Книга Иоши

Я остановился напротив дома Кулака. Мы с ним знакомы с самого детства и держались всегда друг за друга. До сих пор помню, как моя мать после переезда в Нижний Родищенск насильно заставляла меня с кем-нибудь подружиться. Счастливчиком оказался Кулак. До сих пор неясно, удачный это был союз или нет, но все мое взросление проходило с ним, он был рядом с моими взлетами и падениями. Он, наверное, единственный, кто еще мог понять меня, хотя с нашей последней встречи прошло уже достаточно времени, да и меня не было в его жизни в сложные минуты, поэтому сомневался в желании увидеться с ним.

Я подошел к металлической ограде с облупившейся краской и проржавевшими швами и издалека заглянул в окна дома. Он действительно был заброшен, внутри не было следов жизни.

– Андрюха! – крикнул я, где-то в глубине себя надеялся, что он еще жил там, но меня встретила только тишина. – Кулак!

Тишина. Из-за чего-то меня пробило на смех, сопровождающийся слезами. Лицо нервно дергалось, принося лишнюю боль. Улыбка улетучилась, как только зашел домой. На какие бы новые свершения ни собрался, я лишился своего главного советчика. Вся дальнейшая жизнь представлялась как блуждание в темноте. Без света и цели.

И этот чертов дом – я не имел понятия, что с ним делать. Оставаться в Родищенске не хотел, потому что не видел в таком захолустье своего будущего. И оставлять дом в заброшенном состоянии тоже не хотел, яркий тому пример дом Кулака. Такой судьбы для родительского дома не пожелал бы. Последний вариант пристроить дом кому-нибудь достойному, тому, кто захочет в нем провести свои последние деньки и передать дом более справедливым детям. Замысел в том, чтобы дом был кому-то действительно нужен и важен. Не то, что мне.

Я бродил по дому, как будто прощаясь с ним, хотя понимал, что это произойдет нескоро. При всем хламе дом казался пустым. Так сильно не хватало мамы. С моим присутствием ничего там не ожило, не творилась магия. Все просто вокруг существовало. Я должен был страдать, а не думать, что делать с домом. И, чтоб как-то исправить положение, пошел в комнату матери. Она переехал в мою узенькую коморку. Убрала письменный стол и поставила комод с телевизором, обновила книжные полки, теперь вместо детской фантастики стояли любовные и исторические романы. На прикроватной тумбе с лампой лежало несколько тетрадей, одна из которых была открыта. Это мои школьные дневники, чистое ребячество и подражание. В один момент даже жалел, что вел их, ведь все, кто узнавал об этом, называли меня девчонкой, ибо это не мужское дело, выражать свои чувства и эмоции даже на бумаге.

Открытый дневник был последним моим дневником. Я его отлично узнал по вырванным в конце страницам. Когда уезжал, намеренно оставил записи, чтобы мать их прочитала, но подстраховался и вырвал то, что ей знать необязательно. Я хотел ей насолить после ссоры, и забавно, что забыл об этом поступке. Страницы дневника были открыты именно на тех самых днях, когда меня предали. Мне не нужно было читать записи, я и без этого прекрасно все помнил.

Глава 2

Школьные годы. Честно, двоякие воспоминания. Было много позитивного, так и негативного, а самое странное, что все это где-то далеко, в прошлом, и кажется каким-то ненастоящим, словно начальные характеристики персонажа. Моего персонажа. Я понимаю, что в этот период складывается часть характера человека, и хорошо осознавать, как именно она сложилась у тебя лично, но все это кажется несущественным в моей жизни, хотя попробовать подытожить что-то можно.

Главная моя удача в том, что я угодил в школу Верхнего Родищенска, в класс с детьми из уважаемых семей: учителя, депутаты, врачи. Все фамилии учащихся в городе были хоть как-то на слуху. Мать смогла меня пристроить в этот класс благодаря сестре. В школе она была круглой отличницей и готовилась выпускаться с золотой медалью, у нее была безупречная репутация: победы на олимпиадах, в танцах и театральных кружках, а главное – приличнейшее поведение, подкрепленное титулом «Гордость школы №7». Хотя признаюсь, мы с ней поступали все-таки в разные школы: она в советскую школу до развала Союза, а я в школу после девяностых, поэтому при моем поколении школа считалась для блатных. Таким блатным как раз был отец Светы, он немало средств пожертвовал школе на благоустройство, только эти деньги заработаны на различных махинациях.

В начальных классах я не сыскал какой-либо популярности у одноклассников, был отчужден от всех и держался с подобными мне, кто оказался по залету в этом классе и не соответствовал социальному уровню остальных, но годы шли, и мы все чаще чувствовали себя наравне с остальными: кто-то сдружился на почве спорта, а кто-то на культурных мероприятиях. У меня же метод сближения с классом оказался иным. Я помогал с учебой некоторой части учащихся. Мне нравилось, что они были зависимы от меня и за это уважали меня. Я чувствовал себя ровней им, а может и даже лучше, но это было только в школе. За ее пределами мне было далеко до них. Вне школьной жизни мы пересекались редко и порой случайно, я всегда был со своими друзьями из Нижнего Родищенска, и после каждой встречи мои одноклассники осуждали меня за то, что я вожусь с подобными отбросами. Для меня эти замечания были ничем, ведь иначе у меня вовсе не было бы друзей.

Собственно, так и жил. Утром активная школьная жизнь в Верхнем Родищенске, а вечером перебирался к друзьям в Нижний за более реальным общением. Времени с друзьями с улицы проводил все-таки мало, ведь мать вечно переживала за меня и требовала возвращаться домой до темноты, так что зимой у меня порой не получалось даже увидеться с друзьями. Если опаздывал, начиналась истерика с жалобами на ее здоровье, что сердце может не выдержать. Тогда мне казалось, что такая проблема только у меня, ведь друзья веселились до поздней темноты и рассказывали после мне.

Из-за этого я вечно не находил себе места, казалось, что не подхожу ни под какую компанию. Я понимал все опасения матери, на тот момент я остался единственным ребенком рядом с ней, а в городе тогда орудовал Родищенский палач, да и дело было не только в нем. Она боялся, что свяжусь с дурной компанией, только не знаю, в чем была логика: дурная компания от времени никак не зависела, а дурным было место то, где мы жили. Нижний Родищенск действительно был небезопасной частью города, хотя после девяностых количество криминала на улицах становилось все меньше и меньше. Дело было в вечно пьющем населении, которое после этого дебоширило и создавало проблемы. Ах да, забыл упомянуть о самом важном: о своем покойном брате. Ведь причина моей изоляции зависела и от него. Я не застал его, потому что он погиб еще до моего рождения. Они с сестрой были близнецами, всегда держались вместе и друг за друга отвечали, но однажды после школы он остался с друзьями, а Света пошла домой. Он возвращался домой уже поздно. В темноте не заметил несущегося автомобиля и из-за многочисленных переломов и кровоизлияния в мозг погиб. Гонщика так и не нашли. Для семьи это стало ударом. Они не смогли пережить утрату, и это стало причиной их развода. Дочь по их общему решению оставили с отцом.

Бесспорно, это оставило отпечаток на матери, по сути, она лишилась двоих детей. Через какое-то время появился я. В сложившихся обстоятельствах чувствовал себя паршиво, потому что на меня возлагалась призрачная надежда, что должен стать лекарством от всего как для матери, так и для сестры, ведь матушка вечно повторяла, чтобы мы дружили и сплочено держались, но в реальности мы существовали в разных мирах.

В школе меня только сильней бесила эта связь, хоть я видел сестру редко, но всегда встречал ее на фотографиях медалистов, что висели в центральном коридоре, через который каждый день проходил. Вечное сравнение с моей сестрой было невыносимо: «Вот она…», «Не позорь сестру!» и все в таком же духе. У меня просто не было своей жизни, на меня вешали бессмысленные ярлыки, которые я не собирался поддерживать. Все чаще совершал поступки назло, там, где преуспела Света, намерено делал только хуже. Я помогал одноклассникам с учебой, но при этом сам проваливал контрольные и не сдавал вовремя домашние задания. Я всем хотел доказать, что я – не моя сестра, что мы разные люди. За всей этой ненавистью прошли школьные годы. Все, что отложилось в памяти, связанно только с одиннадцатым классом, ведь там были совсем другие проблемы. Заключительный год в школе. Для меня это был год надежды на избавление от своего прошлого и шанс начать новую жизнь. Мне так хотелось перезагрузки, чистого листа, просто чего-то нового, и университетская жизнь дарила мне надежды.