый раз он поймал меня через три дня после побега, так что терять бдительность было никак нельзя.

Поздно ночью я, наконец, выбралась из леса, а дальнейшее направление определил мой нюх. Дымок, запахи еды и человеческого жилья привели меня к деревне на холме. Там удалось найти кое-что посытней лягушек и корешков — сыр. Его я тоже не ела год. Забившись в угол сыроварни, спряталась за маслобойкой. Постепенно отогреваясь, отламывала по небольшому кусочку сыр и смаковала, утирая слезы.

Хотелось бы дать себе обещание, что больше не попаду в плен, что лучше убью себя, чем проживу хоть ещё один день в рабстве. Но за прошедшие месяцы я в полной мере осознала, насколько бессильна, беспомощна и зависима. Поняла, что не могу управлять ни своей судьбой, ни жизнью. Я даже не могу решить, когда умереть.

Трудное откровение, с которым я не примирилась и за целый год. Старум и его цепной маг так и не смогли меня сломать, уничтожить мечту о побеге и святую уверенность в том, что лисы не созданы для клеток. Как, собственно, и орлы. Пожалуй, это было единственным, что роднило меня с мужем.

Думаю, лишь благодаря тому, что мой союз с Интри никогда не основывался на любви, я смогла справиться с горем. Я уважала супруга, тепло к нему относилась, но не любила. Он меня тоже, это чувствовалось в каждом взгляде, в каждом прикосновении. Муж даже не пытался скрывать — мэдлэгч все равно не может обмануть связанного с ним другого мэдлэгч. Чары брачного ритуала, призванные оберегать и сохранять чувства, в нашем случае лишь подтверждали взаимное уважение.

Интри был хорошим, незлым человеком из богатого рода, опытным дельцом и выкуп за невесту предложил очень щедрый. Для моего отца эти доводы были достаточными, судьбу мою он считал устроенной, и мои робкие возражения никого нисколько не интересовали. Даже подчеркивание того, что жених старше меня на двадцать два года. Не говоря уже о том, что Интри потерял на войне левый глаз и вид имел жуткий. Отец сказал, что красота человеческой души важней внешности, а возраст дело наживное.

Я умоляла бабушку повлиять на решение отца, но ее гуцинь спел песнь о моем браке с одним из орлов и о том, что впереди тернистый путь к счастью. Сердце мое было свободно, об этом знала вся родня. Более того, в школе меня даже называли ледяной лисой за холодность, за то, что не влюбилась ни в кого, не создала пару и единственная среди соучениц закончила школу без помолвочного браслета.

Интри точно знал об этом. В одной из добрачных бесед он сказал, что не надеется растопить мое холодное сердце. Οн был честен со мной. Он предлагал политический союз, выгодный обоим родам, и жених понимал, что после песни бабушкиного гуцинь я противиться больше не могла.

До плена, до рабства и проклятого Им ошейника я считала, что тернистый путь к счастью заключается в том, что мне пришлось уехать с мужем из родного Каганата в чужую страну, там налаживать жизнь и помогать Интри с торговлей. После смерти супруга я поняла, что мое счастье вряд ли вообще может быть связано с другим человеком, и старалась не вспоминать песнь и слова бабушки. Они казались мне издевательством, нелепой и в чем-то злой попыткой утешить едва достигшую совершеннолетия девочку.

Три года в браке с человеком, который был настолько старше, научили меня помалкивать. Мои суждения казались мужу слишком поспешными, резкими. Но он всегда слушал, хоть и с легкой снисходительностью, если я осмеливалась что-то сказать. Традиция велела внимательно относиться к мнению жены.

Помню, как злило меня поначалу это ненастоящее, продиктованное устоями и вежливостью расположение. Кто же знал, что через пару лет я буду вспоминать его с теплом и лаской, ведь со стороны Интри было очень мудро реагировать на мои по — юношески категоричные высказывания именно так, не унижая пренебрежением. Он понимал, что мне не хватало жизненного опыта, и каждый раз объяснял, почему решил иначе, а не как я говорила. Муж учил меня и действительно берег. Оставалось лишь радоваться тому, что я поняла это до его гибели.

Χозяева проснулись до рассвета, но я успела вовремя убежать и не всполошить никого. Ни людей, ни животных. Чувствуя, как лапы и пузо намокают из-за обильной росы, шла по полю и молила Его о помощи и защите. Лишь Он мог уберечь меня от Фейольда, Старума и подобных им, лишь Он мог направить и привести в безопасное место.

Из деревни я пошла на север, куда мне было совершенно не нужно, но так существовал небольшой шанс, что Фейольд посчитает отклик метки ложным. Маг отлично понимал, что я постараюсь поскорей попасть в Каганат. Только там мне могут помочь. Если не помогут незнакомые, но способные к оборотничеству мэдлэгч, то я доберусь до родных. Главное — не отчаиваться и верить, что все закончится хорошо.

ГЛАВА 4

Неделя пути далась мне нелегко. Я петляла, как могла, старалась запутать след. Магическое клеймо не позволяло определить мое местоположение с точностью до локтя, а постоянная смена направления не упрощала Фейольду задачу. Он не сдавался, не прекращал поиски. Заклейменная нога все время болела так, будто маг был близко, на расстоянии лишь полудня пути.

Легче стало, когда я нашла опустевшее гнездо чомги и использовала его как плот. Лисью ипостась такая лодчонка выдержала, сберегла мне силы и помогла довольно быстро преодолеть большое расстояние. Даже направление было приблизительно нужным.

Вообще мне вряд ли удался бы побег в человеческом облике. Я бы просто не смогла прокормиться, свалилась бы без сил от истощения, попалась бы Феольду и его людям. О том, чтобы попросить помощи у местных, я и помыслить не могла. Немая оборванка в ошейнике, способная в самый неподходящий момент превратиться в лису, не вызывает сочувствия. Ко всему прочему я каганатка, дитя враждебного народа. Война Каганата и Аваина закончилась каких-то пять лет назад подписанием унизительного для северян мирного договора.

Аваинцы плохо относились к представителям моего народа. Οчень плохо. Это я поняла еще в первый год замужества. Интри почти сразу после свадьбы увез меня из Каганата. Муж с самого начала предупреждал, что собирается жить в северном королевстве, торговать каганатскими чаями и пряностями, но переезд казался мне смутно торопливым, поспешным. Первое время я даже оглядывалась, не едет ли за нами кто, не гонится ли, не мелькнут ли среди северных лиц каганатские.