Заслужить смерть

Триен не забывал раз в год зимой подпитывать заклинания, оберегавшие дом, и охранные амулеты, потому не боялся попыток пришлых напасть на него в Пупе.

Но эта защита была не единственной, созданной Санхи. Не меньше безопасности шаманка ценила людское преклонение перед собой. Оттого щедро распределила по округе, не только в деревне, особые артефакты. Благодаря им для местных жителей шаман, что бы ни творил, оставался единственным правым, лучше всех понимающим происходящее, непогрешимым идеалом.

В эпоху человеческих жертвоприношений такое воздействие на умы людей еще было как-то объяснимо, хоть Триен и считал это диким. Но последние четыре перерождения для Санхи существовал лишь один мотив: безнаказанность. Шаманка кичилась ею. Делала, что хотела и как хотела, наслаждалась тем, что ее превозносят окружающие, и думать забывала о том, что это подобострастное раболепие перед шаманкой не искреннее, а навязанное.

После ее смерти Триен, убежденный, что уважение нужно зарабатывать, а не внушать, почти полностью подавил артефакты в Пупе. Убрать их молодой шаман не мог — Санхи, болезненно жаждавшая почитания, зачаровала в свое время камни в кладке домов и колодцев, накладывала заклинания на молодые деревца.

Теперь же подспудная и нерушимая убежденность деревенских в том, что шаман всегда прав, Триену пригодилась. Чары артефактов должны были противодействовать внушению Фейольда, а в том, что пришлый маг попытается настроить жителей Пупа против шамана и его гостьи, сомнений не возникало. Слишком напорист был разбойник, издевавшийся над девушкой.

У Триена, вспомнившего формулу переделанного магического клейма, даже закралось подозрение, что Фейольд за что — то мстил Алиме. Больно уж извращенными были его чары. Хотя одновременно с этим Триен, осознавший благодаря снам истинную природу Санхи, понимал, что некоторые люди просто злы и жестоки. Особенно с теми, кто слабей их. И для жестокости нет особой причины.

Деревня встретила скандалом и дракой. Фейольду, заводиле, защищавшемуся магией, при этом досталось меньше, чем его подельникам. Οдин двух зубов лишился, другому плечо из сустава выбили. А все потому что пришлые додумались заявиться к старосте, когда тот с друзьями уже пил за здоровье Триена, и требовать от него выделить людей, чтобы обыскать шаманский дом.

Даже если бы накануне Триен не спас жизнь дочери и новорожденному внуку старосты, никаких бумаг и помощи чужаки бы не увидели. В этом шаман был совершенно уверен. Но артефакты Санхи усилили желание местных защитить Триена, а попытка Фейольда надавить на пуповчан магией вызвала жуткий всплеск ярости. Алкоголь смел все границы, и драка получилась знатная.

Когда Триен выехал на площадь перед таверной и домом старосты, Фейольд держал магические заслоны, защищая себя и спутников, пытался прижаться к стене. Вокруг собралось уже под три десятка деревенских. Все орали, кто-то вытирал разбитую губу, кто-то просто ругался, кто-то потрясал обломком стула.

С появлением Триена криков стало больше, а пришлые живей перебрались к стене. У барьеров, возведенных магом, изменился окрас — к защите от простого оружия добавилось блокирование заклятий. Молчаливо отметив это, шаман спешился, в сторону чужаков лишний раз не смотрел. К Триену подошел староста, довольный тем, как пуповчане отстаивали доброе имя своего шамана.

— Смутьяны какие выискались, гляди ж ты! — коренастый и еще не старый мужчина, сердито махнул рукой в сторону пришлых. — И бумагу им вынь да подай, и людей им выдели. Уши уже про какую-то девку-каганатку прожужжали. Все убеждали, что ты, тунтье, ее укрываешь.

— Они приходили ко мне с утра, — кивнул Триен. — Вот только солгали и вам всем, и мне. Не стражники они, а девушка, которую ищут, не убийца.

— Что ж делать с ними, тунтье? — бросив озадаченный взгляд на чужаков, спросил староста, не усомнившийся в словах Триена и на мгновение.

— А что ты делаешь со всякими залетными разбойниками? — пожал плечами шаман. — Эти ничем не отличаются. С другими ты послал бы за стражами в Наскос. Стражи бы спасибо тебе сказали, наверняка награду бы выплатили за то, что в Пупе поймали бандитов из Вольных орлов. Эти ребята кипиньярского командора убить хотели, но не выгорело у них.

— Но у них маг… — с явным сомнением протянул староста. — Как бы не зашиб никого.

— До сих пор он этого не сделал. Ты ж помнишь, что маги шаманам не чета. То шаман может и полечить, и защитить, и заклятием насмерть убить. Маги слабей. Его защита выпьет силы быстро, тогда и скрутить можно будет. Главное, руки потом за спиной связать, маг тогда колдовать не сможет, — Триен передал поводья зятю старосты и добавил: — Он же не шаман.

— И то верно, — кивнул собеседник.

— Я могу его щиты снять, — предложил шаман. — Но вы дальше сами разбирайтесь. Мне силы на другое нужны. Заклинания нужно у дочери твоей обновить, чтоб ничего не случилось дурного.

— Это да, тунтье, это да, — воодушевленно подхватил староста. — Это поважней будет. Ты на этих проходимцев не отвлекайся, мы сами с ними справимся.

— Как скажешь, — покладисто согласился Триен и посоветовал. — Пошвыряйте камнями или палками в щиты, они скорей рухнут.

По ощущениям, заслоны Фейольда могли выдержать ещё около получаса. Маг растратил силу на поиск девушки, на задействование метки. На ауре человека сохранились следы примененных за последние сутки атакующих заклинаний, и Триен знал, что одно из них попало в Алиму. Чтобы подлечить беглянку пришлось пить зелья для восстановления резерва, из-за него противно болела голова, и шаман только порадовался возможности не вмешиваться в драку с пришлыми. Силы хотелось поберечь, расходовать только на действительно нужные дела.

Роженица и ребенок чувствовали себя прекрасно, поддерживающие заклинания отлично работали. Всматриваясь в плетения, укрепляя места связок магических нитей, Триен ясно понимал, что справился чудом. Οно стало возможным лишь потому, что за десять лет Триен научился использовать знания и развившийся за семь жизней дар Санхи. Не в полной мере. Не так, как Санхи пользовалась бы им, его силой. Она бы поглотила его целиком и, как объяснил Зеленоглазый, лишила бы самого Триена настоящей смерти и посмертия.

Почему ритуал пошел не так, как Санхи рассчитывала, знал лишь Зеленоглазый. Однако он не спешил что-либо объяснять Триену, хотя тот не раз пытался выспросить. «Учись работать с даром. Пригодится», — вот и все, что Зеленоглазый отвечал из раза в раз.

Триен учился, наверстывал, набирал знания, которыми Санхи и не думала с ним делиться. Первые годы были особенно трудными, но постепенно приходили и навык, и понимание, и умение вовремя черпать силу и знания шаманки. Εе предательство надолго отравило для Триена магию настолько, что он считал собственный дар в большей степени проклятием, чем благословением.

Εдинственной отрадой и отдушиной стало общение с братом. Триен был всем сердцем благодарен Симорту за поддержку и за любопытное, хотя, скорей всего, неверное предположение. Брат допустил, что принадлежавшая Санхи сила устала от того, что ею распоряжался злой человек, и выбрала себе другого хозяина. Триен считал такое объяснение не слишком правдоподобным, но иного не находил, а Зеленоглазый молчал.

Когда Триен вышел на улицу, мага и его подельников уже скрутили. Видимо, даже осознав, что силы неравны, а деваться некуда, бандиты сопротивлялись. Холеному и явно себялюбивому Фейольду расшибли в кровь скулу, всех троих основательно вываляли в грязи и связали. Триен в это дело вмешиваться не хотел. Чутье подсказывало, что от Фейольда нужно держаться подальше.

— Господин Триен! — связанный маг окликнул шамана, когда тот уже сел в седло. — Вы покрываете убийцу! Передайте твари, что из вашего дома у нее только один путь — в могилу!

— Вы удивительный человек, — хмыкнул Триен. — Вы знаете, что ваша ложь раскрылась, но продолжаете упорствовать. Такие бы силы да на мирное дело.

Он понукнул коня, но слова мага все не шли у шамана из головы. Пусть Φейольд лжец и бандит, но он был совершенно уверен, что Алима виновна в чьей-то смерти. Расспрашивать об этом саму девушку Триен не собирался. Во-первых, не хотел вынуждать ее врать. Во-вторых, он знал другие способы найти ответ, не тревожа Алиму понапрасну расспросами и недоверием.