Мозаика

  - Может Вам еще на пол сесть, пожалуйста... - и вдогонку, - третий этаж, третья дверь налево.

  Суслик

  Лурю приставили сусликом на маленький заводишко, при крупном складе. Дело сотворялось весьма отвецтвенное, как явствовало из лозунгов на дощатой, многодырчатой проходной. Производили коробочки второго сорта, для временного хранения маслица.

  Сам заводишко походил на муравейник, постепенно растаскиваемый муравьями. Пожалуй только на красные лозунги и плакаты никто не покушался. Все боялись ревизии и в тайне не верили в ее осуществимость. Иногда заставляли работать, но быть готовым к работе, надобно было всегда. Луря ни с кем особо не сходился. Прошло две недели.

  С утра, Правдин приметил какой-то загадочный блеск в глазах окружающих работяг. Еще в начале смены, к нему подкатил красномордатый грузовой бобер. Улыбнувшись во все рыло, он заговорщицки подмигнул, с размаху хлопнул по Луриному плечу и заорал:

  - Ну что, малый, заложим под язык! Седня сам Бог велел!

  Не понимая, но уважая, Луря виновато кивнул головой.

  - Во, парень! - похвалил бобер, - а с виду будто пришибленный.

  К обеду никто не работал. Потрясая подштанниками от нетерпения, толпой стояли в очереди перед окошком с надписью черным по белому - "Касса". Сегодня же аванс, - догадался наш Cуслик, - желтенькое давать будут.

  По мере сокращения очереди, муравейник преображался. Тут и там возникали и скоротечно распадались шумные водоворотики компаний. Почти каждый теплый угол занят по назначению. Морды у окружающих для начала покраснели, затем приняли угрожающее сизый, с многогранными переливами отсвет.

  По периферии отрыгали перегаром и принимались выяснять отношения. В центре влажно дышали в затылки впередистоящих, образуя крутосбитую толчею за кровно заработанными.

  Наконец и Лурю воткнули головой в полукруг кассового окна. За спец столом, уставленным фирменными заводскими коробочками, сидела разнообразно изукрашенная кольцами и клипсами женского рода свинья. Торчащая из ее рта нереально длинная сигарета испускала дым строго выверенными кольцами.

  - Пачпорт, - потребовала мадам. Луря достал.

  - Правдин. Вам причитается пятьдесят грамм. Из них... - зажав сигарету в толстых и коротких как сосиски пальцах, свинья щелкнула костяшками счетов.

  - Пять гыр за общежитие, десять гыр за питание, три гыр бездетность, пять гыр подоходный налог, итого двадцать два гыр. Получите.

  - А я?! ...- хотел было спросить Луря, но она заорала про следующего. Его больно толкнул в спину кто-то нетерпеливый, и изрядно помяв, очередь быстренько выплюнула потерпевшего.

  Хоть пожру по-человечески, - решил Луря и поплелся к болтающимся по ветру воротам проходной. День стоял мутный. Осень вступала в свои пределы. Небо клонилось вниз темными клочковатыми тучами. Прохладный ветерок веял сыростью и наступающей, листопадной желтизной. Все одно сегодня не работать. Но тут из соседнего подвала наперерез вылетел давешний красномордатый.

  - Ого, два часа, - промычал он,- а ты все еще на ногах. Тебе молодой медалка положена, понял.

  Как щенка схватив пацана за шкурку, бобер безапелляционно поволок его в укромные подземные тенета. Он оказался не один. На ящиках, среди хитросплетения труб отопления и канализации, сидела небольшая, но чуть теплая компания.

  - Мужики, кто к нам пришел, - в натяг промычал мощнозубый кореш.

  - Му, - откликнулись внимающие.

  - Ну давай выкладывай, - запричитал тамада. - Ты меня уважаешь?

  - Чего выкладывать? - растеряно спросил Луря.

  - Корову, - ответил кто-то и заблеял козлиным смехом.

  - Колись сопляк, не ломайся. Здесь все свои, - торопил неугомонный и более нетерпеливый.

   Приняв растерянность за нерешительность, Бобер подошел к Луре и вытряхнул из его ватного тела две коробочки по пять грамм.

  - Оп-па! - Восторженно приветствовали едоки, - вот это по-нашему.

  - Садись, мужик, - раздался чей-то уважительный голос. Твердая, мозолистая рука опустила Лурю попам на ящик.

  - Раскройти ему ротик.

  - Да я не ... - слабо сопротивлялся непричастный, но рот зачем-то разжали.

  Появился грязный указательный палец с кусочком маслица на ногте. Он будто в нерешительности помаячил перед глазами, затем качнувшись, водворил желтое прямо под Лурин еще красный язык.

  - Только не проглати, а то сдохнешь. Нутро сожжешь, к етой матери.

   Луря вспотел, и хотел было выплюнуть, но вовремя удержался. От теплоты подязыкового пространства, маслице растопилось и тоненькой струйкой потекло в не облуженную, юную глотку. Хотелось поперхнуться, но страшно.

   Неожиданно, глаза сотоварищей засветились ровным, ярким в темноте светом. Луря понял что плывет, но страшиться не приходилось. Кому нужны, твои вшивые двадцать грамм?

  Старик

  Большой, пылающий лик Солнца неторопливо погружался в океан. Разрезая воздушно легкие шапки пены, бригантина с розовыми, раздутыми парусами чертила курс прямо на Запад.

  За кругом штурвала, рядом со мной, стоял старик. Его слегка подернутые красным, длинные, седые волосы развевал вечерний ветер. Невидимая пыль, от бьющихся в корму волн, делала губы солеными и надтреснутыми.

  - Смотри сынок, - сказал старик, - вот и кончился еще один день твоей юности. Мы будем мчаться к нему на всех парусах, но никогда уже не догоним. Время почему-то уходит безвозвратно. Может, ты поймешь, в чем здесь суть? Я, к сожалению, не успею. Только позавидую тебе, как ты потом позавидуешь другой молодости.